Я понятия не имел, что ответить, и потому промолчал.

— Похоже, леди, мы с вами узнали одно, — продолжала она, — в этой пьесе есть починщик раздувальных мехов! Признаюсь, я заинтригована. Вы их чините прямо на сцене?

— Нет, миледи.

— Так вы починщик раздувальных мехов, который не чинит меха! Очень интригующе! А что чем же вы занимаетесь?

— Играю в пьесе, — ответил я и это, конечно, был мой самый правдивый ответ.

Леди Кэри вздохнула.

— Он очень упрямый починщик раздувальных мехов. Сильвия, покажи упрямому починщику раздувальных мехов дорогу в зал.

— Хорошо, миледи.

— И если ты споткнешься о сломанные меха, отдай их ему в починку. Ступайте, молодой человек. — Я покорно подошел к её креслу и поклонился. — Я над вами подшучиваю, — сказала она, — но мы с нетерпением ждём вашей пьесы.

И с этими словами она порылась в кошельке, достала монеты и протянула мне.

— Миледи... — начал я сбивчиво благодарить.

— Ступайте, — сказала она с улыбкой.

Сильвия по случайности сидела ближе всех к двери, и поэтому её послали меня сопровождать. Я снова поклонился леди Кэри и неловко попятился, чуть не споткнувшись о рулоны ткани, а потом последовал за Сильвией через дверь. Она хихикнула.

— Починщик раздувальных мехов? — переспросила она, схватила меня за рукав и потащила из комнаты. — Леди Кэри такая добрая, — сообщила она.

— Щедрая, — подтвердил я. — Дала мне четыре шиллинга. Жалование в удачную неделю!

— И она любит поэзию. Иногда она читает нам стихи. Я не понимаю половину из них, но приходится слушать. Сейчас она читает одну поэму о рыцаре-крестоносце и драконе. Красивую. Но, как по мне, слишком длинную. — Она рассмеялась. — И её дочь такая же, вечно читает стихи. И, конечно же, обе в восторге от вашей пьесы. Как и все мы. Ты видел новый театр? Какой он?

— Большой.

— Это я и сама могу увидеть! — сказала она насмешливо. Шла она очень медленно. — Мне бы хотелось пойти в театр.

— Ты никогда там не была?

— Никогда.

— Я тебя проведу, — неуклюже предложил я.

— Если меня когда-нибудь отсюда выпустят. — Она засмеялась. — Мне нужно вернуться, мы должны шить костюмы. — Она по-прежнему шла медленно. — На них столько денег потратили! Ну, у них есть что тратить. — Она остановилась на повороте в обшитом панелями коридоре. — Надеюсь, я увижу эту пьесу?

— Я тоже надеюсь.

— И ты будешь здесь на Рождество.

— Правда?

— На Рождество поставят пьесу. Разве ты не знаешь? Вот почему в зале такая спешка. Нужно закончить столярные работы. Так что я увижу две пьесы!

— Да, — сказал я, — но это совсем не то, что в театре.

— Правда?

— В театре много шума.

— Я люблю шум, — улыбнулась она.

— Только пока не бунтуют, — ответил я.

— Бунтуют?

— В прошлом году случился бунт, — ответил я, — некоторым подмастерьям не понравилась пьеса, и они начали кидаться всяким дерьмом на сцену, потом забрались туда, и пришлось возвращать их на место пистолетами и алебардами. Так произошло и на постоялом дворе Грейс. Мы играли «Ричарда II», а публика требовала «Комедию ошибок».

— И что вы решили?

— Сыграли комедию. Лучше, чем ходить с проломленной головой!

Она усмехнулась.

— Мы ведь не хотим, чтобы Фрэнсису Дудке проломили голову, да? Будь осторожен! Здесь тёмный спуск. 

Предупреждение прозвучало, когда она повернула в узкий проход без окон. Я понял, что она ведет меня обратно в большой зал гораздо более длинным путем, чем Джин, и в тёмном углу, где сходились два коридора, она остановилась и посмотрела мне в лицо. Мгновение она молчала, просто смотрела на меня, этот неловкий момент растянулся, а затем, набравшись мужества, я наклонился и поцеловал её. Внезапный порыв. Конечно, она сама это устроила. Сильвия улыбнулась — она этого ждала, и я сделал то, чего она хотела. Я поцеловал её, и она поцеловала меня. Мы молчали. Я просто оцепенел.

Она ещё улыбалась, по-прежнему не двигаясь.

