Лето он проводил у родителей на Петропавловском заводе — в сорока километрах от Златоуста, в предгорьях Уральского хребта. Живописные холмы, смешанный лес, речки Ай и Арша. Здесь, в отличие от города, много времени бывали на воздухе: играли с местными ребятишками, ходили со взрослыми по ягоды и грибы, катались на лодках. Разрешалось отводить лошадей в ночное: верхом ехали два-три километра, до заливных лугов, а возвращались пешком. Помогали матери по хозяйству.

Иногда отец брал Бориса на башкирский праздник сабантуй. На поле съезжалось много жителей окрестных деревень. Устраивали по-

46

единки борцов, скачки, хороводы. Победителей чествовали и угощали лучшими мослами конины. Бориса увлекали такие массовые гулянья, состязания, когда односельчане криками подбадривают своих наездников, бегут и подталкивают усталых коней.

Башкиры уважали Михаила Петровича Шапошникова, он отвечал им тем же. Его сын Борис с тех пор без предубеждения относился к представителям других национальностей или религий. Живя среди башкир, немного усвоил их язык (позже, когда он служил в Туркестане, это помогло ему общаться с местными жителями).

Что могло предопределить военную карьеру Бориса Шапошникова? Его дед по отцу — из донских казаков — в армии не служил, как и другие близкие родственники. Правда, Борис любил военные игры (подобно другим детям), а в углу своей комнаты повесил лубочные картинки о Русско-турецкой войне 1877—1878 годов и портреты ее героев. Большое впечатление на подростка производил пожилой полковник. Он наносил визиты Шапошниковым в полной парадной форме, с шашкой — подтянутый, молодцеватый, с большими усами.

Борис, отправляясь с ответным визитом к полковнику, надевал новый костюм, а к поясу подвешивал охотничий кинжал, который по такому случаю ему предоставлял дядя. Полковник встречал его приветливо, расспрашивал о жизни и учебе, интересовался, какие книги ему нравятся и какие военные игры увлекают мальчика. Обращение полковника — «голубчик» — он запомнил на всю жизнь; много позже, став начальником, нередко его употреблял.

Остались у него в памяти и другие воспоминания. В конце 1890 года в Златоуст сослали несколько сот рабочих за участие в забастовке на каком-то заводе в центре России. Их поселили в бараках, на питание выдавали 10 копеек в день. Прожить на такую сумму было трудно. На работу их не брали, а воровать они не желали, к властям относились неприязненно.

Однажды зимой Борис из окна наблюдал, как по улице движется толпа рабочих, направляясь в полицейское управление. Что там происходило, сказать трудно, однако под яростные крики рабочих исправник выбежал из участка, вскочил в пролетку извозчика и поскакал в центр города. За ним гнались ссыльные, размахивая поленьями. Вскоре все стихло. А затем опять послышались крики. Это рабочие бежали от полиции и роты солдат с винтовками наперевес.

Рассказывали потом, что ссыльные разгромили участок. Их били прикладами, ранили шашками и штыками, бросили в тюрь-

47

му, а затем куда-то вывезли из города. Бабушка, женщина религиозная, говорила, что с рабочими поступили не по-христиански. В семье симпатии были на стороне ссыльных, а действия полиции порицали.

РЕАЛЬНОЕ УЧИЛИЩЕ

Когда встал вопрос, в какое среднее учебное заведение отдавать Бориса, мнения разделились. Бабушке казалось, что добрый, отзывчивый, впечатлительный и начитанный мальчик мог бы стать хорошим священником, получив духовное образование. Мать считала, что для него лучше всего — окончить Уфимскую гимназию.

Однако отец рассудил иначе. Он знал: учеба в гимназии обошлась бы в 70 рублей ежегодно, плюс содержание на квартире. Зато в Красноуфимском промышленном училище плата не превышала 15 рублей, да и квартира дешевая. Все это и определило решение отца. Бориса с матерью отправили в Красноуфимск — небольшой уездный городок, похожий больше на село.

