— А меня Каланчею. Ах-ха-ха!

Бобинец взялся за живот и сложился пополам, смеясь.

— «Не ругайтесь так, дядя Пуз, а то вас в милицию заберут…» Ха-ха-ха! — Когда Бобешко смеялся, глаза у него становились как щелки. — Я уже тогда говорил, что она далеко пойдет.

— А мне… а мне… — аж захлебывался от смеха Бобинец, — как-то пели, а я слов не знал, говорю: «У меня память на слова плохая». А она: «Зато у вас, дядя, зрительная память хорошая. Что не увидите, все в кузов». Я на грузовике тогда работал. Ах-ха-ха!.. Ах-ха-ха!

— Да, — улыбнулся дед. Внучка у меня — грех обижаться.

— Куда там обижаться, гордиться надо!

— Нет вопросов! — подхватил Бобинец.

— Я очень-очень рад за Галочку. Именно таким и жить в счастье, в достатке. Настоящая советская девушка! Очень за нее рад! Так ей и передайте!

Бобешко взмахнул рукой, показывая, наверно, в сторону Киева, куда следует передать привет. И в этот момент его укусила пчела.

— Ой! — Бобешко замахал руками, и его снова укусила пчела. — Ой-йой!

Бобинец бросился Бобешко на помощь и тоже замахал руками, отгоняя от бригадира пчел. Но кончилось тем, что его укусили, и он заверещал тоже.

Бобинец и Бобешко послушно замерли с перекошенными от боли лицами (словно сказочный Миг Мигович из мальчишеских снов отключил для них время).

Ребята хохотали за тыном.

Дед едва сдерживал улыбку:

— Еще мой отец говорил: «На пасеке не размахивай руками…» Пчелы этого не любят. Не любят они махальщиков, пустозвонов. Они любят тех, кто молча трудиться.

Бобинец криво улыбнулся:

— Ох у вас язык!..

Мгновенно опухший Бобешко пролепетал:

— Как бритва!

Деду, наверно, стало их жалко.

— Жала друг у друга повыковыривайте да сырой земли приложите, полегчает. И в следующий раз помните. Это вам пчелы за липовую рощу предупреждение сделали.

— Да разве это мы?! Указание же было… — за Бобешко ответил Бобинец.

— Разъяснить надо было. Тот, кто приказывал, липовой нашей рощи, небось, и в глаза не видел.

— Теперь разъяснят, я думаю — многозначительно зыркнул в сторону бригадира Бобинец. — Разъяснят теперь… Нет вопросов!

Бобешко что-то невнятно пробормотал.

Подъехали снова две грузовые машины с людьми. Стало еще шумнее.

Мирон Кандыба уже наяривал на своем баяне польки, вальсы и кадрили, да так лихо, что даже те, кто хлопотал у стола, пританцовывали на месте. Приезд новых машин и музыка на какую-то минуту заставили ребят обернуться, и, когда они снова взглянули на дедово подворье, Бобешко и Бобинца уже не было. Они исчезли так быстро и тихо, что ребята и не заметили.

Дед Коцюба граблями сгребал скошенную у тына траву, и щурился то ли от солнца, то ли от спрятанной в усах улыбке.

Среди приехавших увидели ребята и своих родителей. И сразу весь этот ожидаемый «прием» приобрел характер семейного праздника.

А герои наши, как все, наверно, ребята на свете, ничего так не любили, как семейные праздники. Да и что может быть радостнее праздника! Когда хлопотливая мама, в фартуке поверх праздничного платья, суетиться у стола, нарезая и раскладывая по тарелкам что-то невероятно вкусное и ароматное!

А папа, в снежно-белой рубашке с ярким галстуком, крутит головою (ведь праздничная рубашка всегда немного душит) и, переставляя на столе бутылки, все время улыбается.

А ты крутишься под ногами. И все в тебе нетерпеливо дергается и подпрыгивает. И ты пританцовываешь от неудержимой радости.

Праздник на то и праздник, чтобы радоваться. И ребята бы тоже, наверно, радовались, если бы… Но та мысль, которую каждый из них скрывал от друзей, но которая каждого волновала, не давала покоя и не давала радоваться. Мысль о Тайфун Марусе.

