Но Тас был слишком занят перечислением всех родственников, что не заметил этого.

— Дядюшка Ремо Отмычка, второй кузен брата моего папочки, насколько я помню. У него замечательная коллекция ключей — большие, маленькие, массивные, а один сделан из сверкающего голубого камня размером с ваши головы. — Тас задумчиво почухал подбородок. — Интересно, для чего может использоваться подобный ключ?

Обоим — и Флинту, и Танису — стало жутко интересно, зачем кендеру вообще нужен ключ, если принять во внимание свойственную им вороватость, но оба тактично промолчали.

— А еще дядюшка Уилфри, — мечтательно продолжал Тас, — но никто не видел его дома… Кажется, в действительности я тоже его не видел.

Перед тем, как продолжить, он сделал затяжной глоток эля.

— Хотя, наверное, мой любимый дядюшка — брат матушки, — говорил Тас, погрузившись в счастливые воспоминания. — Он не Непоседа, а Лохмоног, отчего он всегда смущался на семейных посиделках. Как бы то ни было, дядюшка Транспрингер пришел в нашу семью после того, как во время медового месяца умерла его невеста. То есть он считал, что она умерла.

— Что значит «считал»? — воскликнул Танис.

— Звучит печально.

— Ох, в устах дядюшки Транспрингера это звучит так романтично, — начал Тас, выставляя пустую кружку для наполнения. Кендер, безусловно, готовился рассказать одну из своих длинных историй.

— В сокращенном варианте, будь добр, — предостерег его Флинт. — Я вовсе не хочу все еще сидеть здесь и слушать твою историю, когда через пять лет все соберутся на этом месте.

Тассельхофф закатил глаза.

— Замечательно, Флинт! Я еще никогда не рассказывал тебе историю длиной в пять лет. Не то, чтобы я не знал несколько таких…

— В то время, — продолжал он, как будто и не прерывался, — дядюшка Транспрингер и его невеста решили, что не хотят проводить медовый месяц в общепринятых местах, ибо во всех них они давно побывали. По крайней мере, они решили постараться найти новое место.

Как обычно, Тас удостоверился в тупости своих друзей.

— И куда же они отправились? — спросил Флинт, притворившись терпеливым. Он тут же пожалел, что слова сорвались с языка.

Тас выглядел раздраженным.

— Флинт, да ты же не слушаешь! Куда же еще можно отправиться на медовый месяц, кроме как на Месяц, на луну, то есть? В этом вся соль!

Глаза Таниса превратились в щелочки.

— Так они были на луне?

— Нет, — поправил его Тас, — но пытались это сделать. Купили магическое снадобье на весенней ярмарке в Кендерморе. Потом выпили каждый по половинке, закрыли глаза и подумали о луне, как и говорил торговец. Но когда дядюшка Транспрингер открыл глаза, он все еще находился на ярмарке, а невеста бесследно исчезла! Ее подвенечное платье валялось у его ног, — глаза Таса слегка затуманились. — Ну и ну, эта история каждый раз навевает грусть. Как вы полагаете, может он просто недостаточно усердно думал о луне?

— Ты прав, он думал недостаточно усердно, однако совсем не о луне, — фыркнул Флинт, выскребая из густой бороды целую пригоршню древесных стружек. — Она, скорее всего, знала, что успеет шмыгнуть в толпу и сбежать, пока не поздно, в то время как твой дядюшка с закрытыми глазами думает о луне. Необыкновенная для кендера проницательность.

— Дядюшка Транспрингер говорил, что она, должно быть, умерла, — сказал Тас, потому что если иначе, она нашла бы способ вернуться к нему. Но я думаю, что в эти мгновения она сидит на Лунитари и смотрит на нас. Держу пари, что она по-прежнему любит его. Интересно, а мы можем увидеть, что там, на луне?

— По крайней мере, ей не приходится голодать, — заметил Флинт. — Ведь любой дурень знает, что луна сделана из красного сыра!

Он еле сдерживал улыбку, отчего лицо гнома искривилось и изобразило странную гримасу.

— Мне бы твою уверенность, — серьезно рассуждал Тас. — Уж не знаю, из чего сделана Лунитари, но не из красного сыра — это точно. Из чего-то красного, не спорю, но такая обыденная и вязкая штука, как сыр…

Тут Флинт не выдержал и полез под стол от хохота.