Реальное училище готовило юношей к поступлению в высшие технические учебные заведения. Главный упор делался на естественные науки, математику, физику, химию, черчение. Во дворе училища находилось двухэтажное лабораторное здание. Преподавание было поставлено неплохо.

С первых же месяцев учебы Борис Шапошников ощутил демократический дух, царивший здесь. Он узнал, что на окраине городка у кузницы в 1836 году арестовали старца Федора Кузьмича, говорили, что в действительности это был бывший император Александр I. Он косвенно стал соучастником убийства отца, Павла I, и, как полагали многие, всегда это переживал и решил искупить свою вину перед Богом.

Бориса устроили на квартиру с пансионом вместе еще с десятью учениками. Прощаясь, мать и он горько плакали.

Учебный день начинался с 8.30 утра общей молитвой в большом зале. В классах занимались до 14 часов. Затем уходили по домам обедать, а до 18 вечера имели право пройтись по городу, навестить друзей. На улицу выходили с удостоверением личности, где были изложены правила поведения. В квартире находился журнал, кондуит, где отмечалось поведение юношей, периодически квартирантов навещал классный надзиратель или учитель, контролировавшие подопечных.

48

Борис Шапошников по-прежнему увлекался чтением. Нравились ему романы Виктора Гюго, особенно «Отверженные». Из повестей Федора Решетникова он узнал о тяжелой, невыносимой жизни уральских рабочих, о подневольной крестьянской доле. После этого ему стало понятно, почему некогда на окраине городка пугачевцы казнили царских наместников, чиновников.

В училище дисциплина была строгая, почти казарменная. Инспектор классов и хороший преподаватель русского языка Смирнов зорко наблюдал за соблюдением всех правил поведения. Однажды он увидел, что у Бориса Шапошникова брюки заправлены в сапоги, что разрешалось только старшеклассникам. Напрасны были оправдания: мол, осень, грязь кругом, брюки не хотел испачкать. Смирнов приказал сделать их, как положено, навыпуск. Товарищи потешались: «Гляди-ка, кто-то ему штаны изжевал!» После этого случая не только Борис, но и все другие учли наглядный урок.

Учился Шапошников прилежно, был дисциплинированным. Правда, порой приходилось участвовать в драках. Однажды, когда он был во втором классе, у них произошло побоище с первоклашками, которые выступили в союзе с третьеклассниками. На большой перемене кулачный бой разгорелся с такой силой, что разнимать дерущихся бросились не только сторожа, но и учителя.

Судя по всему, Шапошников не был драчуном, но и от других отставать не любил. Несмотря на то что физической мощью он не отличался, участвовал в борцовских единоборствах. Их устраивали на одной из площадей, по праздникам. Начальство запрещало такие игры, но некоторые ученики, в числе которых был и Шапошников, сняв мундиры, вступали в схватку. Поражения его не смущали, а недостаток мускульной силы восполнялся ловкостью, сообразительностью и упорством.

Подобные рукопашные сражения или школьные будни проходили мимолетно, словно волны на море — то мелкая рябь, то белопенные валы, — не затрагивая глубин его души. Другое дело — книги. Они, как в раннем детстве, будили воображение, волновали, учили жить едва ли не подобно Святому Евангелию. Огромное впечатление на него произвела книга с загадочной картинкой на обложке: взрослый мужчина, небогато одетый, задумчиво сидит перед камином; на его колене — голубь, а рядом маленький мальчик, указывающий рукой на птицу и желающий что-то спросить у отца. Пожалуй, художник так выразил мысль о вестнице добра и согласия в этом бедном доме.

49

Но главное: автором такого солидного фолианта с плотными листами, крупным шрифтом и несколькими милыми рисунками был директор училища Соковнин! Все ученики этим гордились, а многие с восторгом и пользой читали его сочинения.

Книга называлась «Быть и казаться. Собрание повестей из детской жизни для детей старшего возраста». Начиналась она с посвящения, занимающего целую страницу: «Ея Императорскому высочеству государыне великой княгине Ольге Федоровне. Всевернопод-даннейшее приношение Автора». Издано было в 1878 году и не где-нибудь, а в Москве.