Уилд с грустью уловил едкую иронию в голосе Мориса, но это лишь укрепило его решимость.

— Понимай как знаешь. Я не задержу тебя. Хочу, чтобы ты ответил на пару вопросов.

— Правда? Может, я в кои-то веки помогу следствию? — Голос Мориса изменился: в нем появилась легкость и непринужденность, которая раньше давалась Итону с большим трудом.

— Ты тоже становишься смелым, Морис.

— Извини, не понял тебя.

— Раньше ты страшился, как бы кто не догадался, что ты — гей. Даже молитвы произносил басом! — мстительно заметил Уилд.

— Ты позвонил мне, чтобы поссориться, Мак? — вкрадчиво спросил Итон.

— Нет, совсем не для этого. Извини. — Уилд опасался, что тот прервет разговор до того, как он получит ответ на свои вопросы.

— Очень хорошо. Тогда чего ты хочешь?

— Знаешь ли ты парня по имени Шерман? Клифф Шерман?

Морис молчал. И это молчание было более красноречивым, чем простой утвердительный ответ.

— А что с ним? — наконец произнес Итон.

— Он здесь.

— Ты хочешь сказать, там, в Йоркшире? 

— Здесь означает именно здесь, в Йоркшире. 

— Тогда выслушай мой совет, Мак, — избавься от него как можно скорее. Это маленькая ядовитая змея! Посади его на велосипед и отправь подальше…

— Выходит, ты знаком с ним?

— Разумеется. Точнее, был знаком. Мак, он опасен. Поверь мне, его следует спровадить.

— Что он тебе сделал, Морис? Ты близко его знал?

— Что? Вовсе нет, если быть точным.

— Клифф говорит, что жил с тобой.

— Я просто взял его к себе по просьбе одного друга. Он спал у меня всего несколько ночей и отплатил тем, что распустил обо мне грязные сплетни в моем клубе, а потом смылся, прихватив двадцать фунтов из моего кошелька и несколько безделушек, которые мне дороги. Я был готов вызвать полицию…

— Видимо, так оно и было.

Морис опять долго молчал.

— Вот дерьмо! Мак, он действует тебе на нервы? А как же он?.. А-а-а, понял! У меня есть кое-какие старые вещи — фотографии и прочее, сентиментальный уголок, так я это называю. Так вот, этот негодяй, должно быть, наткнулся на них, когда искал, что бы ему украсть.

Уилд решил пока прикинуться, что поверил Морису. Но он чувствовал, как ярость медленно закипает внутри. Это походило на отблеск лесного пожара в соседней долине, о котором можно не думать, пока ветер не изменит направления.

— А что ты знаешь о его жизни, Морис?

— Мне известно только то, что он рассказал. И Бог знает, можно ли верить его рассказам. Парень из Далвича — жуткая дыра, я полагаю. Его мать, насколько я понял, все еще живет там, а отец сбежал три года назад, когда Клиффу было пятнадцать. С тех пор он шатается без всякого надзора по Вест-Энду. Здесь полно таких парней.

— Эта история, похоже, разбила твое сердце. А где он работает?

— Ты шутишь! Время от времени какая-нибудь пустячная работенка, не больше того. Нет, государственные пособия и кошельки идиотов — вот все, что помогает малышу Клиффу удержаться на плаву. Мак, он действительно досаждает тебе? Я имею в виду, если говорить прямо, — он шантажирует тебя? Я полагаю, ты не засветился до сих пор?

— Нет.

— Послушай, я уверен, что смогу добыть для тебя достаточно информации об этом подонке, чтобы ты пригрозил ему тюрьмой, если он не заткнется и не уберется из города.

Это предложение звучало искренне и, казалось, было вызвано неподдельной тревогой за Уилда.

— Нет, — ответил он, — в этом нет необходимости. Но, как бы то ни было, спасибо тебе.

— О, извини, — засмеялся Итон, — получается, что яйца учат курицу. Тебя, наверное, обучали на специальных курсах, как заставить людей замолчать.

Временное затишье было позади. Ветер из соседней долины задул во всю мощь, и вот уже пламя побежало по верхушкам деревьев на гребне холма.

