***

За многочасовой перелёт Эрика почти выспалась, проснувшись только для того, чтобы поесть странной тушёнки с недосоленными макаронами, ибо все друзья всё равно оказались в разных рядах и очень далеко друг от друга. Снова компания собралась, когда вышла на взлётное поле, где их ждал другой, крошечный самолётик. Эрике не доводилось раньше летать на таких. Она ловко взбежала по трапу и прильнула к иллюминатору, пока место не забили. А Кора умудрилась вырядиться в каблуки и теперь застряла в трапе, и ни туда, ни сюда. Антонио сидел у входа и остервенело жевал жвачку, совершенно не обращая на неё внимания. Раймонд вздохнул, и, порывистым движением перегнувшись через три кресла и Антонио, ловко выдернул Кору из трапа и втащил в самолётик. Подруга прекратила шум и хохот, но кокетливо захлопала ресничками и заулыбалась. Нет, чтобы дать заслуженного пинка своему Антонио.

Сперва все оживленно болтали и шумели, но ко второму часу перелёта начали уставать, к тому же проголодались. Поэтому в самолётике стало скучно и тихо. Кто-то заснул, кто-то жевал оставшиеся бутерброды. Раймонд так и не снял очки от солнца, а Эрика с досадой вспомнила, что забыла свои дома. Она включила в плеере рок и прижалась виском к прохладному стеклу иллюминатора.

***

У причала покачивались на прозрачных зеленоватых волнах с сильным запахом йода два почти одинаковых корытца, жалких и давненько некрашеных. Одно корытце гордо звалось «Гермес», второе скромно — «Сирена». Из одного из них вылезли, громко ругаясь, два подозрительных типа. В их разговоре ничего нельзя было разобрать, но не было никакого сомнения, что это контрабандисты. Один из них шикнул на другого, оба притихли и, настороженно озираясь, заспешили прочь и вскоре скрылись из виду.

Зато с другой стороны показались шестеро молодых людей, с трудом тащившихся по раскаленному асфальту с тяжёлыми рюкзаками и чемоданом на колёсиках. Местный климат с непривычки поразил их: выйдя из самолётика, они почувствовали себя так, будто попали в сауну или духовку. А до причала было пилить и пилить. Белокожая Эрика особенно плохо переносила жару и солнце, поэтому специально надела рукав подлиннее, а лицо спрятала в тени козырька бейсболки. Она знала по горькому опыту, что прогулка по солнцепёку без должных предосторожностей неминуемо приведёт к ожогам и солнечному удару. Но Антонио всё это объяснять было бесполезно, он, как всегда, знал всё лучше, и просто неописуемо достал её.

 — Ну что ты закуталась! Тоже мне, солнца боится! Придумала какую-то ерунду. Ты же так совсем не загоришь. Вернёшься такая же зелёная и бледная, — насмешливо зудел он всю дорогу до причала.

— У меня и нет цели загореть. Я нравлюсь себе бледным.

— Что за глупости, все девушки стремятся загореть! Это ж красиво.

— Это теперь так считают. Раньше все белились, как полоумные, теперь жарятся в соляриях до потери пульса. Это только мода, а значит — бред. Человек красивее всего тогда, когда он свойственного ему цвета.

— Кто тебе такую ерунду сказал?

— Я никогда не повторяю то, что кто-то сказал. Я мыслю сам. И тебе того же желаю! — отрезала Эрика, — Хотя да, тебе же нечем.

— Ну чего ты такая злюка? Ты же так никогда не выйдешь замуж. Девушка должна быть нежной и покладистой, — засюсюкал Антонио.

— Слушай, может быть, ты отъ**ёшься от меня к х**м уже?! — взревела Эрика. — Я вовсе не обязана соответствовать представлениям каждого встречного дебила. Иди вон, Кору поучай, если ей охота слушать!

  Кора, надо сказать, ковыляла на своих каблуках далеко позади, и тяжеленный чемодан с нарядами ей помогал тащить Сашка, хотя полагалось бы Антонио. Чего подруга такого набрала, отправляясь на неделю на остров, где явно не будет званых вечеров, оставалось для Эрики загадкой.

Антонио разразился новыми нравоучениями: он, видите ли, никак не ожидал, что Эрика столь неблагоразумна, что ещё и ругается матом. Но в середине нотации получил пинка от Фильки и переключился на неё. По его мнению, девушка ни при каких обстоятельствах не может дать кому-то пинка, ибо обязана быть нежной и беззащитной, провоцируя тем самым рыцарское к себе отношение.

— Слушай, ты уже даже меня достал, — поморщился Раймонд, прервав на полуслове очередную лекцию о стандартной женственности, коюю так любил восхвалять невменяемо мужественный Антонио.  — Заткнись и не мотай девкам нервы. Что ты как старикан с геморроем?

— То есть это как это — заткнись?! — возмутился Антонио.

— Не знаешь, как заткнуться? Используй мышцы челюстей, — Раймонд говорил насмешливо, но не зло.

— Я тут высказываю своё мнение!

— Вот и перестань. У тебя его никто не спрашивал, — деловой и приветливый тон Раймонда сбивал Антонио с толку. Он не знал, как на такой наезд ответить.

Антонио поджал мясистые губешки и некоторое время помолчал, ибо, вероятно, побаивался Раймонда, который был старше и заметно выше ростом. Но через следующие двадцать минут похода по жаре Антонио начал ныть. У него, мол, уже всё отваливается, и где эта грёбаная пристань, и рюкзак-то у него такой тяжёлый, и жара-то эта долбанная достала, и пить хочется, и ещё он натёр яички, но это по секрету.

— Настоящий мужчина не должен хныкать, — подколола Эрика. — Особенно когда натёр яички.

Антонио разразился было тирадой о том, как неблагодарные девушки требовательны к несчастным мужчинам, но совершенно случайно получил от Санька чемоданом Коры по спине.

— Пришли, блин, уже, — пояснил Санёк. — Извини, кстати. Не приметил тебя.

— Ну да, я же такой незаметный! — драматически воскликнул Антонио, но никто не отреагировал. Кора так и вовсе делала вид, что знать не знает, что это за крендель с ними увязался.

В буклете было фото «комфортабельной яхты», на которую путники должны были сесть, и в нём с некоторым трудом угадывалось сходство с двумя утлыми посудинами, представшими их взору.

— И которая из них наша? — удивилась Филька. — На фотографии названия не видно, поверх него логотип напечатан.

— А нас разве не встречают? — удивилась Кора.