Манеры «короля-изгнанника» были под стать скорее лохмотьям, нежели королям. В пиковых ситуациях это особенно царапало глаз и резало слух.

Как, допустим, на том программном заседании. Докладчик сидел на кафедре, болтал ногами и вещал.

— А рецептик-то прост: берем настоящего хорошего интроверта — именно интроверта хорошего, а человеком он может быть совершенно дерьмовым, хоть махровым мизантропом, тем лучше — берем, говорю, и начинаем искать в его бахромчатом рванье ту центральную ниточку, на которую насажены безлюдные миры. Друг за другом, как бусинки. Работа муторная, но прибыльная. Нашел — и режь ее, родимую, она ему дольше не понадобится. Вслед за тем — конец работы. Под аккомпанемент бодрого цок-цок-цок. Думаете, когти по паркету стучат? Никак нет: это они как раз и есть — миры. Тут-то все и окупится. А техническую часть работы я предлагаю поручить специалистам.

Так вот и получилось, что Пастырь со всеми его концепциями и новациями стал придатком лаборатории Ловца, овеществлением его звонких периодов. Что ж, бывает…

— Не перекипите, коллега, — предостерег руководитель, — продолжать-то, разумеется, придется. Однако устройство ваше буксует. Пожалуйста, не воспринимайте мои слова как личное оскорбление, но никогда я особенно не доверял этим дурам железным. (И шизоидам яйцеголовым, добавил он про себя).

— Во-первых, они не железные, — обиделся яйцеголовый коллега, — а во-вторых, где бы вы сейчас были без машин, фиксирующих такие оттенки ощущений, в которых и сами испытуемые себе отчета не отдают? Например, мотивы, толкающие их на измену организациям, а порой и убеждениям. Допустим. на первом плане — инстинкт самосохранения. А чуть отступя — желание пошпионить за нами и, улучив момент, вернуться с богатым уловом, тем самым и послужив и своему делу, и отплатив нам. Только благодаря чувствительности этих «железных дур», — оратор поморщился, — вы используете каждого добытого таким образом сотрудника на все сто процентов, уничтожая его не раньше, чем второе соображение возобладает над первым.

— Ну да. Настоящий случай как раз иллюстрирует собой ответные меры на вдохновенно воспетый сейчас уровень считывания вашего… э… ментоскопа. Что вы о нем скажете? Я имею в виду случай.

— Что блоки не являются монолитом с носителем. Придется, конечно повозиться: может быть, поместить испытуемого в привычные условия — блоки ведь создаются для экстремальных — и поискать «служебный вход», если парадный перекрыт. — Техник натянуто улыбнулся.

— Не на один десяток лет работа, а?

— Не обязательно. К тому же не вижу другого способа хоть чего-то достичь — разве что уничтожить объект — чтоб не мучился.

— Во первых последняя идея вас характеризует, — передразнил Ловец человеков. — А во-вторых, одну подсказку эта унылая заставка таки дает. Так мне, во всяком случае, кажется. Друг мой, вам ее комические куплеты ничего не напоминают?

Вопрос относился к третьему лицу, которое до сих пор в обсуждении участия не принимало. Оно присутствовало в лаборатории в качестве пассивного наблюдателя — из тех скучливых субъектов, которые, заблудившись в театре, обязательно выбредают на сцену в разгар премьеры и прикидываются декорацией. Однако судя по сдержанно-уважительному тону ироничного руководителя, если оное лицо и было случайным зрителем, то случайным зрителем экстра-класса.

Вместо ответа специалист в неизвестной области отлепился от своего поста в просвете между половинками зала и устремился к четвертому участнику мероприятия — «объекту», который действительно отвечал определению. Субъектом он не был по причине полной невменяемости, а также и по функции — гвоздь программы и придаток машины одновременно. Как таковой он и был рассмотрен (с ног до головы и отдельно — голова в путанице проводков) неизвестным ни ему, ни нам другом недруга механизации отработанного за века и века процесса допросов.

— Да есть немного…

Свет в камере был мягким и робким — в самый раз для воспаленных ноющих глаз. Неизвестно почему в унисон с глазами ныло все тело. Но не то, чтобы неизвестно — смутно. как бы со стороны вспоминался некий допрос n+1 степени, но все детали будто аккуратно вычистили из памяти. И кто мог подумать, что тайным оружием Лиги-2 окажется мордобой в широком смысле этого слова?

