На Круге Чернецов всегда занимает более решительную позицию, чем большинство остальных делегатов. Когда Круг признает власть Временного правительства и высказывает уверенность, что оно оградит страну от анархии и разрухи, Чернецов предлагает дополнить эту резолюцию указанием, что донское войско готово оказать реальную поддержку Временному правительству. «Войсковой Круг отнесся к этим речам несочувственно, и поправка была отвергнута»95.
После корниловского выступления Чернецов на Круге заявляет: «Дело не в самом Корнилове, а в одушевлявшей его идее — спасения России. Эту идею теперь пытаются забросать грязью... Где, например, свобода личности? Даже при старом режиме было лучше... Всюду идет разрушение, а никаких новых ценностей не создается»96.
В угольном районе, где отношения рабочих с работодателями были обострены до предела, Чернецов не уклонялся от конфликтов. Он был напорист, самоуверен, даже развязен. Газеты смаковали сцены: Чернецов на собрании рабочих сидит у стола президиума и щелкает себя стеком по сапогу:
— Кто назвал мое поведение нахальным? Значит, никто не назвал? Тааак...
... Чернецов ставит по стойке «смирно» солдата — председателя местного революционного комитета...
... Чернецов спокойно говорит рабочим, окружившим его авто:
— Через 10 минут здесь будет моя сотня... задерживать меня не советую...
А вот крови шахтеров, в чем его обвиняли впоследствии, на нем не было. При том уровне демократизации и гласности любое убийство прогремело бы на всю Область Войска Донского, на всю Россию... Даже позже, после Октября, когда, разоружая Парамоновский рудник, Чернецов арестовал 40 рабочих-дру-жинников, из Новочеркасска пришел приказ освободить их и, естественно, был выполнен.
После октябрьского переворота, в период разброда и шатания, именно такие, как Чернецов, объединяли вокруг себя все активные, способные к борьбе силы. Изначально ставка делалась на офицерские кадры. В Новочеркасске в это время числилось 4 тысячи офицеров. На призыв Чернецова в офицерское собрание пришли 800, на предложение записаться в «партизаны» откликнулись 27, затем еще 115, но на следующий день на отправку явились всего 30 человек97.
Официально к формированию «отрядов особого назначения» приказано было приступить в день создания Донского Граждан-ского совета (в тот же день Донской атаман запретил выборность командного состава в частях)98. Но по мнению А.И. Деникина, «донское офицерство, насчитывающее несколько тысяч, до самого падения Новочеркасска уклонялось вовсе от борьбы; в Донские партизанские отряды вступали десятки, вДобровольчес-куюармию — единицы, а все остальные, связанные кровно, имущественно, земельно с войском, не решались пойти против ясно выраженного настроения и желаний казачества»”.
Ставку пришлось делать на иные силы. «Главный контингент партизан — учащаяся молодежь», — констатировали современники100 . «Среди партизан можно было встретить и казака, и офицера, и студента; и богатого, и бедного. Но ядром партизанства была учащаяся молодежь — кадеты, гимназисты, реалисты, студенты, семинаристы»101 .На Дону, где патриотически настроенные элементы и кадровые офицеры имели возможность вступить непосредственно в Добровольческую армию, партизанские отряды составила наиболее боеспособная и «националистически» настроенная часть интеллигенции — учащаяся молодежь.
На Дону общий уровень грамотности населения был выше среднероссийского. Сам город Новочеркасск по количеству учащейся молодежи в процентном отношении превосходил Оксфорд. Кроме юнкерского училища и кадетского корпуса, готовивших профессиональных военных, здесь находились политехнический институт, учительский институт, духовная семинария, несколько гимназий, сельскохозяйственное и землемерное училища, коммерческое училище и т.д. Вот из этого контингента и стал формировать Чернецов свой отряд. Первым записавшимся был кадет Кутырев из Донского корпуса102.
Через несколько недель после начала формирования, перед Рождеством, корреспонденты, побывавшие у Чернецова на станции Щетово, описали его отряд следующим образом: отряд состоял примерно из 140 бойцов, организационно напоминал пешую сотню и делился на 4 взвода. 1-й взвод назывался «вольноопределяющийся», 3-й — «кадетский», 4-й — «непромокаемый». О названии 2-го взвода ничего не сказано, упоминается, что состоял он из казаков и крестьян и был пополнен студентами. Своего рода чужеродным элементом, привлекшим внимание корреспондентов, стали два казака-фронтовика, какой-то седоусый дед и лакей киевского кафешантана. Среди командиров названы старший офицер сотни поручик Василий Курочкин и хорунжий Григорий Сидоренков.
