Они не стали больше разглядывать офицера, а бросились на противоположную сторону площади, где мелькали Акинобу и Натабура. При этом Язаки решил совершить подвиг.

***

К этому времени Натабура успел освободить пленников. Но времени возиться с ними у него не было. Получив свободу, они, не узнав своего спасителя, расползлись, как червяки, не в силах шевелить членами. Это волей случая спасло повара Бугэй, потому что вслед за Акинобу явился Язаки с обнаженным мечом и безуспешно искал недавнего приятеля. Он обежал все окрест, заглянул в переулки, даже под крыльцо ближайшей хижины, желая расправится с Бугэй под шумок и таким образом решить хоть часть проблем, связанных с деньгами. Однако в этот момент повар Бугэй уже сидел среди овец в какой-то овчарне и от страха и холода клацал зубами, да так громко, что, казалось, слышно на другом конце деревни. Наконец он зарылся в преющую солому, согрелся и провалился в глубокий, нервный сон.

Акинобу ждал Натабуру, чтобы вдвоем ворваться в большой дом старосты. Прежде, когда Афра расправился с местными собаками, они сразу проникли в дом, который служил казармой, и перерезали с десяток сонных асигару, половина из которых была здорово пьяна. Правда, трое асигару оказали упорное сопротивление: двое отлично владели техникой катана, но не продержались и полкокой, потому что пали духом, увидев, что столкнулись с опытными бойцами, а третий, смуглый, как житель Сиама, оказался настолько ловок, что увернулся и от меча, и от годзуки Натабуры и с воплем, размахивая ножом танто, взлетел до потолка. Это было не хаябуса[116] или гэндо[117]. Это было что-то похожее на аматэ-ваза – то, что им приходилось видеть лишь на китайской границе в тибетских монастырях.

– Берегись! – крикнул учитель Акинобу и применил гэндо.

Натабура же, перемещаясь по дуге и тоже оставляя после себя двойников, успел заметить, что асигару пытается рассеивать их с учителем Акинобу внимание и силы движением кистей, что показалось Натабуре очень необычным. Кими мо, ками дзо!

Асигару же, посчитав, что последняя тень и есть настоящий противник, напал на нее. И тут же угодил на клинок Акинобу, который отступил во вторую тень. Но даже будучи смертельно раненым, асигару грыз, как зверь, железо и умер с яростным оскалом.

Натабура знал, что пятеро асигару сторожат мост, а еще двое охраняют покой старосты, капитана и кантё, которые предавались беседам и пьянству. Как всегда после гэндо, Натабура испытывал сильный упадок сил. Но надо было торопиться, шум в казарме мог разбудить деревню.

Акинобу поднялся на крыльцо и тихо постучал.

– Кто там? – спросил зиган.

– Донесение господину капитану, – сказал Акинобу.

– Какое еще донесение?! – удивился зиган.

Он не хотел тревожить не только своего господина капитана, который уже был изрядно пьян, но и старосту, и кантё Гампэй. Последний нравился ему больше всего. На рассвете они должны были отправиться за сокровищами, которые кантё вез и закопал в лесу. Он обещал каждому зигану два рё за помощь. Весь вечер господа обсуждали предстоящую операцию и незаметно выпили двадцать четыре кувшина крепчайшего сакэ на перце и травах. Коварство этого напитка заключалось в том, что голова оставалась ясной, а ноги не ходили. Коку тому назад господа потребовали к себе юдзё[118], а поскольку таких в деревне не было, то послали за молодой и симпатичной женой банщика. Банщик оценил свою жену в пять рё, которые ему были обещаны после экспедиции за сокровищами. Теперь все вчетвером предавались любовным утехам, а расчетливый банщик ходил по своему дому и прикидывал, что он приобретет за такие деньги. Он решил купить стало овец и лодку с сетью, чтобы дома не переводилась рыба, а еще решил взять вторую жену и воспитать ее в строгости нрава.

– Приходи утром, – сказал зиган. – Не до тебя.

Но человек за дверью постучал снова.

– Срочное дело, мой господин.

– Ладно, давай сюда, – зиган приоткрыл дверь.

В этот момент подбежали Юка и Язаки. Но если Юка сообразила, что может испортить все дело, и остановилась у ворот, то Язаки действовал сгоряча, не думая. Он слышал обрывки фраз и догадался, о чем идет речь. К тому же он совершенно забыл, что его обязанность – прикрывать тыл и охранять Юку.

