Он замолчал. Ночь выдалась на удивление тихая. Мы ждали.

— Вас никогда не пугало собственное воображение? Я хочу сказать, вам не случалось видеть то, чего не было, так ясно, словно все это происходило с вами и ужасно напугало? Так вот, мне частенько снился сон, в котором я видел ревущую реку, дрожал от страха и думал: «Господи, а вдруг я свалюсь в нее?» И это случилось. Как я себе и воображал.

Он вновь замолчал, чтобы раскурить погасшую трубку. В пламени спички мы с Мэри переглянулись.

— Мы шли вверх по течению. Рома отпустила мою руку и побежала за Дунканом. Пес неловко повернулся и упал в реку. Рома взвизгнула: «О, дорогой!» А теперь скажите мне, что здравомыслящий человек не рискует жизнью ради маленькой собачонки. Давайте. Скажите мне.

— Не рискнул бы, — ответила Мэри. — Это чистый идиотизм и сентиментальность.

— Правильно. Он не рискует. Это чистый идиотизм и сентиментальность. Люди вам не маленькие собачонки. Их жизни гораздо ценнее. Не так ли? Если уж кого следует спасать, так это людей?

— Это так, — подтвердил я.

— Это так. Вот я ничего и не сделал. Стоял, как столб. Более того, спокойно сказал себе: «Никто не будет рисковать жизнь ради маленькой собаки». Я показал себя здравомыслящим человеком. Реалистом. Никакой сентиментальности. Никакого идиотизма. Не… — он замолчал, потом едва слышно добавил. — Повел себя совсем не так, как Рома.

Мэри ахнула.

— Святой Боже, ты хочешь сказать, что Рома прыгнула в реку?

— Скинула юбку и молнией бросилась за Дунканом. Рома! Девушка, которую я любил. А теперь спросите меня, что с сделал. Давайте! — выкрикнул он. Спросите!

— Хорошо, — кивнул я. — Что ты сделал?

— Ничего, — печально вымолвил он. — Ничего, — и поник головой.

Опять нас окружила тишина. Вновь он поднес спичку к трубке. Еще раз мы с Мэри переглянулись. Она покачала головой, как бы говоря: «Еще не время».

— Я говорил себе… я притворялся что говорил себе: «Ты ничего не мог поделать». Рома, по крайней мере, прекрасно плавала, в отличие от меня, так что действительно она могла бы помочь мне, а я ей — нет. По, разумеется, причина моей неподвижности заключалась в другом. Меня охватил ужас. Вы, конечно, читали о людях, которые от страха не могли пошевелить ни рукой, ни ногой. Такое- произошло и со мной. Вот и все. Я бы не прыгнул в реку и за миллион фунтов. Глупости, конечно. Рома для меня была гораздо дороже миллиона фунтов. Но я бы не прыгнул, даже если бы на следующее утро меня расстреляли за трусость. Не смог бы прыгнуть. Я не контролировал свое тело. Я не жду, чтобы вы мне поверили, но… — он не договорил, печально покачал головой, не понимая, как такое- могло произойти.

— Ну что ты, дорогой, мы тебе верим, — попыталась успокоить его Мэри. Расскажи нам, что случилось с Мэри.

— Она схватила Дункана за загривок, вы знаете, что в воде она чувствует себя, как рыба. К счастью, они находились недалеко от берега, где не был камней и вода неслась не так быстро. Русло в том месте поворачивало и их вынесло в заводь. Когда опасность миновала, я развил бурную деятельность. Побежал к ее юбке. Поднял с земли, бегом принес Роме. Рискуя замочить брючины, помог им выбраться из воды.

— Так ты замочил брючины? — озабоченно спросила Мэри.

Никки рассмеялся.

— Милая Мэри, как я люблю вас обоих, — и продолжил историю, уже более связно, без отступлений.

— Итак, мы все вновь оказались на берегу. Дункан стряхивал воду с шерсти, Рома выжимала волосы. Я не знал, что сказать иди сделать. А потом, надев юбку, она сказала: «Дорогой, побежали в таверну. Я лягу в постель, пока они высушат мою одежду и мы попросим принести ленч наверх, если ты позволишь мне щеголять в домашнем халате хозяйки, Хороший у меня будет наряд! А может, лучше без халата? Ты так не думаешь, дорогой?» — она одарила меня взглядом, полным любви, и сжала мою руку. Я словно и не присутствовал при случившемся. Подошел к ним, когда она уже вытащила песика на берег.

