— Я… соболезную… — сказал он, его заикание стало чуть заметнее, хотя он пытался скрыть его. — Мне жаль. Он был хорошим человеком.

— Да, ваше величество, — спокойно ответила Маргарет. — Благодарю вас.

Король качнул головой — быстрое, почти резкое движение.

— Если что-нибудь… если вам понадобится помощь, убежище…

— Я буду помнить ваши слова, ваше величество.

— Да, помните это, — промолвил король. — Я приказываю не забывать. Теперь или позднее, когда двор соберется для обсуждения — только скажите, и вы получите все, что вам нужно.

Она низко поклонилась.

Наступило молчание. Маргарет не собиралась нарушать его. Король медлил, не желая отойти, хотя остальные ждали его, скрывая нетерпение: и в этом проявлялось то, что он был старше своих лет. Взгляд его упал на Айдана, который подошел, пока они говорили, подошел неслышной кошачьей походкой, как мог ходить, когда хотел этого. Король вскинул брови под покровом куфии:

— Что… что это, сэр? Вы так похожи на него!

Айдан склонился над затянутой в перчатку рукой: тонкая кожа была окрашена пурпуром, самоцветы пришиты золотой нитью, и под этим — сладковато-отвратительный запах болезни. Поступок Айдана был высоко расценен, ибо он коснулся перчатки губами, не выказывая дрожи и не излучая святого неведения. Но это был вовсе не повод для гордости. Он не был смертным. Он не мог заразиться болезнями смертных.

— Родственник моего супруга, — представила его Маргарет. — Айдан, принц королевской крови Райаны, недавно прибывший с Запада.

Балдуин знал о нем, как знал Тибо, как знал Герейнт: испытывая почтение и высокое восхищение. Глаза его засверкали.

— Милорд! Это добрая встреча. О, воистину добрая!

— Даже при отсутствии у меня армии? — с усмешкой спросил Айдан.

— А, — пренебрежительно сказал Балдуин. — С вами отправились воины, но потом оставили вас одного, так? Они чрезвычайно глупы. Но довольно будет и того, что вы сами здесь. — Он поднял руку. На ней сверкнуло кольцо, золотой перстень с большим изумрудом. — Я получил дары от вашего короля на свою коронацию — удивительно, что он знал об этом, находясь так далеко на Западе, не так ли? Видите, я ношу это кольцо, и читаю книгу, когда могу — она успокаивает мою душу. Он не родственник ли вам, тот великий ученый, который написал ее и назвал «Gloria Dei»[5]?

— Насколько я знаю, нет, сир, — сказал Айдан, заметив, что юноша, втянувшись в беседу, говорил уже легко, без запинки. — Скорее всего, нет. Он принял в Англии монашество, и, как говорят, ведет праведную жизнь в уединении от мира. Но это замечательная книга, не так ли?

— Великолепная, — ответил Балдуин. — Возможно, в скором времени вы сможете прочесть ее вместе со мною. — Он помедлил. — Для чего вы прибыли сюда? Вы хотите стать одним из моих рыцарей?

Только король мог испытывать такую уверенность, и только юноша мог показать это. Айдан улыбнулся в ответ на взгляд больших карих глаз:

— Чтобы служить вам, мой господин, настолько хорошо, насколько смогу. Только…

— Только? — переспросил Балдуин, видя, что Айдан не решается продолжить.

Айдан опустился на одно колено и взял руку короля. Под шелковым рукавом запястье было тонко, словно кость.

— Господин мой, я принесу вам присягу, но прежде я должен сделать одну вещь. Когда это будет свершено, я вернусь, и если вы примете меня, я буду служить вам, пока смерть не разлучит нас.

Слушатели внимали — они испытывали благоговение, были зачарованы и потрясены его безрассудством. Король встретился с Айданом глазами и кивнул. Да, король уже не ребенок, сколь бы юн он ни был.

— Что вы собираетесь свершить, принц?

— Сын моей сестры убит, — ответил Айдан. — Я намерен отомстить тому, кто приказал сделать это.

Балдуин вновь кивнул: медленно склонил голову, потом поднял:

— Я… понимаю.

Он действительно понимал. И поэтому Айдан не жалел о том, что сказал, о том импульсе, который побудил его сделать это.

— Я вернусь, господин мой. Даже если плоть моя умрет. Я буду служить вам всей своей силой.