Монолог Таса ненадолго приостановился, когда массивная входная дверь из мореного дуба рывком распахнулась и шлепнулась о стену с громких хлопком, отчего ранние осенние листья вихрем устремились в комнату. В дверном проеме возникло самое необычное живое существо из всех, каких доводилось видеть трем товарищам. Женщина, судя по коренастому телу гномиха, была необыкновенно пышной даже по стандартам собственного племени. Блестящая малиновая блуза, присобранная на запястьях, наверное, лопнула бы на объемистой груди, если бы не косая шнуровка спереди, стягивающая обе половинки. Чуть ниже кожаный пояс канареечного цвета опоясывал тонкую осиную талию. Брюки, сшитые из хорошо выделанной тонкой фиолетовой кожи, были заправлены в сапожки, великолепно гармонировавшие с блузой. Губы и щеки, натертые неестественно ярким гранатовым соком, были под стать длинным, волнистым волосам. Картину завершала взгромоздившаяся на голову под невероятным углом фиолетово-желтая шапочка.

— Ну наконец-то мы здесь, — довольно вздохнула она, оглядывая таверну. Подбоченившись, она приняла властную позу, которая зрительно добавила ей росту. В таверне воцарилось молчание. Перестали греметь даже кастрюли на кухне.

— Вудроу, заходи сюда! — кинула она через плечо.

— Да, мэм, — пискнул боязливый голосок. Из-за ее спины выступил молодой человек и осторожно проскользнул мимо объемной фигуры, чтобы не зацепить выпирающие округлости. Его выгоревшие на солнце волосы казались соломенными и были подстрижены «под горшок». Чем-то он смахивал на ястреба — длинный, с горбинкой нос, высокая жилистая фигура. Одет он был странно: серые стеганые штаны и набитую ватой рубаху с длинными рукавами, что обычно надевают для защиты тела под кольчугу. Брюки, очевидно видавшие лучшие времена, полопались по швам и полиняли. Запястья юноши больше чем на дюйм торчали из-под манжет.

— Прекрати меня так называть! — добродушно упрекнула его гномиха. — Я начинаю и впрямь чувствовать себя старухой. Могу тебя уверить, — она кокетливо подмигнула ему, — я еще не совсем состарилась!

Юноша, которого звали Вудроу, неистово зарделся.

— Да, мэм, — сглотнул он.

Она окинула его долгим взглядом и коснулась ладошкой щеки.

— Такой молоденький… а впрочем, мне нравятся молоденькие…

Вдруг она отвернулась и напряженно вгляделась вглубь таверны, заметив за стойкой бара Отика, точнее, его передник.

— Э-эй, ты! — окликнула она, взмахнув в его направлении рукой. Пожирая ее глазами, Отик стремительно рванулся в сторону гномихи.

— Человек, выглядящий так импозантно и величественно, как ты, не может быть никем иным, как не владельцем таверны, — промурлыкала она.

Тучное тело Отика замерло на месте, и бармен глупо ухмыльнулся, напоминая в этот момент влюбленного дурачка.

— Да-да, конечно, это, кажется, я. Могу я вам чем-нибудь помочь? Обед? У нас лучшие в Утехе закуски — да что уж там, лучшие в южной части Ансалона! — затрещал он.

— Не сомневаюсь, — ровно проговорила она, — но всему свое время. На самом деле я кое-кого ищу. Кендера по имени Тассельхофф Непоседа. Мне сказали, что я найду его здесь.

Трое друзей наблюдали за разыгрывавшейся комедией с самого начала. При звуке своего имени Тас возбужденно подорвался с места и помчался к гномихе.

— Это я! Я Тассельхофф Непоседа! Я что-то выиграл? А ты пришла, чтобы выдать заслуженное вознаграждение? — Вдруг ему в голову пришла совершенно неожиданная мысль. — Или я что-то потерял? А может, что-нибудь потеряли вы?

— Ты назвал причину, — сказала пышная гномиха, пробежавшись взглядом по его мальчишеской фигурке. — Правда, не скажу, что мне хоть сколько-нибудь понятно, к чему вся эта суета, — таинственно пробормотала она, после чего сомкнула необыкновенно сильные пальцы на костлявом запястье кендера.

— А теперь ты последуешь за мной, только учти — я немного тороплюсь, — предупредила она, делая шаг в сторону двери. Не совсем понимая, что происходит, Тассельхофф повис на ее руке мертвым грузом. Еще и уперся пятками в пол.