Основным и общим для подавляющего большинства казаков стремлением после падения царизма было сохранить свое положение бывшего привилегированного военного сословия России. Именно это стремление, ловко использованное буржуазией и контрреволюционными верхушечными слоями казачьих войск, привело значительные массы казачества в лагерь контрреволюции⁴². Процесс революционизирования и классового расслоения в казачьих войсках еще не достиг той степени остроты, чтобы привести к открытой классовой борьбе внутри названных армий и тем самым к окончательному разложению их как антисоветской вооруженной силы.

Казачьи войска занимали в стане контрреволюции особое положение. Проводившиеся Колчаком и его предшественниками мобилизации не распространялись па казаков. Не касалась их также коренная реорганизация вооруженных сил, предпринятая Колчаком в декабре 1918 г. Он ограничился тем, что утвердил образование (по ранее принятому самим войсковым кру-1ПМ Оренбургского казачьего войска решению) Оренбургского военного округа. Аналогичное решение было проведено в отношении Уральского казачьего войска с переименованием созданной им армии в Отдельную.

Па фронтах казачьи войска подчинялись Колчаку и его командованию. На этом власть его фактически кончалась, так как во всех прочих отношениях и, в частности, в военно-административных вопросах действительная власть была в руках войскового атамана и войскового круга. Они по своему собственному усмотрению производили мобилизации, формирования, назначения командного состава и т. д. В этом основная причина того, что Колчаку не удавалось создать крупные кавгруппы; за редким исключением, казаки действовали отдельными полками и бригадами. Колчак вынужден был до поры до времени отказаться от всякой попытки вмешиваться в эти вопросы, зная заранее, что любое его такого рода распоряжение будет расценено войсковым кругом как посягательство на казачью автономию⁴³, и не будучи уверенным, что приказ будет выполнен, а также не имея ни сил, ни возможностей заставить круг выполнить его.

Особое внимание Колчака привлекала задача устранения острой нехватки офицеров и унтер-офицеров. В Российской армии офицеры делились на кадровых (производства до 1915 г. включительно) и офицеров военного времени. Из документов видно, что к июлю 1919 г. кадровых офицеров насчитывалось всего около 1 тысячи. Таким образом, основную массу командного состава — в среднем 16—17 тыс. — составляли офицеры производства 1916 г. и более позднего времени. То были люди без достаточной теоретической подготовки и почти совершенно без практического опыта допозици-онного периода первой мировой войны. Дивизиями и корпусами командовали не боевые генералы старой армии, а офицеры, пришедшие в белую армию в чинах не выше полковника и произведенные в следующие чины приказами Колчака и его предшественников ¹⁴⁰.

Для подготовки офицеров службы генштаба начали функционировать ускоренные курсы, организованные при военной академии генерального штаба. Некомплект офицеров в Российской армии составлял на начало 1919 г. около 10 тыс. человек. Для подготовки офицеров и унтер-офицеров были призваны семнадцатилетние юнцы школьники и открыт ряд инструкторских школ и военных училищ. Такие же школы ускоренной подготовки командного состава открывались при отдельных полевых армиях¹⁴¹.

Но, несмотря на все это, Колчаку не удалось ликвидировать нехватку командных кадров армии, что весьма отрицательно влияло на подготовку и действия войск. Не раз предпринимались попытки завербовать в Российскую армию офицеров из армий других белогвардейских группировок, но существенных результатов достичь не удалось ¹⁴². Не прибыли также обещанные Деникиным два офицерских батальона (2 тыс. человек) для Уральской казачьей армии, где недостаток опытных офицеров был особенно велик.

