— Вот ты какой, Гулак! Богатырь. Я так и думал, что ты такой! Наслышан я о тебе, хоть и сидел в Перми да Пскове. Есть нам о чем потолковать! О работе с молодежью съезд специальный документ принял. Но понимаешь... — Александр Митрофанович мгновенно преобразился, став серьезным, и, придвинувшись вплотную к Николаю, доверительно сказал: — Одними студентами революцию не сделаешь... К рабочим идти надо! Рабочих надо поднимать! Это главная линия съезда. Помощники у тебя есть, я знаю. Передавай кружки, переключайся на рабочих!

Так Ярославский комитет поручил Николаю постоян-

ную пропагандистскую работу среди железнодорожников. У рабочих Главных железнодорожных мастерских Северных железных дорог на станции Ярославль появился новый пропагандист, по кличке «Мироныч».

К своему первому занятию с железнодорожниками Николай готовился очень тщательно. Ему предстояло ознакомить кружковцев с материалами II съезда РСДРП, с Программой партии, принятой на съезде, — документом сложным, требующим от пропагандиста серьезной подготовки. Почти всю ночь просидел Николай. Лишь на рассвете он сжег черновики — никаких записок с собой брать было нельзя. Он знал цену первому занятию. От него во многом будет зависеть его авторитет как пропагандиста, заинтересованность кружковцев и то, поверят ли ему, пойдут ли за ним, когда будет надо, — ведь партийный пропагандист должен стать и одним из главных вожаков рабочих предприятия.

...Занятие проходило на квартире одного из рабочих. Слабая керосиновая лампа-трехлинепка еле освещала лица кружковцев. Николай волновался как никогда. Свой разговор со слушателями он начал так, как советовал ему А. М. Стопани.

— С рабочими надо не так, как со студентами, — инструктировал его Александр Митрофанович. — Студенты зажигаются от самой теории. С рабочими надо начинать с жизни. С их жизни, а не в Одессе где-нибудь! Понял? А к жизни подводи теорию. Объясняй ее, эту проклятую жизнь! Понял? Теорией объясняй. Значит, их жизнь надо знать не хуже теории. Кого и за что оштрафовали! Кому и сколько недоплатили! Почем в лавке хлеб! Можно ли на жалованье прокормить семью! Понял?

Николай понял. И занятие прошло так, как он задумал. Он запомнил его навсегда, наверное, потому, что оно было первым.

В начале 1904 года партийный комитет поручил Николаю вести пропаганду и агитацию еще и на Большой Ярославской мануфактуре среди ткачей. В комитете к этому времени сложился дружный коллектив пропагандистов, среди которых была группа молодых — Николай Подвойский, Степан Данилов, Нина Дидрикиль, Николай Зезюлинский, Ольга и Михаил Кедровы. Старый большевик О. Розанова писала: «Огромным успехом пользуются среди рабочей массы тт. Подвойский и Ярославский...

Н. Подвойский и Е. Ярославский и многие другие производили, если можно так выразиться, великий посев революционного марксизма... который потом не могла убить жестокая, суровая пора реакции». Николай Ильич Подвойский позже утверждал, что именно в 1903—1904 годах он учился быть пролетарским пропагандистом.

Вскоре по рекомендации Ярославской партийной организации Северный комитет РСДРП ¹ поручил Подвойскому ответственную и опасную роль связного между Ярославской, Владимирской, Вологодской, Костромской и Иваново-Вознесенской партийными организациями. Через связных в то время доставлялись в партийные организации директивы ЦК, письма и статьи В. И. Ленина, шли распоряжения Северного комитета РСДРП, распространялись особо ценные нелегальные издания, организовывалась переброска партийных работников, осуществлялся взаимный обмен информацией. Связные держали в памяти десятки имен, адресов, паролей. Поэтому ими назначались особо надежные люди, стойкие в своих революционных убеждениях, находчивые в опасных ситуациях, крепкие физически.

Будучи связным, Подвойский познакомился со многими видными деятелями партии, прошел, можно сказать, «высшую школу» искусства конспирации. Учителями его были опытные подпольщики, в том числе один из блестящих конспираторов, впоследствии заместитель, а потом и преемник Ф. Э. Дзеряшнского в ВЧК — Вячеслав Рудольфович Менжинский.

