У Коксинга от ужаса расширились глаза, и он убежал.

– Наш отец сошел с ума, – сказал он брату, который, прячась за телами убитых стражников, посылал стрелу за стрелой куда-то вниз между этажами.

– Я это давно уже понял, но ничего поделать не могу.

Он пошел к отцу во второй раз. Отец не дал ему открыть рта:

– Меня обвинят в захвате власти. Мы еще не готовы. Наших войск слишком мало. А император Мангобэй не дает нам повода сомневаться в его лояльности.

– Твоя лояльность может стоить нам жизни!

– Держись сынок. Держись. Скоро расцветет, и нам на помощь придут войска.

– А если не придут?

– Если не придут, тогда мы используем хирака.

– Поздно, отец, поздно!

В ярости Такэру стал спускаться вниз, откуда все громче и громче слышались звуки битвы. Нефритовая башня дрожала, как живая. Где-то в ее основании, в тайных подвалах и лабиринтах, застыла целая армия преданных истуканов. Но упрямый отец боится их оживить. Это ли не глупость?! Такэру в ярости ударил кулаком в стену. Тотчас явились два генерала:

– Что нам делать, господин? Наши силы на исходе.

– Приготовьтесь к сэппуку, – посоветовал им Такэру, – ибо мы не выстоим и полстражи.

Такэру действительно не видел другого выхода. Две трети башни захвачены врагом. Осталось два с половиной этажа. Сил драться нет. Почему, почему сколько бы мы ни старались, а на одного убитого со стороны противника приходится сотня убитых наших. А если мы атакуем, то все-все падаем замертво. Что это? Неудача, которая преследует, как рок? Что если вдруг это колдовство? Впервые Такэру подумал об этом. Вдруг отец заколдован? Вдруг его грехи пали на всех нас безмерно тяжким грузом? Такэру стал неистово молиться, но это не принесло облегчения, словно все было предопределено.

– Я помогу тебе, – сказал кто-то.

Такэру оглянулся. Перед ним стоял крепкий лысый человек с выпуклым морщинистым лбом и тяжелым взглядом энго. Не стражник и не демон. Впрочем, у Такэру не было времени разбираться.

– Да! – ухватился он за незнакомца, как за соломинку, – скажи, что мне делать?

– Всего-навсего выпустить хирака.

– Но как? Отец не хочет. А у меня нет ни ключа, ни волшебного порошка – идасу.

– И то и другое я тебе дам,

– Нужны еще волшебные слова, – напомнил Такэру, – а я их не знаю.

– Я пойду с тобой и произнесу их, – ответил незнакомец.

Нефритовая башня была огромной. В ней насчитывались сотни закоулков, переходов, лестниц и тайных лабиринтов. Один из них имел единственный вход, который находился в покоях отца Такэру. Когда они вошли к регенту, он даже не поднял головы, удрученный тяжелыми мыслями, охватившими его. А виной всему была гэндо – тень Будды Амида, сотворенная из одной злобы.

***

Ни Гёки, ни его командиры, ни Натабура, ни учитель Акинобу, ни Язаки и тем более Афра – никто из заговорщиков не знали, что битва только начинается. Они уже дрались на седьмом этаже, и силы были на исходе. Воодушевленные мыслью, что они вот-вот ворвутся в покои регента, они утроили натиск. Им уже противостояли не рядовые стражники в простых панцирях из зеленой китайской кожи, а самурай в золоте и серебре. Когда же среди них пронеслась пугающая весть о том, что Такэру – их главнокомандующий – бежал, они дрогнули. Если бы они знали, что нападающих всего-то три десятка, половина из которых ранена, они бы не опустили оружие и не заметались в поисках спасения, которого быть не могло. Сражение перешло в стадию коротких, безжалостных стычек. Многих просто сбросили с башни вниз, других зарубили. Генералы предпочли сэппуку, и только парочка лейтенантов, капитан да оставшийся сын регента – Коксинг дрались до последнего перед входом в покои Ходзё Дога. С ними в одиночку расправился капитан Го-Данго. Коксинг стоял не сгибаясь, даже когда у него не осталось ни единого шанса, даже когда от страшной канабо с шипами один за одним пали его товарищи.

