Русаков бледнел, краснел, сжимал кулаки и, казалось, не понимал, что ему делать. При любом раскладе против разъяренного Берзалова он не тянул, не выстоял и полминуты.

– Кто он?! Брат её?! Брат?!

– Я-я-я… – Русаков набирал в лёгкие воздух и никак не мог его выдохнуть.

– А ну не смей! – из дома со скалкой в руке выскочила Зинаида, напоминающая разъяренную тигрицу.

Она всего лишь один раз успела огреть Берзалова да и то всего лишь по спине, и в горячке он не почувствовал боли. Гаврилов и Юпитин оттащили её, но и им досталось по полной, пока её визжащую, царапающуюся и плюющуюся не скрутили.

– Что ты понимаешь?! – кричала она так, словно её резали. – Может, я его сама выходила, пока он загибался после контузии.

– Правда, что ли?! – спросил Гаврилов, ощупывая лицо, под глазом у него наливался синяк.

И только тогда Берзалов понял, что вся нарочито-показная весёлость Русакова носит болезненный характер, и странная худоба его тоже из-за всё той же болячки, которая отныне крылась у него в голове, потому что от каждой контузии человек, попросту говоря, старел внутри себя лет на десять. Снаружи молодой, а клетки головного мозга, как у старика, а потому, по сути, и немощный, и болезненный. И всё равно Берзалов уже спокойнее, однако всё ещё с ненавистью глядя в бегающие глаза бывшего вертолётчика, потребовал ответа:

– Так всё-таки, знал или не знал?!

– Знал… – мотнул головой вертолётчик, кусая губы, – вернее, знаю… – поправился он. – Брат он её, – и кивнул в сторону красавицы, которая, всхлипывая, качалась в сильных руках Юпитина.

– А отец?! Вашу-у-у Машу-у-у!..

– Отца уже месяца два нет, а Касьян иногда приходил.

– А сегодня? Сегодня ты его видел? – Берзалов захотелось встряхнуть вялого Русакова, чтобы он соображал быстрее.

– Сегодня не видел…

– А ты знаешь, что её отец захватывал наших и превращал в рабов? – продолжал цедить слова Берзалов. – Знал? Знал, что он на наших охотился, как на зверей? В плен брал, кандалы надевал, а потом продавал Грибакину? А одному лейтенанту, чтобы не убежал, вообще сухожилия подрезал.

– Нет, не знал, – ответил Русаков, и по его нервным глазам Берзалов понял: не врёт, говорит правду, да и пах он, как одуванчик, большой-большой растерянностью, а не ложью.

Оберегали его, может быть, даже для большого дела, понял Берзалов. Может, им вертолётчик понадобился? Кто знает. А он подвернулся, влюбился и остался, а может, с помощью местной красавицы «заставили» остаться. Дело тёмное. Дело личное. Правды не найдёшь. Да и нужна ли нам эта правда? Наша правда – это устав. Вертолётчик нарушил устав – это плохо. Значит, пойдёт под трибунал.

– Я знала! – вдруг запричитала красавица Зинаида, покачиваясь в сильных руках Юпитина, на физиономии которого и справа, и слева были следы её ногтей. – Да, он мой отец: Григорий Артемович Ёрхов по кличке Альбатрос из Мурманска, шкипер он. Рыбу всю жизнь ловил. А хутор наш – родовой хутор, мы… мы… здесь всю жизнь жили. Он вернётся и убьёт всех вас, потому что он самый жуткий и страшный человек в округе, а ещё потому что это наша земля.

– Ишь как запела, дурилка картонная, – усмехнулся Гаврилов, снова щупая подбитый глаз, – раньше надо было петь, а теперь поздно.

– У него триста человек, он вас в землю зароет! – кричала она, рыдая. – И тебя! – качалась она. – И тебя! И тебя! Он вас всех!!!

– Всё сказала? – спросил Берзалов, спокойный, как танк, потому что в таком состоянии не воспринимал женщин за женщин, к тому же Зинаида сама напросилась.

– Всё! – с ненавистью выпрямилась красавица.

– Не придёт он… убили мы его… – грубо сказал Берзалов, – и всю его банду убили. – Остался этот сопливый щенок, – и он тряхнул Касьяна, который, завалившись на бок, стал приходить в себя, всхлипывать и кашлять, размазывая по лицу кровь и сопли.

– И его тоже убьём, – сказал Юпитин, больше для того, чтобы она не рыпалась.