— Да, — сказал Уилд жестко. — У меня также был спецкурс по памяти и дедукции. И я прекрасно помню, что у меня никогда не было ни одной фотографии, где я был бы снят в форме или с какой-нибудь надписью, говорящей о том, что я — полицейский. Кто-то сообщил Шерману и это, и какое у меня звание, и где меня найти. И сказал ему, как ты обычно называл меня. Это что касается моей памяти, Морис. А что до дедукции, то я пришел к заключению, что однажды ночью, когда вы лежали с этим парнишкой, которого ты взял к себе по просьбе приятеля, ты показал ему старые фотографии и сказал: «Можешь себе представить, что мне когда-то нравился этот тип? Нипочем не догадаешься, чем он зарабатывает на жизнь. Он коп! Да, да — коп!» Я прав, Морис? Все было так, как я сказал?

— Ради Бога, Мак, не волнуйся! Послушай, я не могу сейчас разговаривать с тобой…

— Что случилось, Морис? Кто-то вошел? По-моему, ты просто хочешь сказать, что в твоем новом бесстрашном мире есть люди, которым ты продолжаешь лгать.

— Видишь ли, большая половина моей жизни, причем ее лучшая часть, не является ложью. Подумай об этом, Мак. Подумай, черт тебя побери!

— Морис…

В трубке послышались короткие гудки.

Уилд сидел, закрыв лицо ладонями. То, что он сделал, было ужасно с любой точки зрения — профессиональной или личной. Одно из изречений Дэлзиела, в равной степени относящихся и к полицейскому, и к человеку с улицы, гласило: «Если не можешь быть честным, будь хотя бы дьявольски умным». Нельзя сказать, что он был сейчас достаточно умен и уж точно не был честен.

Он и словом не обмолвился, что Клифф живет у него, намекнул Морису, что тот объявился только вчера, хотя это произошло несколько дней назад.

Несколько дней! Уже целая неделя прошла с того дня, как Клифф поселился у него. Между ними не было сексуальных контактов. Не было ни угроз, ни требований со стороны Клиффа, ни жестких допросов со стороны Уилда.

Это было перемирие, преддверие ада, а может, затишье перед бурей, как бы там ни было, Уилд обнаружил, что все больше и больше боится нарушить это состояние. Усилием воли он заставил себя позвонить накануне Морису. И испытал огромное облегчение, когда незнакомый голос в трубке стал для него поводом отложить разговор. Казня себя за вчерашнее малодушие и собрав всю свою решимость, Уилд потому и ушел раньше времени из «Черного быка», что сомневался, хватило ли бы у него сил снова позвонить Морису, если бы того не оказалось на месте.

Что ж, дело сделано, и к чему это привело?

Не найдя ответа, Уилд взглянул на часы. Удивительно, как мало прошло времени. При желании он мог бы вернуться в бар, пропустить еще одну пинту пива и закусить чем-нибудь. Но в бар не тянуло. Больше всего на свете ему не хотелось сейчас выслушивать остроты Паско и Дэлзиела. Что бы ни случилось завтра, у него оставалась работа, откладывать которую он не имел права.

Уилд раскрыл лежавшие перед ним на столе папки. На толстой было написано «Кража в магазине», на тонкой — «Вандализм (театр „Кембл“)». Их размер соответствовал важности инцидентов, а не стадии, на которой находилось расследование дел. Уилд имел все основания сказать, что ни один существенный факт не был не учтен и, наоборот, никакие второстепенные детали не мешали делу. Он лучше всех вел документы следствия и считался лучшим составителем отчетов в отделе розыска. Уилд прекрасно понимал, что, если бы ему пришлось сейчас выложить всю свою подноготную — добровольно или в результате давления со стороны Шермана, — то лучшее, на что он мог надеяться, это быть засунутым в пыльное запустение архивного отдела. У него не было иллюзий относительно степени либерализма, допустимого в полиции Среднего Йоркшира.

Возможно, это было бы не так уж плохо. Кто знает, может, ему только казалось, что вся эта беготня и шум, ненормированной рабочий день и постоянные перегрузки — то; что надо, может, это лишь заполняло зияющую пустоту его жизни. Это предположение представлялось Уилду разумным, а он очень верил в силу разума. Но весь здравый смысл не мог заставить его не поглядывать на телефон в надежде, что вот сейчас раздастся звонок и он услышит: «Привет, Мак. Это Клифф. Как у тебя дела?»