Мюрат почти сутки бездействовал (хотя к нему и подходили дополнительные войска). Он был уверен, что перед ним стоит не один отряд Багратиона, а вся армия Кутузова. Лишь гневный выговор Наполеона («У меня нет слов, чтобы выразить свое возмущение. Вы всего лишь командир моего авангарда и не вправе заключать перемирие без моего согласия!»²⁵³) — лишь этот выговор заставил Мюрата встрепенуться. Он обрушил все свои 30 тыс. штыков и сабель на заслон Багратиона, но не сумел ни окружить, ни уничтожить его. После ожесточенного боя, который кипел весь день 16 ноября (остановила его только ночь), Багратион, потеряв половину своих солдат, заведомых смертников, все же спас остальных и вместе с ними присоединился к основным силам Подольской армии. Александр I за этот подвиг наградил Багратиона орденом Святого Георгия 2-го класса.

Теперь Кутузов мог считать свою армию спасенной. Уже 19 ноября в Вишау он встретил первую колонну 2-й армии Буксгевдена, а 22 ноября прибыл в Ольмюц, где собрались основные силы 2-й армии и куда, еще через три дня, подоспела русская гвардия во главе с Великим князем Константином Павловичем.

Таким образом, за 29 дней, с 25 октября по 22 ноября 1805 г., армия Кутузова прошла с боями от Браунау до Оль-мюца 417 км, избежав окружения и разгрома. Промахи французских маршалов, стойкость русских солдат и полководческое искусство Кутузова привели к тому, что союзные русско-австрийские войска, сосредоточившиеся в Ольмюце, получили численное превосходство над «Великой армией» Наполеона. Историки справедливо признают кутузовскую «ретираду» 1805 г. «одним из замечательнейших образцов стратегического марш-маневра»²⁵⁴. Д.Н. Бантыш-Каменский уподобил ее знаменитому в истории войн (описанному в «Анабасисе» Ксенофонта) отступлению 10 тысяч греков во главе с Ксенофонтом через всю Малую Азию от Вавилона к Трапезунду в 401 году до н. э.²⁵⁵. Александр I не сразу, но отдал должное Кутузову, наградив его 24 февраля 1806 г. за «ретираду от Браунау» орденом Святою Владимира 1-й степени²⁵⁶.

Все это делает честь таланту и репутации Кутузова как выдающегося полководца. Но нельзя при этом забывать и другое. Во-первых, то была хоть и героическая, но все-таки ре?пи-рада, временами похожая на бегство (в иные дни — по 30 и более верст в день²⁵⁷) от врага. Во-вторых, только в насмешку над фактами можно утверждать, как это делал П.А. Жилин, что в 1805 г. на дорогах Баварии Кутузов «возглавлял борьбу русского народа против наполеоновской агрессии»²⁵⁸.

Итак, к 25 ноября союзные, русские и австрийские войска собрались в Ольмюце. Там радостно встретили армию Кутузова два императора — русский и австрийский. Третий император — французский — остановил свою «Великую армию» у городка Брюнна (Брно). В 25 км от Брюнна и в 70 км от Ольмюца находилась деревня Аустерлиц (ныне г. Славков в Чехии), где трем императорам предстояло сразиться в одной из величайших битв мировой истории.

Соотношение сил перед битвой при Аустерлице специалисты определяют разноречиво, но чаще всего приводят такие цифры: у Наполеона — от 73 до 75 тыс. человек и 250 орудий, у союзников — от 84 до 86 тыс. человек (из них — 70 тыс. русских) и 330 орудий²⁵⁹. При таком соотношении Наполеон не сомневался в победе. Но скоро оно могло стать для него угрожающим. Часть своих войск он уже отрядил против австрийского эрцгерцога Карла на север Италии. Между тем из России шли резервные корпуса Л.Л. Беннигсена и И.Н. Эссена. Главная же опасность исходила от Пруссии. Наполеон знал, что к нему едет из Берлина прусский министр иностранных дел Х.-А. Гауг-виц с ультиматумом, заведомо неприемлемым для него, и что, как только он отвергнет ультиматум, Пруссия ударит ему в тыл. Нужно было спешить: навязать союзникам битву и выиграть ее, пока к ниМ не присоединились пруссаки и русские резервы.