Рука Балдуина дрогнула. Это было не просто обещание и не обычный дар. Но Айдан не чувствовал в его душе страха, ужаса перед тем, кто явился служить ему.

— Возвращайтесь целым, — сказал он, — и возвращайтесь во всей своей силе. Вы нужны нам здесь, в Иерусалиме.

Джоанна приняла твердокаменное решение никого ни о чем не расспрашивать. И, очевидно намереваясь свести ее с ума, никто не собирался ей ничего рассказывать. Мысли всех занимало то, что король сказал принцу и то, что принц сказал королю. Весь этот разговор уже перерос в легенду.

— И ведь он всего-навсего принес вассальную клятву!

Тибо моргнул, удивляясь ее горячности.

— Но ведь речь идет не о том, что случилось, а о том, как это было. Все было как в песне. Они смотрели друг на друга, и все мы видели: это связывает их воедино.

— Ты говоришь так, словно они — парочка любовников.

Голос ее дрогнул при этих словах. Тибо не заметил этого.

— Конечно же, нет. Они — король и человек, которому Богом предназначено быть подле короля.

— Почему бы и нет? Колдуны не болеют.

Тибо передернулся от отвращения и ушел, а больше Джоанна никого не могла расспросить. И, конечно же, не хотела. Ей было все равно, был ли при дворе Ранульф и расспрашивал ли он о своей жене.

— Его там не было.

Она подскочила. Айдан сидел на крыше подле нее. В руке он держал запотевшую чашку, которую сразу же передал Джоанне. Она неосознанно взяла ее, отпила глоток. Шербет.

Айдан устроился поудобнее, вытянул ноги.

— Его там не было, — повторил он. — Никто не выглядел обеспокоенным. Просто, как обычно, собрался двор.

Щеки Джоанны вспыхнули. Она глотнула кисло-сладкого напитка — лимон и сахар, охлажденные снегом с горы Гермон.

Когда она закашлялась, он похлопал ее по спине, с трудом удерживаясь, чтобы не улыбнуться. Она чертыхнулась в его адрес, но без слов — косым взглядом из-под нахмуренных бровей. Он вновь принял позу отдыхающей пантеры. Он был не в своих пышных придворных одеждах, а в простой рубашке, какую мог бы носить любой человек среднего достатка, без вышивки, с широкими рукавами. Рубашка была незашнурована. Джоанна отвернулась.

— Я не думаю, что он собирается обвинять вас, — произнес этот проклятый певучий голос, — или позорить вас перед всеми. Насколько всем известно, вы присоединились к своей матери, чтобы разделить ее скорбь, и он отпустил вас.

— Как великодушно с его стороны!

— Не так ли?

Она испепеляла его взглядом. Он улыбался, лениво позевывая, как кот на солнышке.

— Ваше лицо, — сказал он, — являет чудесный оттенок багрянца.

Она ударила его.

В том месте, куда направлялся удар, его не было; затем, когда опасность миновала, она появился. Запястье Джоанны оказалось в его ладони. Она едва чувствовала его хватку, но вырваться не могла, даже приложив всю свою силу.

Она замахнулась левой рукой. И снова удар пришелся по воздуху. И снова он перехватил ее руку, удерживая ее без малейшего напряжения. Она с силой пнула его. Глаза его расширились. Он продолжал улыбаться, но она знала, что попала. Она снова занесла ногу, угрожая.

— Отпустите меня!

Айдан подчинился. Он даже не отодвинулся на безопасное расстояние, не попытался защититься.

Пламя гнева Джоанны угасло. Она опустилась на корточки, уткнувшись лицом в свою юбку. И вдруг заплакала.

Он протянул к ней руки, обнял ее. Сначала она сжалась от его прикосновения. Но он продолжал хранить молчание и неподвижность. Мало-помалу она расслабилась. Руки ее обвили его шею. Она ткнулась лицом в его плечо и зарыдала.

Она прижималась к нему, и слезы помаленьку иссякали. Это длилось долго, и он, успокаивая ее, стал медленно гладить ее волосы. Теперь его рука двигалась по ее спине, нащупывая напряженные, стянутые в узлы мышцы, гладя их, расслабляя по одной. Сердце его билось медленно и ровно — медленнее, чем у человека. Это было… она вновь напряглась. Это было неправильно. Пальцы его снимали напряжение, гнали его прочь, размягчали мускулы.