Дверь распахнулась со звуком, напоминающим шепот стального сейфа. В ослепительном дверном проеме на миг показалась словно выточенная из темноты фигурка, после чего просвет исчез, а человек растворился в полумраке камеры, сгустившемся после порции света. Влажная губка прошлась по коже, игла впилась в вену с первой попытки, стеклянный сосуд с запахом китайского чая с лимоном, тихонько звякнув о зубы, излил из себя горячую, перегруженную амфетаминами жидкость. Ни капли не пролив.

Минут через пять, прислушиваясь к своим ощущениям, я осознала, что мне хорошо и что на меня смотрят. Открыть что ли глаза в порядке обмена любезностями?

Ух ты!

Смотрели с очень близкого расстояния (чтоб не промахнуться, видимо). Глазами одновременно цепкими и участливыми. И, кажется, темно-серыми.

— Are you tolkienist?

Ага, значит, english. С чего бы?

— Yes, I am.

Короткое молчание.

— Who?

— Naugrim. Who are you?

— А угадай. — Он перешел на «всеобщий» совершенно неожиданно. И так же неожиданно я почувствовала, что угадывать мне не хочется. Одно дело — попасть в ловушку Лиги, совсем иное — оказаться в подземелье добровольного служителя Зла. Хотя, казалось бы, разница…

— Ну, для столпов мелковат, для нечисти… э… слишком благообразен, для назгула чересчур… самостоятелен, пожалуй. Добровольный служитель Тьмы. — Взгляд его на мгновение изменился. Едва заметно. — Кто-нибудь из потемневших нуменорцев? Недостаточно… А впрочем… — Идей не возникало. Пришлось заткнуться.

— Я не спрашиваю, почему ты гномиха. Что у тебя общего с ходячими грибками, а? — И посмотрел загадочно.

Я уже пересекалась с ним, и не по службе. А где?

— Конечно, я могу ответить, хотя ты и не спрашиваешь. — я старалась говорить ровным голосом. — Но ты на мой вопрос еще не ответил.

— И, если позволишь, не отвечу, — чуть насмешливо отозвался мой загадочный посетитель.

Заинтриговать пытается. Ну и пусть пытается. Недолго ему осталось… И мне, кстати, тоже. Главным образом мне.

Вот ведь господи! Всю жизнь стремиться к одиночеству, и получить его — полной ложкой, существенно превосходящей мой собственный объем — именно сейчас! Когда нет уже никакой возможности им воспользоваться. Когда всего уместнее было бы добраться до живого и не враждебного образования и уткнуться в него, зажмурившись. И отпустить хоть ненадолго эту штуку, выгибающуюся под напором ужаса и безнадежности…

Надо, впрочем, признать, что эта лирика здесь не совсем уместна.

Нет уж, кто управляет мирами — не имеет право на сантименты. Что с того, что эта угрюмая зверушка создает миры? Пользоваться этим правильно она не может, более того — не хочет. Значит, и не научится. Корова вот тоже — создает молоко. По ведру в день. А умный, талантливый человек ну хоть расшибись — в этом отношении и в подметки ей не годится. Хотя, какие у коровы подметки…

Так что же теперь — с почтением взирать на рогатую тварь? Нет уж, холодная логика вкупе с ситуационной этикой способны дать будущему столько, сколько все коровы, слитые воедино, не дадут.

И он выбросил из головы запертого в подземной камере творца миров, отлитого в форме хрупкой большеглазой упрямицы.

Потом еще раз выбросил ее из головы. И еще раз, и опять, и снова. И он, конечно, уговорил себя — еще бы, дар убеждения вменялся в обязанность таким, как он. На душе стало привычно холодно, светло и горделиво. Пакостно, в общем.

На другой день он появился снова. Молниеносно и деликатно разделался со своими обязанностями, сел в уголке и как начал, как начал смотреть! А потом мы спонтанно заговорили. Обо всем и ни о чем. Начали, разумеется, с Толкиена. Кажется, он спросил, что я думаю о практическом использовании Истинных Имен. Почти не ерничая. В сугубо академическом духе мы произвели сравнительный анализ гномов Средиземья и чародеев Земноморья. Параллельным курсом обсуждались принципы выбора имен для участников различных по значимости и протяженности Игр. Говоря о важных для меня вещах, я совершенно непроизвольно натягиваю маску Шута — комичную и изысканную. В свойственной этому образу манере я и сообщила, что основным в подобных случаях является метод антинаучного тыка — берется фонарь и от него отплясывается лихо и вдохновенно. Я понятно излагаю, чужеземец? Оказалось, что нет. Тогда было названо несколько гномьих имен — звучных, раскатистых, совершенно живых в своем неблагозвучии — с последующей характеристикой их носителей. Моего там не было.