– А-а-а! – безумно закричала Зинаида Ёрхова, вырвалась всё-таки из рук Юпитина, и почти дотянулась до Берзалова, но Юпитин изловчился, снова взял её в захват так, что на груди у неё затрещала белоснежная сорочка, и оттащил прочь. А она качалась в его руках, рыдая и кричала. – Мало, значит, вам! Мало! Кася только одного из вас убил, надо было всех положить! Гады! Сволочи!!!

Глаза её горели безумной ненавистью, волосы растрепались. Из красавицы она превратилась в ведьму. Вот почему они не хотели говорить о вертолётчике, сообразил Берзалов – берегли свой родовой хутор и вертолётчика заодно, ну и радиация соответствующе действовала. «Дубы» одним словом. Звери, вкусившие власть. Интересно, а как же всё-таки американцы? Каким боком они вписались в данную ситуацию?

Прибежал сержант Чванов и доложил, что Форец нуждается в операции и переливании крови.

– Сколько тебе нужно времени? – спросил Берзалов.

– Два часа, и помещение. Разрешите, я вам порезы смажу.

И пока он обрабатывал раны у него на лице и на разбитых кулаках, Берзалов командовал:

– Занимай дом и оперируй! Архипова и Юпитина ко мне! – и когда они явились, приказал: – занять круговую оборону. Федор Дмитриевич, накормить личный состав, всем принять таблетки и костров больше не разводить. Готовность номер один.

– Есть! – ответили Архипов с Юпитиным и побежали выполнять приказ.

– К вечеру выходим, – сказал Берзалов, глядя в пространство между зелёным небом и рекой.

Ему почему-то показалось, что именно на рассвете, если они не уберутся с хутора, на них нападут. Может, пацан за подмогой послал, а может, ещё что. Так или иначе, уходим именно в ночь, так нелогичнее, а значит, безопаснее.

– А с ней что делать? – спросил Гаврилов, и, как показалось Берзалову, молча упрекнул его в том, что Форец тяжело ранен: «Говорил я тебе, что с Буром нас тринадцать. Вот оно и вышло боком».

Та безысходность, которая владела Берзаловым в начале операции, вернулась снова и он стал сомневаться, правильно ли поступает. Да, прозевал я, со злостью подумал он. Прохлопал ушами. Но на войне все предусмотреть невозможно. Вашу-у-у Машу-у-у!.. А я должен, просто обязан был предусмотреть, значит, я плохой командир!

– Запри в погребе! – велел он.

– А с этим?..

Они посмотрели на Касьяна Ёрхова, который все ещё приходил в себя, и Берзалов пошёл туда, где Чванов колдовал над Зуевым.

Плох был Форец: голова перевязана так, что глаз не видно, на руках, словно боксерские перчатки красного цвета.

Глава 6

Лоферы

Сэр с невинным видом болтался рядом с бронетранспортёром. Но разве у него что-нибудь спросишь? Впрочем:

– Где Гуча? – присел перед ним Берзалов.

Сэр заулыбался, вывалил розовый язык и отчаянно завилял хвостом, мол, о чём разговор, начальник, не понимаю, но лапу с шершавыми подушечками сунул, мол, я свой, и баста, а больше ничего не знаю, не положено мне по моему собачьему уставу. Берзалов едва не его расцеловал в соленую морду.

– Да он у бани, – сказал подбежавший Кец.

– А что он там делает? – удивился Берзалов, подозревая Гучу если не во всех смертных грехах, то, по крайней мере, в стремлении утолить свою страсть – надыбать водки или самогона.

Самое неожиданное со всем этом заключалось даже не в тяжёлом ранении Ивана Зуева, а в том, что лесной квантор закрылся. Берзалов как чувствовал подвох: послал Гучу проверить. А оказалось, что он даже не нашёл дороги.

Гуча, который сообщил по связи об этом открытии, добавил вольную интерпретацию, намекая на обед:

– Время жрать, а мы не спали.

Берзалов, который переодевался в сухое, сгоряча выругался: «Вашу-у-у Машу-у-у!..», снова натянул мокрую куртку, прыгнул в БТР, сгонял и увидел, что действительно получалось, как по карте, из тридцатого квадрата они сразу попали в тридцать второй. Та же самая дорога со старой колеёй, в которой валялись зелёные гильзы, выбегала под сомкнутые деревья, но выскочила совершенно не там, где входила в квантор, не там, где была пустошь перед лесом и железной дорогой за ним, а прямиком – в гнилое радиоактивное болото с мертвыми, корявыми деревьями.