Удивленные взгляды деревенских жителей и перешёптывания за спиной её совсем не смущали, как не смущали и недоуменные взгляды грузчиков, когда, будучи угловатой девчонкой, она помогала отцу готовить на всех работяг. И чем сильнее смеркалось, чем ароматнее и наваристей становился бульон, тем меньше пялился на юную леди народ, а один старик и вовсе растрогался, налил втихаря от своей жены себе в кружку крепкой наливки и тут же приговорил, закусив сушёной рыбкой. 

– Надо ещё кое-чего добавить.

Полная женщина нырнула носом в почти готовый суп и довольно причмокнула губами.

– На мой взгляд, всего хватает, – ответила Арлина, а сама встрепенулась, заслышав громкое лошадиное ржанье, и засмотрелась на всадников, выскочивших на вороных конях из черноты погрузившегося в ночь леса. 

Рысаков по-прежнему было два, но вот всадников стало уже трое. И если золотые кудри Максимилиана Арлину не волновали вообще, то, скользнув взглядом по Эйгону, девушка невольно помрачнела. Перед ним сидела Шела, смеялась и шутила, а Эйгон обнимал её правой рукой, в левой придерживал поводья.

Неспешно приблизившись к пылающему костру, вокруг которого уже грелась целая свора детей, стариков и женщин, Максимилиан спешился первым, привязал лошадь и сунул ей под нос целую охапку свежего сена. Потом подошёл к лошади Тайернака и помог сестре спуститься. 

– Держите, – Арлина вздрогнула и обернулась на голос деревенской стряпухи. Та сунула девушке в руку небольшую склянку. – Сыпьте, как сказала, ни больше ни меньше. А я пойду потроха проверю, а то, глядишь, и их рыжая упрёт. 

– Хорошо, – рассеянно кивнула Арлина, машинально взяла склянку, перевернула её дырочками вниз да так и стояла, прищурившись и сверля Эйгона ревнивым взглядом, а красновато-коричневая специя всё сыпалась и сыпалась в суп. 

Когда опомнилась, то от испуга зажала рот рукой, схватила большую деревянную ложку, зачерпнула немного и попробовала, обжигая язык и губы. И тут же облегченно выдохнула: суп как суп, разве только мяса мало. Затем отложила ложку в сторону, взяла черпак и всё тщательно-тщательно перемешала. Похлебке оставалось только настояться, и можно подавать. Уже и глиняные чашки провинившийся мальчонка принёс, и ложки, но голодной очереди около чана не было. Напротив, ораву детей от жаркого костра, словно воробьёв с забора, ветром сдуло, стоило старосте выйти навстречу прибывшим лордам, перекинуться с ними парой слов, неуклюже расшаркаться перед красавицей-сестрой Максимилиана и поцеловать ей руку, а затем повернуться к толпе деревенских жителей и гаркнуть во всё горло:

– Начинаем! 

Арлина обрадовалась. Наконец-то. Если сам староста дал команду к ужину, то терпеть осталось недолго. Нужно только быстренько накормить всех супом, самой внутрь пару ложек закинуть, и прыг – в карету, и только её и видели. Подальше от этих мест, подальше от Лавиндеров, которые хоть и заняты беседой с Эйгоном, а сами нет-нет да и бросят косой взгляд в сторону Арлины. Терпеть придётся только его... высокомерного, надменного, самоуверенного, бледного, как лунный месяц, и... снимающего камзол. Камзол-то зачем? Ночи пошли морозные. 

Но элегантный чёрный камзол снял не только Эйгон. Максимилиан стянул свой тоже и даже жилет сестре отдал, и, как и друг, остался в штанах, рубашке и сапогах. 

– Миледи, а вы почему тут с ноги на ногу переминаетесь? – спросила Арлину краснощёкая стряпуха, забирая черпак. 

– Суп разливать. Разве уже не время праздничного ужина?

– Ох, да вы совсем не знаете наши традиции. Суп подождёт. А вам хорошо бы во-о-он туда пройти, – женщина указала пальцем на кривую оградку, вдоль которой были расставлены зажжённые факела. 

– Но там...

«...он», – хотела сказать девушка, сверля взглядом ненавистного мужа, стоявшего как раз в том месте, куда показывала стряпуха, но вовремя осеклась. Вряд ли стоит посвящать посторонних людей в особенности их с Эйгоном отношений. 