Но как бы там ни было, к весне 1919 г. Российская армия только на советском Восточном фронте насчитывала свыше 140 тыс. чистых штыков и сабель — сила грозная по одной своей численности. Правда, колчаковские полки состояли сплошь из молодых новобранцев, наспех обученных, еще не обстрелянных. Но молодой, не уставший, крепкий во всех отношениях солдат-сибиряк под командованием контрреволюционных унтер-офицеров и офицеров был серьезным противником. Отлично обутые, одетые по сезону, полки Колчака напоминали чем-то первоочередные полки царской армии — большая часть времени их подготовки была затрачена на муштровку. Они были «гвардейцами» по сравнению с тем, как были одеты и обуты наши бойцы. Но больше всего поражала в солдатах Колчака их полная аполитичность. Они были поистине политическими младенцами. Они не только не разбирались в политических программах и партиях. Они не могли ответить на самые простые вопросы: что происходит в России, для чего их призвали в армию, когда с немцами война давно кончена, с кем они, сибиряки, идут воевать и за что? В этом отношении они были младенцами в полном смысле слова, но младенцами страшными для нас в то время потому, что физически сильные, отлично снабженные и вооруженные, обеспеченные лучше нас продовольствием и т. д., они были на деле слепыми, безгласными солдатами армии контрреволюции.

Удивляться политической безграмотности этих деревенских парней особенно нечего. Зеленая молодежь 18—■ 20 лет, уроженцы глухих сибирских сел и деревень, медвежьих углов, которых военные и политические события 1914—1918 гг. с их разрухой, развалом всей хозяйственной жизни страны, с перенесенной на улицы и площади городов революционной, классовой борьбой, совершенно еще не коснулись, а если и коснулись, то стороной, больше понаслышке и рассказам бывших фронтовиков первой мировой войны. Наконец, то ведь были в большинстве своем отпрыски патриархальных сибирских семей, может быть, и не богатых по сибирским понятиям и масштабам того времени, но всегда крепких и хозяйственных мужичков», крепких не только в работе и в своем хозяйстве, но крепких и не менее цепких во всем, что касалось обычаев, уклада жизни, веры, отношения к начальству и т. д.

Таков был основной контингент солдат колчаковской армии зимой — весной 1918/19 годов. В руках контрреволюционного офицерства и под влиянием идейной обработки социал-предателей он мог стать подлинной армией контрреволюции⁴⁴. Не допустить этого было одной из основных задач сибирского большевистского подполья.

5. ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ В КОЛЧАКИИ ЗИМОЙ 1918/19 г.

Первые тревожные донесения белогвардейского губернского комиссара Енисейской губернии ¹⁴³ от 12 ноября 1918 г. указывали, что в с. Дубенское, Тигриикой волости, Минусинского уезда, восставшие крестьяне численностью до 400 человек напали на милицию и разгромили ее. К восставшим присоединились крестьяне Са-гайской и Ермаковской волостей. Создан комитет повстанцев, от имени которого рассылается по уезду воззвание с призывом к свержению омского правительства. Общая численность восставших определяется в 5 тыс. человек; штаб восстания в с. Сагайское. Восстание разрасталось, и через несколько дней повстанцы обложили уездный город Минусинск с трех сторон. Город (весь его гарнизон насчитывал 50 человек) объявлен на осадном положении, производится мобилизация всех «надежных граждан». Выступившие было на помощь властям 200 казаков станицы Карат разгромлены, и станица пала.

Напуганный размахом восстания, штаб Сибирской армии затребовал срочных разъяснений о характере беспорядков. Район восстаний входил в территорию 4-го стрелкового корпуса, штаб которого находился в Иркутске. «Взыскание податей, — говорится в ответе штако-ра, — поимка дезертиров, а также уничтожение самогонных заводов вызвали крестьянские волнения, дошедшие до вооруженных столкновений» ¹⁴⁴. Для ликвидации посланы сотня казаков из Красноярска, а из других мест еще одна сотня и три роты с одним орудием под командой генерала Шильникова. В последующих донесениях штаб корпуса определяет численность повстанцев в 8 тыс. человек, но из них вооруженных не более 2 тыс., все же остальные наступают с кольями, дубинками и железными пиками ¹⁴⁵.