Язаки взбежал на крыльцо и одним ударом распахнул дверь. Ему здорово повезло: Акинобу как раз в этот момент нанизывал зигана на свой клинок. Язаки замахнулся, не рассчитав силу и траекторию удара. Тяжелый китайский меч прошел сквозь бревно, к которому крепился фонарь над входом, стреху, балку над дверью и застрял в потолке. В прихожей произошло маленькое вселенское столпотворение. Акинобу не мог вытащить клинок, потому что на нем висел Язаки. А Язаки не мог вытащить меч, потому что ему не давал Акинобу, который боролся с раненым зиганом, которого не мог бросить, потому что зиган был еще опасен и пытался достать Акинобу боевым серпом.

Второй зиган отскочил в глубь коридора, выхватил меч и с криком:

– Тревога! – бросился на Акинобу, держа меч перед собой и действуя им как копьем.

Мгновения отделяли Акинобу и Язаки от смерти. Это оказался один из редких случаев, которые Акинобу не смог предугадать. Зажатый между врагом и Язаки, он ничего не сумел бы сделать, если бы не Натабура, который сбил Язаки с ног, чтобы освободить дорогу, и блокировал первый удар зигана. Сталь со звоном коснулась стали, и Натабура, оказавшись в коридоре, отшвырнул зигана в дальний конец. Дверь, за которой сидели кантё, староста деревни и капитан отряда, была закрыта. Но Натабура ни капельки не сомневался, что они уже схватились за оружие, поэтому действовал очень быстро. Рубиться длинным кусанаги в узком коридоре было не с руки, и Натабура, отступив в сторону, едва заметным движением кончика кусанаги отклонил меч противника в сторону, освобождая путь своему клинку для колющего удара, и уже зная, что убил зигана, быстро развернулся: учитель Акинобу сражался с капитаном Го-Данго. Оказалось, что самого главного Натабура и не разглядел, не потому что не смог, а потому что сидящий человек часто кажется не таким высоким, какой есть на самом деле. Капитан Го-Данго предстал перед ними настоящим гигантом. Если Натабура считал себя высоким, то капитан отряда асигару была на две головы выше. Голова у капитана была большущая, как бочонок для меда, а челюсти огромные, как у демона смерти. Было ясно, что капитан не японец и не китаец, скорее всего, кореец с западного побережья полуострова Ното, где они селились колониями. Волосы у него были рыжие, а через правую щеку и лоб проходил глубокий шрам от меча. Поврежденное веко придавало и без того уродливому лицу зверское выражение. Все это Натабура увидел в то короткое мгновение, когда Го-Данго глянул на него, прежде чем наброситься на учителя Акинобу.

Натабуру страшно удивило это обстоятельство. Оставить за спиной у себя самурая мог только очень уверенный в себе человек. В следующее мгновение Натабура понял, что гигант сильно пьян, настолько пьян, что ничего не соображает, но даже в таком состоянии тот представлял явную угрозу. Действуя одними кулаками, он сумел отбросить Акинобу, сокрушить два опорных столба, за которыми прятался учитель, потом остановился, не зная, что ему делать, и в упор не видя Акинобу, который всего-навсего отступил в тень. Разумеется, учитель мог заколоть его одним ударом клинка, но не сделал этого.

Натабура ударил капитана Го-Данго по затылку, но не лезвием кусанаги, а плоской его частью, и все было кончено. Капитан покачнулся, словно в задумчивости, и рухнул навзничь. При этом раздался такой грохот, словно на дом обрушилась гора, проломив крышу и пол.

После этого Натабура и учитель Акинобу ворвались в комнату. Сражаться было не с кем: староста деревни и кантё спали мертвецким сном. Жаждущий крови Язаки расшвырял ширмы и в дальнем углу обнаружил насмерть перепуганную жену банщика и служанку. Разум его помутился. В таком состоянии он был готов убить кого угодно и за что угодно, тем более что подвига у него не получилось. Он даже зарычал, как десять тигров, но его внимание отвлекла еда. Афра уже вовсю орудовал, гремя чашками и пиалами, с жадностью пожирая то, что не съела веселая компания. Этого Язаки вынести не мог. Он тут же забыл о женщинах, несмотря на то, что одна их них была практически голой, и бросился к Афра, правда, по привычке не посмел его тронуть. Впрочем, еды было много. Так много, что Афра после длительной голодовки обожрался, Язаки обожрался, и еще осталось на десять толстяков и толстух.