Почти все село собралось уже у стола. А Тайфун Маруси не было… Где же она? Не случилось ли с ней что-нибудь плохое? Куда она пропала?

Ребята встревоженно оглядывались вокруг, рыскали глазами. Но напрасно.

Вот же ж! Сама была закоперщиком, как говорит отец Цыгана, всей этой петрушки и вдруг так неожиданно и таинственно исчезла. Может, в какую-то катастрофу попала… Может, неизвестно что с ней сейчас… И никто ничего не знает, все себе веселятся, танцуют под баян Мирона Кандыбы и уже порываются петь…

выводит тонкий девичий голос на одном конце стола. А с другого мужской басок:

А ее, может, и правда спасать надо. А тут горлопанство какое-то.

Не было и нового председателя.

И комсомольца Васи не было. Ну, для него, может, и хорошо, что его не было. А то Клавка вон возле Сергея-туриста так увивается, так глазами стреляет. Сергей и не смотрит. А она все равно…

— О! Ты смотри! Председатель! На лисапеде! — закричал кто-то. И правда. По дороге, бодро крутя педали, ехал на велосипеде новый председатель колхоза Максим Богданович Танасиенко.

Люди зашумели:

— Оп-па! Может и бричку восстановит. Как Михаил Львович.

— А что? И правильно было бы.

— Пусть хоть на ракете летает, хоть пешком ходит, лишь бы хозяйство поднял.

— И то правда.

— Сколько можно в районе в хвосте плестись!

— Хорошо было бы, если… Так уже хочется, чтобы…

— Посмотрим… Посмотрим…

Председатель подкатил к воротам деда Коцюбы.

— День добрый, Иван Иванович! Можно возле вас припарковаться? — весело поздоровался он с дедом.

— Паркуйся, — улыбнулся дед. — Только что-то у тебя сегодня транспорт плохонький.

— А я этот транспорт с детства люблю. И едешь, и без движения не сидишь. И быстро, и удобно, и для здоровья полезно.

— Это главное! — поднял палец вверх дед Коцюба. — А то скоро ходить разучатся. Крути педали, ходи, пока ноги есть. А если уже не того, то извините, — дед развел руками.

— Да вы что? Да вы крепкий как дуб!

— Э-э, это ты меня раньше не видел. Хотя бы лет пять назад. Когда моя еще жива была. Когда я еще в колхозе работал. Тогда… За работой и стареть некогда было.

— Золотые слова!

Словно из-под земли появились возле председателя Бобешко и Бобинец.

Прикрывая рукой опухшую щеку, Бобешко бодро отрапортовал:

— Максим Богданович, все готово! Можно хоть сейчас начинать.

— Подождем немного, — председатель посмотрел на часы.

— Конечно, конечно, подождем, — понимающе закивал Бобешко.

— Нет вопросов! — восторженно подхватил Бобинец.

— Я просто, чтобы вы знали. Я знаю… Конечно, подождем. А скоро приедут? — Бобешко, спрашивая, посмотрел на деда Коцюбу.

— Скоро, — сказал председатель.

— А что тут у вас, извините, намечаете, если не секрет? — неожиданно спросил дед Коцюба.

Бобешко удивленно взглянул на председателя, потом на деда. Бобинец покраснел.

Ребята переглянулись. Лукавит дед, как всегда, или, может…

Председатель улыбнулся, но с ответом не спешил.

— Я-то вообще не люблю спрашивать, не любопытный, рано или поздно выяснится, но поскольку, вижу, все село собралось, то, наверно, что-то такое… значительное, а я… Может, рубашку чистую надеть надо? — дед прищурил один глаз.

— Значительное, значительное! — засмеялся председатель. — Рубашку праздничную все-таки наденьте. Я вам хотел сказать, да постеснялся.

И, обняв деда за плечи, Максим Богданович повел его в хату.

— Ох, и хитрый народ эти деды! — покачал головою Бобешко. — Будто ничего не знает, старый лис!

— Именно! — кивнул Бобинец с каким-то облегчением. Ребята еще раз переглянулись.

Что-то в голосе деда было такое… Нет, не похоже, что он лукавил.

— Едут! Едут! Едут! — закричало сразу несколько голосов.

По дороге, в туче пыли мчалась машина. Дед зашел уже в хату, и председатель поспешил к воротам.