В погоне за татарскими лучниками рыцари и их польские союзники расстроили свои ряды. В этот момент по ним ударил плотный строй татарской тяжёлой кавалерии, сплошь закованной в железо. На Ближнем Востоке братья-рыцари уже видели коней, покрытых бронёй: на них сражались знатные турки-сельджуки. Но это были лишь отдельные всадники, за которыми следовал более лёгкий отряд. Ордынская же кавалерия, скакавшая плотным строем, колено к колену, состояла из бронированных людей и коней целиком.

Если рыцари ничего не знали о противнике, на которого шли в атаку, то татары уже разобрались в психологии врага, выучили нужные слова и при нападении кричали по-польски: "Спасайся, спасайся!" Ордынцы и так опрокинули бы противника, имея, благодаря плотности строя, против одного врага два, а то и три копья, но старались максимально избежать потерь. Польско-крестоносное войско стало разбегаться уже в ходе татарской атаки.

Почти все тевтоны храбро сражались вокруг своего сюзерена и полегли подле убитого татарами мазовецкого князя. В битве погибли шесть братьев-рыцарей, три рыцаря-послушника, два сержанта и 500 солдат Немецкого ордена. Трое рыцарей, бежавших с поля боя, были осуждены братьями.

Эти цифры страшных для ордена потерь шести братьев, на которых приходится 500 солдат и 2 сержанта, следует запомнить, чтобы сравнить с теми, что тевтонам ещё предстояли на Руси.

Поражение Тевтонского ордена под Лигницем не слишком обеспокоило их "братьев" в Ливонии, которые увлечённо делили добычу, причём отнюдь не со своими союзниками-датчанами (претендовавшими, по сообщению Матвея Парижского, на русские земли, уповательно уже очищенные от населения татарами). Через несколько дней после битвы, 13 апреля 1241 г., вступил в действие одобренный папской курией договор ордена с доминиканским епископом Эзеля и Поморья Генрихом о предоставлении именно ему церковной власти и небольшой части доходов (десятины от десятины) над землями между Русью и уже крещенными областями Эстонии. Речь конкретно шла о финно-угорских землях Великого Новгорода: областях Ватланд (Вольская земля), Ноува (бассейн Невы), Ингрия (Ижорская земля) и Карелия, для которых, раз орден уже поставил там замок, "есть надежда на обращение в христианство"[110].

Согласие епископа на столь ничтожную часть добычи — вместо обычной трети земли ордену отходило всё объяснялось в договоре тем, что на долю тевтонских братьев выпадает тяжкая работа, расходы и опасности в святом деле подчинении варваров. На самом деле всё обстояло куда проще: весной 1241 г. в епархии Генриха полыхало восстание, которое он мог подавить только с помощью ордена. В том же году завершив подавление восстания на о. Сааремаа (Эзеле), уже знакомый нам Андреас фон Вельвен, подписавшийся как временный "магистр дома братьев Тевтонских в Ливонии"[111], заключил с эзельцами, "кои к христианам чрезвычайно враждебны и приносят им много вреда на море, в приморских землях и прибрежных островах", кабальный мир от имени ордена и епископа Генриха[112].

Похоже, что наступление ордена в Вольской пятине возглавлял именно Андреас фон Вельвен, подписавший договор о грабеже финно-угорских земель Новгородской республики вокруг построенной в Копорье крепости как командор (commendator) "Тевтонских братьев Дома святой Марии в Ливонии". Если это тот самый "именитый муж Западной страны… Андреаш", который уже встречался с князем Александром и восхищался его качествами (а заодно навёл на Русь шведов), то он мог не сомневаться в благородном поведении своего противника.

Прибыв в Новгород, Александр Невский первым делом озаботился собрать местные войска — он не хотел больше подвергать опасности одну свою дружину. Были мобилизованы воины из Новгорода и его земель, ладожане, карела и ижорцы. С ними князь выступил к крепости, которую немцы возвели на Копорском погосте, и взял её. Пленных немцев он привёл в Новгород, впрочем, иных (не Андреаса ли?) сразу же отпустил восвояси. Но "переветников" — водь и чудь, пошедшую на службу к крестоносцам, Александр Невский перевешал[113]. Противников, входивших, как и он, в касту профессиональных воинов, князь уважал, а изменников — презирал.

Очистив собственно новгородскую территорию, Александр Ярославич не двинул войска на Псков. С одной стороны, ему всегда трудно было заставить новгородцев выступить против псковичей. С другой — князь сам отнюдь не желал терять людей, штурмуя столь большой и хорошо укреплённый город.

К весне 1242 г., когда Александр всё же собрался в поход, вся Западная Европа была охвачена ужасом от нашествия Орды, громившей её рыцарей с такой лёгкостью, как будто это были не опытные воины, а дети. Германский король Конрад Штауфен собирал под своё знамя курфюрстов и рыцарей для обороны против орды, а население страны молилось: "Господи, избави нас от ярости татар". Паника царила и в более отдалённых местах. В тихом монастыре в Кёльне хронист записал: "Значительный страх перед этим варварским народом охватил отдалённые страны, не только Францию, но и Бургундию, и Испанию, которым имя татар было доныне неизвестно".

Французский хронист писал о полном застое торговли из страха перед татарами. Король Франции Людовик IX отвечал на послание папы о борьбе с общей опасностью, что если "татары" появятся, рыцарство Франции умрёт за церковь. Матвей Пражский записал в хронике, что в Англии торговля с континентом прервалась. Сам император Фридрих II, писавший королю Англии Генриху III о татарской опасности, в ответ на письмо хана Батыя о покорности ответил, что, будучи знатоком пернатых (его перу принадлежала классическая книга о соколиной охоте), он мог бы стать ханским сокольничим[114].

Укрепления Копорья. Современный вид

Ясно, что к моменту выступления Александра Невского на Псков его граждане убедились, что немцы им от Орды — не защита, а сами крестоносцы уже и не знали, цел ли их возлюбленный Фатерлянд, или разорён так же, как Русь. В любом случае, при начале войны с "королём Александром" надеяться на подкрепления из Пруссии и Германии тевтонам было нечего.

Да и сами убеждения "братьев-рыцарей" подвергались в это время серьёзному испытанию. Их природный сюзерен, император Священной римской империи германской нации Фридрих II Штауфен, был основательно и неоднократно проклят католической церковью. В июне 1241 г. император лично возглавил победоносную войну против палы римского Григория IX, благословившего поход немецких рыцарей на восток. Крестовый поход был выгоден, но папа-то покушался на основы светского мироустройства — на его более чем святую в глазах рыцарей вассальную систему, да ещё и хотел вырвать из-под власти немцев Италию. Во всём этом явно был непорядок…

Владыка Священной Римской империи германской нации Фридрих II Штауфен был один в высоком и светлом зале прекрасного дворца в Палермо. Придворные, если не разбежались, испугавшись папского проклятия, то попрятались, не рискуя попадаться Фридриху на глаза. Считалось, что в одиночестве император решает судьбы мира. Фридрих стоял в середине зала, на занимающей почти весь пол огромной карте. Ее 15 лет гравировал на серебряных пластинах арабский путешественник и географ ал-Идриси: один из сонма мусульманских, греческих и еврейских ученых, собранных в лучший в мире университет ещё дедушкой императора, королём Роджером II.