— Бедный Никки. Как тебе было тяжело.

— Не то слово. Рома же проявила редкую тактичность. Ничем не показала, что заметила неадекватность моего поведения, вела себя так, словно ничего неординарного и не произошло. С одной стороны, я понимал, что она изо всех сил старается пощадить мои чувства, с другой предпочел бы, чтобы она высмеяла меня и назвала трусом.

— Она не могла дойти до такого, — вступился я за девушку, которую, мягко говоря, недолюбливал.

— Должно быть. Но я просто с ума сходил. В последующие несколько дней я чуть ли не убедил себя, что в реальности ничего такого и не было, мне вновь приснился преследующий меня кошмар. Но однажды утром услышал, как она сюсюкала с Дунканом: «Ты упал в реку для того, что твоя хозяйка вытащила тебя, не так ли?» Или чтото в этом роде. То есть Роматаки прыгнула в реку, когда я стоял столбом.

— И ты расторг помолвку.

— Да. Потому что эта трагедия висела бы над нами дамокловым мечом. Не может же девушка выходить замуж за труса. Тем более, такая храбрая, как Рома. Эта река… если бы вы ее видели! Не я не мог бы после этого жить с ней, а она — со мной. Как только мы вернулись в Лондон, я написал ей.

И тут Мэри задала очень странный вопрос. Во всяком случае, я подумал, что вопрос странный.

— Рома поняла, что ты ей хотел сказать в своем письме?

— Видите ли, я уже не мог любить ее так же, как и раньше. Я постоянно думал об этом происшествии. Нельзя ухаживать за девушкой, когда твоя голова занята другим. Рома подумала, что у меня появилась новая пассия. Даже назвала ее. Мы поссорились из за девушки, с которой я разве что перекинулся парой слов. В письме я просто указал, что после случившегося мы не можем быть счастливы. Она, возможно, подумала, что я имел в виду нашу ссору.

— Я в этом уверена, — кивнула Мэри. — А как ты сейчас относишься к Роме?

— Вы спрашиваете, люблю ли я ее, как и прежде? Отнюдь. Чувство ушло.

— Это хорошо. А теперь, Никки, Джон хочет тебе кое-что рассказать. Но, прежде чем он начнет, я хотела бы поговорить о Роме. Только недавно я окончательно поняла, что она за человек, и признаюсь, пришла к неутешительным выводам. Ты вот думал, что Рома проявила удивительный, необыкновенный такт. Ни в кое-м разе. Тактичность — эта забота о чувствах другого человека, а Рома никогда этим не отличалась. Розмари Патон суперэгоистка. Она постоянно находится в центре собственной сцены, все остальные для нее всего лишь зрители. Когда Дункан упал в воду, они видела в тебе не участника действа, а зрителя. Мысль о том, что ты — трус, не приходила ей в голову. Ты не мог сыграть в великой мизосцене спасения собаки, поэтому у нее не было оснований судить, храбр ты или труслив. Для нее ты практически всегда находился вне сцены, за исключением любовных эпизодов, когда обойтись без тебя она просто не могла. Весь мир Ромы — это Розмари Патон, тебе там места нет.

Слова Мэри многое разъяснили. Я понял, откуда бралось «но» в моих рассуждениях. Рома жила в коконе собственного мирка.

— Рискну сказать, что вы правы, — в голосе Никки слышалось безразличие. — Такая Рома и есть. Но для меня это ничего не меняет.

— Подожди, дорогой, сейчас Джон расскажет тебе о том, где ты побывал двадцать пять лет тому назад. Мы тебя слушаем, милый.

Я знал, что деваться мне некуда, и лихорадочно искал слова. Потому что мужскую дружбу сохранить невозможно, если становится ясным, что один спас жизнь другому.

— Хорошо. А теперь слушай внимательно, Никки, потому это очень важно, хотя и просто. Ты вот говорил, что тебя всю жизнь преследует один и тот же кошмар: бушующая река. Ты даже принял реальную реку за ту, что тебе снилась. И считал, что не бросился в воду из трусости, так?

— Да.

— Что ж, это естественно. Когда тебе было два года, ты упал в ту самую реку, более того, на том самом месте, и река была точно такой же, как день вашей прогулки с Ромой. Страшной, пугающей.

— Вы сошли с ума!

— Нет, это факт. И, если ты еще не успел этого заметить, скажу, что мир — очень маленькое- местечко или, если хочешь, совпадения возможны самые удивительные.