В последний момент регенту Ходзё Дога страстно захотелось жить. Он заметался в поисках хоть какого-нибудь убежища. Его нашли в кладовке, зарывшимся в угле. Никто бы и не обратил внимания на перемазанного человека, который вовсе не походил на могущественного регента, если бы не богатое кимоно из парчовой иноземной ткани.

Всходило солнце. Регента Ходзё Дога вытащили на середину приемных покоев и дали людям в последний раз взглянуть на него. Думал ли он, что дорожка из козней и черных дел закономерно приведет к подобному финалу, никто не знает – регенту Ходзё Дога не предоставили последнего слова. Возможно, он понял, что жизнь не имеет значения и цели, но не успел ни с кем поделиться этой мыслью. С ним даже не соблюли обычай, согласно которому человек столь высокого ранга мог выбрать для себя оружие и вид умерщвления. Он не сложил отходных стихов и не переоделся в посмертное кимоно. Он не выпил сакэ и не собрался с мыслями. Тем более не смыл с лица грязь. Позором была обставлена его смерть. Ему грубо связали руки и поставили на колени. Затем Гёки отрубил его голову, как обыкновенному преступнику, насадил ее на пику и выставил на всеобщее обозрение. С третьими петухами душа регента Ходзё Дога отправилась в долгий, безутешный путь – как раз во владения Бога Яма, который в этот момент выводил из подземелья хирака и других истуканов.

Крики радости огласили Нефритовый дворец и его окрестности – дело было сделано. Можно было уходить. Правда, еще оставался старший сын погибшего регента– Такэру, но его нигде не могли найти. Должно быть, он испугался и прыгнул вниз, решили многие. Когда же они с чувством выполненного долга собрались спуститься, кто-то выглянул наружу и вскричал в ужасе:

– Гёки!

Гёки бросился к перилам балкона и увидел, что двор между хоммару и башней заполнен стройными рядами хирака. Их оружие поблескивало в лучах восходящего солнца. Командовал же ими никто иной как старший сын регента Ходзё Дога – Такэру.

– Ну что же, – очень спокойно сказал он, – умрем достойно. Для этого мы сюда и пришли.

Однако Ката Кодзи, Тарада и другие молодые ронины решили искать спасения:

– Мы пришли драться с людьми и не хотим умереть от рук истуканов. Раз Такэру сумел сбежать, значит, и мы тоже можем, – рассуждали они.

Причиной их ужаса были не только хирака и ганива, которые неуклюже бегали между каменными истуканами, и даже не Такэру, который, конечно же, жаждал отмщения, а туча, наползающая на Нефритовый дворец. Никто не понимал, что это значит, и только Язаки указал на лысого человека, стоящего рядом с Такэру.

– Это он!

– Кто?! – спросили у него.

– Он!

– Кто он?!

– Он… Бог смерти – Яма. Это дело его рук.

– Тогда все ясно. Живыми мы отсюда не уйдем, – сказал Гёки и приказал готовиться к бою.

Не успели они завалить входы в Нефритовую башню, как наступили глубокие сумерки, и первая волна хирака накатила на башню. И хотя в башне было предостаточно стрел и луков, в этой битве подобное оружие оказалось бесполезным – стрелы отскакивали от каменных монстров. А ганива перекусывали их в одно мгновение. Вот тогда-то и пригодилось тяжелое оружие, о котором говорил Натабура: масакири и канабо с шипами. Не зря Гёки заставил все это нести с собой.

Расчет Бога Яма был очень прост – он давно мечтал отомстить Натабуре и Язаки за свои унижения. И наверное, он этого добился бы, если бы не предусмотрительная Богиня Аматэрасу, которая покровительствовала Натабуре и вместе с ним и Язаки, и учителю Акинобу, и Юке, и, конечно же, Афра, да и всем ронинам – и мертвым, и живым.

Тем временим столица Мира проснулась, и ее жители с удивлением обнаружили, что на месте Нефритового дворца ничего нет – ни привычной зеленой крыши башни, ни хоммару, ни ниномару – ничего, только непонятная заоблачная тень, из которой бесконечной завесой струился дождь. Многие восприняли это как знамение грядущих перемен к лучшему и радостно молились. Другие в страхе бежали, и толпы людей потянулись в окрестные леса и деревни.