— Кто Сильвия? — спросил я. — И чем она всех пастушков пленила?

Она посмотрела на меня, её темные глаза казались больше. 

— Ты это сам сочинил?

— Да, — ответил я.

— Ты забавный. — Она встала на цыпочки и снова меня поцеловала. — Я должна вернуться, иди прямо по этому коридору.

— Я ещё тебя увижу? — крикнул я ей вслед.

Она махнула, не поворачиваясь, а потом ушла. А я влюбился.

По-прежнему шёл дождь. Вернувшись в зал, я увидел за эркерным окном мокрый снег и услышал завывания ветра в высоком дымоходе. Я ещё был в оцепенении, вспоминая поцелуй Сильвии, и в то же время чувствовал разочарование, что теперь она будет заниматься шитьём, и я её не увижу. Мне нечего было делать в зале, но я не хотел уходить. Я подошёл к большому камину, пытаясь высушить промокшую одежду. Ричард Бёрбедж, Генри Конделл, Александр Кук и Кит Сандерс репетировали с Аланом Растом, а другие актёры смотрели. Александр и Кит играли девушек и стояли на краю воображаемой сцены, а двое актёров наблюдали за ними сзади. Кит был маленького роста для своего возраста, а Александр — высоким, и мой брат написал слова соответственно их росту. 

— Ты, лицемерка, кукла! — вскричал Александр. Когда мы читали сцену в первый раз, все смеялись над ссорой двух девушек, но погода, казалось, вселила во всех уныние, ни у кого не осталось энтузиазма.

— Иди влево, — велел Раст Киту.

Порыв ветра брызнул дождём в высокое окно, огонь в камине заметался. 

— Как, я мала, раскрашенная жердь? — кричал Кит на Александра. — Как, я мала? Не так уж я мала, чтоб не достать до глаз твоих ногтями!

Он побежал по сцене, растопырив пальцы, чтобы вцепиться Александру в глаза.

— Кричи на неё на бегу, — сказал Алан Киту. — Без пауз! И не позволяй ей тебя догнать, — добавил Алан Александру. — Позволь ей приблизиться, а потом беги, спасайся. Спрячься за мужчинами.

— Мне её преследовать? — спросил Кит.

— Нет, просто остановись там, где она стояла. Повернись и посмотри на неё, но ты не собираешься на неё нападать, пока она с мужчинами. Теперь повтори.

Ричард Бёрбедж, уставший или скучающий, взял стул от большого стола, поставил его на воображаемую сцену и сел. Настоящая сцена строилась на другом конце зала, всё пространство полнилось воем пил и стуком молотков. Алан Раст заглянул через плечо Исаии Хамбла, чтобы прочитать реплики, и тот внезапно чихнул.

— Ох, ради бога, Исайя! — Раст отскочил от него.

— Прости, — сказал Исайя и снова чихнул.

Раст схватил страницы и отодвинулся от Исайи.

— Кит? — позвал он, начни с «Так вот что! Ты — обманщица, ты — язва, воровка!»

— Прости, — сказал Исайя.

Он выглядел больным, но кто не ощущает себя больным в такую ужасную, холодную и сырую погоду?

Мой брат подошёл к камину.

— Завтра мы репетируем Титанию и Оберона, — сказал он, — и мастеровых в пятницу. Ты знаешь свою роль?

— Целиком.

— Тебе нет нужды сейчас оставаться, — многозначительно сказал он. — Приходи в пятницу.

— Я подожду, пока закончится дождь.

— Он и не думает заканчиваться. Он никогда не закончится. Небо чёрное, как задница сатаны. 

Он повернулся понаблюдать, как Кит кричит и бегает по сцене.

— Быстрей! — кричал Алан Раст. — Беги, как будто ты хочешь её убить. Повтори ещё раз.

— Ты и на Рождество ставишь здесь пьесу? — спросил я брата. Скорее, мне хотелось спросить его, правда ли, что он и Фрэнсис Лэнгли были пайщиками борделя, но я знал, что этот вопрос только вызовет насмешку и я не получу ответа.

— В Двенадцатую ночь? — переспросил он и скривился, как будто мысль была неприятной, но затем смягчился и ответил: — Да, по желанию его милости.

— Какую? — спросил я слишком нетерпеливо, так что он нахмурился.

Конечно, я надеялся, что получу в пьесе хоть какую-нибудь роль и вернусь в Блэкфрайерс и к Сильвии.

— Я подумывал о «Бесплодных усилиях любви», — ответил мой брат, — но это вряд ли тактично.