В течение недели до битвы Наполеон день за днем виртуозно разыгрывал перед союзниками видимость своих колебаний и опасений. Он прислал в Ольмюц к Александру I своего генерал-адъютанта Р. Савари «поздравить Его Величество с прибытием в армию» и просить его о перемирии и свидании, причем Савари притворился, что боится атаки союзников, и таковым же представил самого Наполеона²⁶⁰. Александр I повидаться с Наполеоном не захотел, но прислал к нему своего любимца, 27-летнего генерал-адъютанта князя П.П. Долгорукова, который высокомерно потребовал, чтобы французский император отказался от всех своих завоеваний («Этот шалун <...> разговаривал со мной, как с боярином, которого ссылают в Сибирь», — вспоминал позднее Наполеон²⁶¹). Выслушав князя, Наполеон с тревогой вздохнул: «Значит, будем драться?» Долгоруков вернулся в боевом настроении: «Наш успех несомненен!»²⁶²

В союзном штабе только один человек был против генерального сражения с Наполеоном — главнокомандующий М.И. Кутузов. Он предлагал отступать к Карпатам до соединения с войсками Л.Л. Беннигсена и И.Н. Эссена и возможного наступления Пруссии. «Чем далее завлечем Наполеона, тем будет он слабее, отдалится от своих резервов, — говорил Михаил Илларионович, — и там, в глубине Галиции, я погребу кости французов!»²⁶³ Мнение Кутузова поддержали только «молодые друзья» царя, находившиеся тогда в его свите, — Н.Н. Новосильцев и А.А. Чарторыйский²⁶⁴ (этот польский князь из Гедиминовичей, троюродный племянник последнего короля Польши, занимал в то время пост министра иностранных дел России).

Здесь важно подчеркнуть, что бытующие в нашей литературе утверждения таких авторитетов, как С. Б. Окунь, А.З. Манфред и даже Е.В. Тарле, будто Кутузов «настаивал» не давать Наполеону сражения²⁶⁵, голословны. Все источники, как один, свидетельствуют, что главнокомандующий союзной армией, напротив, не , проявил ни твердости, ни смелости, чтобы настоять на своем мнении. «Я был молод и неопытен, — сокрушался потом Александр I. — Кутузов говорил мне, что надобно было действовать иначе, но ему следовало быть настойчивее!»²⁶⁶ Перед самым сражением Кутузов попытался было воздействовать на царя через обер-гофмаршала графа Н.А. Толстого: «Уговорите Государя не давать сражения. Мы его проиграем». Толстой резонно возразил: «Мое дело — соусы да жаркое. Война — ваше дело»²⁶⁷. После этого Кутузов ни перед кем и ни на чем не настаивал и ничего не требовал. А.С. Шишков, А.А. Чарторыйский и Ж. де Местр были убеждены, что только «придворная выправка» и «робость» перед царем помешали Кутузову оспорить очевидное для него желание царя сразиться с Наполеоном²⁶⁸. Такого же мнения был герой Аустерлица, будущий генерал и декабрист М.А. Фонвизин: «Наш главнокомандующий из человекоугодни-чества согласился приводить в исполнение чужие мысли, которые в душе своей не одобрял»²⁶⁹.

Н.А. ТРОИЦКИЙ

.-—_ , -___ _

Спустя семь лет, в последние дни Отечественной войны 1812 г., Кутузов, увидев отбитое у врага знамя е надписью «За победу под Аустерлицем», скажет своим офицерам: «После всего, что совершается теперь перед нашими глазами, одной победой или одной неудачей больше или меньше, все равно для моей славы, но запомните: я не виноват в Аустерлицком сражении»²⁷⁰. Да, с чисто военной точки зрения Кутузов в аустерлицком разгроме не виноват, как полководец он сделал тогда все возможное на его месте. Но, по мнению авторитетных военных историков Г.А. Леера и П.А. Гейсмана, очевидна вина Кутузова под Аустерлицем «не военная, а гражданская: недостаток гражданского мужества высказать всю правду юному императору». Не сделав этого, Кутузов тем самым «допустил исполнение плана, приведшего к погибели армию»²⁷¹.