– Идите-идите, – женщина подтолкнула Арлину в сторону оградки. – За супом я пригляжу. Не дело это, чтобы леди у котлов и мисок торчала. Вам надо мужа поддержать – кроме вас, некому. 

– Ёлка он что ли спиленная, чтобы его поддерживать? – проворчала девушка и неохотно сделала пару шагов в направлении улюлюкавшей толпы. 

Слишком близко подходить не стала. Замерла в том месте, откуда слышно было отлично, видно – отвратительно, зато на неё никто не глазел и уже более не указывал, что делать.

Деревенские жители облепили криво сколоченный плетень, словно мухи – арбузные корки: стояли, облокотившись на него, висели на нём и сидели. Шумели, болтали, о чём-то громко спорили, потягивали из кружек пенное пиво, но тут же  затихли и успокоились, когда к забору подошёл деревенский староста – крепкий на вид дедок, хоть и старый и с длинной седой бородой.

Толпа расступилась, и даже Эйгон и Максимилиан сделали каждый по шагу в разные стороны, пропуская старичка вперёд. Тот шёл важно, чинно и остановился только, когда поравнялся с Тайернаком и Лавиндером. А после поднял вверх указательный палец и начал вещать:

– У этого поединка будет только один победитель. И только он удостоится чести первым отведать традиционный суп – символ силы, выносливости, терпения и мужества. Милорды, – обратился старик к Эйгону и Максимилиану, готовым по первой же команде сорваться с места, – тот из вас, кто первым переберётся через плетень, поймает и принесёт мне бесхвостую птичку, и будет назван сильнейшим!

– Готовься, – шепнул в сторону друга Макс, – в этом году я тебя уделаю. 

– Рано губу раскатал, – ответил Эйгон, мысленно просчитывая прыжок через плетёное препятствие.

– Ставки на меня – три к одному. 

– Я больше скажу. Ставки на курицу – пять к одному. 

– Милорды готовы? 

Староста многозначительно потряс бородой и громко крикнул мальчишке, сидевшему в окружении вёдер и начищенных до блеска чанов:

– Хранитель котлов, начнём же турнир! 

Мальчишка кивнул дедку и со всей силы заколотил буковой палкой по котлам и вёдрам. А старик при первом же ударе вытащил из мешка курицу-пеструшку и перекинул её через плетень. Та, очутившись на земле, быстро вскочила на лапы и, громко кудахтая, помчалась сломя голову вперёд, поднимая лапами клубы пыли. 

Эйгон и Макс, толкая и тесня друг друга, почти одновременно перемахнули через оградку, нырнули в облако песка, и оба же бросились к стремительно улепётывавшей птичке. Рывок – но вместо того, чтобы накрыть пернатую телом, Лавиндер проехал носом по не до конца застывшей грязи и, поднявшись на руках, смачно той грязью сплюнул. 

Эйгон ловко перепрыгнул через распластавшегося по земле друга, нагнулся, протянул руку, чтобы схватить шуструю рябую за перо, как та вдруг захлопала крыльями, оторвалась от земли и проехала когтистыми лапами прямо по голове потерявшего равновесие Тайернака. Глина, перемешанная с выдранной пожухшей травой, застряла в спутанных волосах, кожа на левой щеке оказалась содрана о некстати подвернувшийся камень, а губа разбита. Зато курица чувствовала себя превосходно – добежала до противоположного края забора и откопала себе червяка среди зарослей морозостойкого жёлтого лопуха. 

– Первый раунд завершён! – провозгласил старик. 

Толпа зевак зашлась весёлым гомоном, а хранитель котлов – барабанной дробью по вёдрам. Кружки наполнились прохладным пивом – одну даже протянули отошедшему в угол Максимилиану. Тот сделал два жадных глотка, а всё остальное вылил себе на голову. Шела была тут как тут, что-то без остановки твердила брату, тыча пальцем то в курицу, то в куст кочехвоста посередине самодельной арены. Макс внимательно слушал и кивал.  

Его противник одиноко стоял в противоположном углу, облизывал разбитую губу и хмурился. 

– Задачка не по зубам? – услышал он голос позади себя. – Конечно, тут-то курица настоящая, гордая, а не белобрысая, млеющая от ваших объятий. 

Стоявшая прямо за спиной Эйгона Арлина никак не могла отказать себе в удовольствии и не бросить вертевшуюся на языке колкость. Тем более что и рядом никого не было, и, кроме мужа, её никто услышать не мог.