Однако начиная с 1929 г., когда диктатура пролетариата стала превращаться в диктатуру Сталина, когда в результате перегибов и извращений в колхозном строительстве возникло массо-рое недовольство крестьян, а в 1932—1933 гг. из-за крупных ошибок в осуществлении коллективизации в стране разразился тяжелый голод, унесший миллионы человеческих жизней, имя Махно опять кануло в Лету. События, связанные с ним, замалчивались, чтобы даже намеком не вызвать воспоминание о том, что берущее в руки оружие крестьянство становится огромной силой. Была прервана публикация воспоминаний одного из активных участников махновщины начальника штаба повстанческой армии В. Ф. Белаша. Не увидела свет книга И. Тепера о Махно, запланированная к выходу в свет во Всеукраинско;г государственном издательстве на 1930 г.

В середине 30-х гг., когда было заявлено о победе колхозного строя в СССР, некоторые авторы попытались представить в своих новых работах Н Махно более объективно. В этом шгапе очень интересным представляется недавно обнаруженное письмо бывшего командующего 2-й’ Украинской армией, в состав которой летом 1919 г. входили махновские войска, А. Е. Скячко в редак- j цига «Истории гражданской войны». В январе 1935 г. в ответ на обвинения в попытке обелить Махно и махновщину бывший _t командарм писал: «Я вовсе не идеализирую Махно, иг даю ему (махновскому движению. — В. В,) оценку как «диалектически изменяющемуся явлению», изображаю его как общекрестьянское движение против оккупантов и помещиков, выродившееся в кулацкое движение против Советской власти.

Если она (работа Скачко. — В. В.) несколько смягчает оценку Махно, то зато она бьет по Троцкому и выдвигает переоценку Троцкого, как военного вождя, выдвигает то решительное низвержение Троцкого с пьедестала военного вождя, которое до сих пор еще не было проделано с достаточной яркостью.

Что важнее: смягчить оценку Махно или развенчать Троцкого?

Мне кажется, что сейчас, когда колхозное движение оконча-тел] но победило, когда крестьянство в массе своей сделалось колхозным, а колхозники стали опорой Советской власти, нам нет оснований бояться ... махновщины и нет политической надобности изображать ее в наиболее отталкивающем виде, тем более что и сам Махно умер.,.

Дело заключается не в личностях, а в борьбе сталинской и троцкистской концепций революции»³.

Личность Махно привлекала многих революционеров в разных странах мира. Большую популярность она получила у испанских республиканцев в период национально-революционной войны в Испании в 1936—1939 гг. В связи с этим в конце 30-х — начале 40-х гг. вышло несколько работ советских авторов, целью которых было развенчать ореол Махно как идейного анархиста, борца за революционные идеалы, показать его контрреволюционную сущность⁴.

В послевоенный период научные исследования, посвященные Махно, по существу, не публиковались, за исключением нескольких специальных статей⁵. В монографиях и коллективных исследованиях по истории гражданской войны и, в частности, борьбы с политическим бандитизмом в тот период фигура Махно трактовалась в традиционно отрицательном плане. Практически ничего нового о нем авторы этих книг не сказали, а повторяли факты и оценки своих предшественников⁶.

Цопытка объективно показать Махно, политическая фигура ко* торогб до сегодняшнего дня является «белым пятном», сделана р публикациях В. Я. Голованова «Батько Махно, или «Оборотень» гражданской войны», 10. М. Кларова «Побочный сын анархизма» И др.¹¹.

В обширной западной литературе Махно в основном характеризуется как один из величайших вождей, порожденных гражданской войной, наиболее способный и талантливый лидер анархистов, выразитель истинных интересов крестьянства^{7 8}. На страницах зарубежных книг Махно предстает как единственный спаситель Советской власти от Деникина и Врангеля, предводитель наиболее крупного антигетманского восстания на Украине, повлекшего, крах австро-германской оккупации, как продолжатель славных исторических традиций русского и украинского народов, последователь Степана Разина и Емельяна Пугачева. С нападками на Махно обрушиваются лишь некоторые авторы буржуазно-националистического толка, которые обвиняют его в том, что он разъединил украинское крестьянство в борьбе против Советской власти, ослабил силы Петлюры и тем помог, большевикам завоевать власть на Украине.

Анализируя вышеназванные работы, можно сделать вывод, что историки еще не полностью разобрались в лабиринтах махновщины, этого поразительного по сложности и противоречивости явления, поэтому доныне остается еще много спорного и невыясненного. Сейчас, оценивая исторические процессы, мы хотим, не повторяя по инерции изрядно обветшавшие и не подтвержденные документальными источниками трактовки, понять психологию исторических деятелей минувшего с позиций современности. Попытка создать объективную политическую биографию Н. И. Махно осуществлена на базе документов, значительная часть которых в условиях расширения доступа к архивным источникам и другим материалам впервые вводится в научный оборот, а также публикаций тогдашней периодической печати, многочисленных воспоминаний представителей противоположных политических лагерей, в том числе и самого II И. Махно, рассказов людей, знавших и встречавших «батьку», и имеющейся на сегодняшний день исторической литературы.

ПУТИ

Клонился к закату последний день жаркого лета 1921 г. В небольшой душной комнате одной из румынских погранзастав за столом сидел человек в одежде полувоенного образца. Он был ниже среднего роста, его светло-русые длинные волосы, посеребрен ные сединой, были гладко зачесаны назад, на измученном маленьком лице выделялся вздернутый нос, в быстрых карих глазах та-илась тоска и смертельная усталость. Это был известный крестьянский «батько» Нестор Иванович Махно, который, спасаясь от преследования Краской Армии, с жалкими остатками своих некогда грозных войск 28 августа 1921 г. перешел румынскую границу. Перед ним лежала стопка чистой бумаги, обыкновенная перьевая ручка и наполненная до краев граненая чернильница.

Махно слегка склонил голову и сидел с таким видом, будто сейчас бросит все и уйдет. Комнату молча мерял мелкими шагами румынский офицер в надвинутой на лоб фуражке с несуразно большим козырьком. Так же нелепо выглядели большие железные шпоры на блестящих сапогах и болтающаяся сбоку длинная сабля. У двери, переминаясь с ноги на ногу, стоял часовой,

Махно резким движением взял ручку, опустил ее в чернильницу и начал писать круглым размашистым почерком:

«Отец мой — бывший крепостной помещика Мабельского, жившего в одном из своих имений в деревне Шагаровой, что в семи верстах от села Гуляйполе Александровского уезда Екатерино-славской губернии: Большую часть своей жизни он прослужил у того же помещика то конюхом, то воловником. Ко времени моего рождения (27 октября 1S89 года) он оставил уже службу у помещика и поступил кучером к гуляйпольскому заводчику, богатому еврею — Кернеру. Отца своего я не помню, так как он умер, когда мне было только 11 месяцев. Пятеро нас братьев-сирот, мал мала меньше, остались на руках несчастной матери, не имевшей ни кола ни двора. Смутно припоминаю своё раннее детство, лишенное■ обычных для ребенка игр и веселья, омраченное сильной нуждой и лишениями, в каких пребывала наша семья, пока не поднялись на ноги мальчуганы и не стали сами на себя зарабатывать. На