Выполняя работу связного, Николай Подвойский в полной мере проявил свои незаурядные способности. Он умел с одного взгляда на перрон или на площадь безошибочно оценивать ситуацию, по неуловимым признакам распознавать филеров, владел методами ухода от слежки.

Разнообразные знания, широкий кругозор, контактность в сочетании с природными артистическими задатками позволяли Николаю легко перевоплощаться в опасных поездках и выступать в разных ролях — музыканта, чиновника, учителя. Это зависело от пассажиров в вагоне или каюте, состав которых он также научился определять с первого взгляда и первых фраз. Он мог вести, например, заинтересованный разговор о музыке. Авторитетным свидетельством его принадлежности к миру музыкантов была скрипка в потертом футляре. При этом соседи, конечно, и предположить не могли, что под бархатной подкладкой футляра находятся отпечатанные на тонкой бумаге директивы, донесения и другая «нелегальщина». С чиновниками он мог со знанием дела судить, к примеру, о римском праве, пересыпал при этом свои рассуждения высказываниями древних. Тут ему помогали занятия в лицее и знание латыни. Он мог вести с ними разговор и об экономике, хозяйственной жизни центральных губерний России. Почти еженощная работа со статистическими карточками земства давала для этого богатый материал. Лиц духовного звания он покорял степенностью и поразительным для светского человека знанием церковных обрядов и Священного писания. Случалось ему натыкаться в вагоне и на человека в котелке, бессмысленно рассматривающего по нескольку раз одну и ту же страницу газеты. Бывало так, что «котелок» минут через двадцать, зевнув, уходил проветриться и исчезал. («Значит, не заинтересовался», — думал Николай.) Но иногда приходилось выходить из вагона вместе. Тут уж надо было как можно скорее отрываться от слежки. Обычно Николай садился на извозчика, проезжал два-три квартала, внезапно выходил из пролетки и шел пешком. Как правило, «котелок» терял его в результате этого маневра. Правда, подчас случались ситуации посложнее и на отрыв от филера требовалось несколько часов.

Так, на практической работе, Николай Подвойский, Нина Дидрикиль, Михаил Кедров и другие молодые революционеры росли, мужали, закалялись, готовились к главному — к открытой схватке с самодержавием и буржуазией, в неизбежности которой они не сомневались. Ее приближение особенно явственно стало ощущаться во второй половине 1904 года, когда под влиянием начавшейся бесславной для России русско-японской войны резко возросло недовольство народа и усилилось революционное движение масс. Во главе его стояли большевики. «В Ярославской организации, — писал Н. И. Подвойский, — большевистское течение было крепко, и руководство организацией во всех главных вопросах принадлежало большевикам». Но и охранка не дремала. Аресты следовали один за другим. Однако это не приводило к прекращению революционной работы — О. А. Варепцова,

А. М. Стопани, В. Р. Менжинский и другие руководители ярославского подполья заботливо растили смену. Осенью 1904 года Николай Подвойский и Нина Дидрикиль были введены в руководящее ядро — в состав Ярославского комитета РСДРП. Они уже вполне созрели как революционеры, стали опытными пролетарскими пропагандистами, и теперь старшие товарищи поручили им самое сложное — организаторскую работу. Это, пожалуй, был «выпускной класс» школы пролетарской борьбы.

Забот у Николая Подвойского, теперь уже как члена комитета, прибавилось. Организаторская работа потребовала от него новых знаний, навыков, новых качеств. Он очень скоро убедился, что это действительно более высокая и более трудная ступень в деятельности подпольщика. Многому приходилось учиться, притом не по учебникам, а на практике и у более опытных товарищей, таких, например, как Вячеслав Рудольфович Менжинский, Николай Николаевич Плаксин, и других.

Николай прямо дивился энергии, смелости и изобретательности В. Р. Менжинского — внешне спокойного и даже медлительного человека. Приехав в Ярославль, он устроился работать в местную либеральную газету «Северный край». Прошло несколько месяцев, и газета изменила свое лицо, ее материалы стали раздражать местных фабрикантов, охранку. Более того, скоро почти весь технический аппарат редакции и экспедиции находился, по сути, в руках большевиков. Комитет РСДРП имел своих людей и в редколлегии. Сама редакция стала практически штаб-квартирой комитета — там назначались явки, проводились нелегальные встречи. В редакции была создана боевая дружина. С помощью рабочих типографии Фалька, где печатался «Северный край», В. Р. Менжинскому удалось буквально в центре города создать нелегальную типографию.