Часть бойцов носила свою форменную одежду — студенческую, гимназическую, часть была переодета в солдатскую форму, получила захваченные у какого-то эшелона шинели и папахи.
Вновь прибывшие проверялись на знание ружейных приемов, на что уходило 5 минут. Ситуация облегчалась тем, что в годы Первой мировой войны учащиеся прямо в учебных заведениях обучались простейшим строевым и ружейным приемам. Бойцы отряда настойчиво демонстрировали свою принадлежность к казачеству, отряд назывался «сотней», при каждом удобном случае пели казачьи песни, и даже здороваться старались по обычаю — «Здорово ночевали» — «Слава Богу!» и пр.
Сам Чернецов, судя по сохранившимся фотографиям и описаниям, был среднего роста, коренаст, мускулист, смугл, румян, коротко стрижен «бобриком». Зимой 1917—1918 гг. он носил полушубок без погон, крытый синим сукном, и цветную фуражку мирного времени.
Он сам творил свою легенду, называл себя «Угольных дел мастером», «Донским Рененкампфом», «энергичным комендантом без сердца и жалости»; вышло так, что достоянием прессы стало его высказывание: «Я люблю красивую жизнь и строю ее по-красивому». И журналисты подхватили эту волну — «Но проснулся донской Степан Разин, сын степей, есаул Чернецов». А вскользь, без деталей, брошенная фраза: «А татарочку помнишь? Ее уже нет. Вчера она застрелилась» — придавала образу «энергичного коменданта» толику демонизма.
В боях за Ростов начавший формироваться отряд Чернецо-ва не участвовал, он двинулся по железной дороге на север от Новочеркасска и занял крупнейший шахтерский поселок Алек-сандровск-Грушевский. Севернее, на станции Горной, отряд понес первые потери — погиб семинарист Федор Никонов. Затем Чернецов вышел на границу Дона и Украины и занял станцию Щетово на ветке Зверево-Дебапьцево на украинской территории.
Война велась «эшелонная». Как писал один из первых историков Гражданской войны, «небольшое количество активных вооруженных сил, которыми располагали обе стороны для решения задач местного значения, и слабость их первоначальной организации привязывали эти силы клиниям железных дорог...
“Армии” в нескшнжо сот человек, разъезжая в эшелонах и быстро благодаря этому сосредотачиваясь на совершенно неожиданных направлениях, в несколько дней решают судьбу самых сложных и обширных операций»103.
Бои велись за узловые железнодорожные станции. Две-три сотни бойцов подкатывали на поезде к станции, высаживались, рассыпали цепь. С платформ поезда начинали бить пушки. Противник, если он был силен, отбивался и заставлял нападающих погрузиться в эшелон и убраться, если же оказывался слабее, срочно грузился сам. На следующей станции повторялось то же самое.
Примерно три недели, с первых чисел декабря и до Рождества, больших боев не было. Большевики подтягивали силы к границам Дона. С севера от Воронежа на Чертково выходил отряд Г. Петрова (одного из будущих 26 бакинских комиссаров) в 3000 штыков щ>и 40 пулеметах и 12 орудиях. В Донбассе сосре-дотач и вались отряды Р. Сиверса (1165 штыков, 97 сабель, 14 пулеметов, 6 орудий) и Ю. Саблина (1900 штыков, батарея, 8 пулеметов). 22 декабря отряд Сиверса, идущий из Харькова, соединился с донецкими рудничными красногвардейцами. Отряд Саблина расположился в Луганске. На помощь Сиверсу и Саблину шли снятые с германского фронта солдатские полки. По дороге они разлагались, митинговали, пьянствовали, разбегались. Конечной целью их было — добраться до дома. Драться с казаками они особо не рвались. И Чернецов на рожон пока не лез.«Поводов для кровопролития каждый день много, но у меня в отряде юнкера, кадеты, гимназисты. Их матерям я клятвы давал беречь их сьгаовей. И берегу», — говорил Чернецов.