Зайдем с другой стороны, решил Гэри.

— Вы когда-нибудь ходили на концерт во Дворец спорта? — спросил он, когда они проезжали мимо этого сооружения.

— Нет, но я знаю, что, когда выступают группы из Бостона, там собирается до полумиллиона фанатов.

— Особенно 4 июля[3]. Тим тоже иногда ходит.

— А он живет с вами все время?

— Что вы имеете в виду?

— Ну… даже в наше время отцам редко присуждают опеку над ребенком.

— Присуждают. Когда умирает мать.

Кровь отхлынула от лица Софи. Это было потрясение. Потом она почувствовала себя виноватой. Гэри хотел было успокоить ее: она может не извиняться за то, что невольно вмешалась в его прошлое, но ему понравилась ее реакция.

— Простите, — прошептала Софи.

У нее был такой вид, будто не он, а она нуждалась в утешении. Глаза блестели от невольных слез, лицо побледнело, пальцы теребили край блузки. Если бы они не были так на виду у всех, Гэри взял бы ее за руку.

Поскольку этого сделать нельзя, он засунул руки в карманы.

— Не переживайте так. Вы ведь не знали.

— Это было давно?

— Восемь лет назад.

— Бедный ваш сын. Так рано потерять мать…

Это уже слишком. Не хватает еще, чтобы она и его самого пожалела.

— Мой сын нормальный мальчик. Здоров как бык, и вполне счастлив.

Софи внимательно посмотрела на Гэри, словно хотела удостовериться, что он говорит серьезно. Ладно, черт возьми, он всего лишь имел в виду, что уже пережил свое горе, а сейчас счастлив, так же как его сильный-как-бык сын. А что касается отношений с женщинами, то он уже давно не носит траура. Ничего такого он, конечно, не может сказать Софи, это прозвучит грубо, бессердечно, а может, даже излишне самонадеянно. Не то чтобы Софи и сама ничего не понимала, ведь он поцеловал ее. Но это не имеет никакого отношения к Мэг. Он ее любил и никогда не забудет — просто она давно умерла, а он жив.

Гэри стал думать, как бы подипломатичнее донести до Софи эту мысль, но тут автобус вдруг резко повернул на перекрестке, и Софи качнулась в его сторону. Он обхватил ее за плечи, но она тут же выпрямилась и снова отодвинулась от него.

— А вы, оказывается, шутник.

— Стараюсь. — Гэри понял, что печальная тема преодолена, и попросил: — Расскажите, как такая девушка, как вы, из захолустья, каким является Кармел, оказалась в Бостоне и превратилась в городскую штучку.

— Я живу в Кембридже, а не в Бостоне. И потом, я не штучка, а просто люблю город.

— Так как же вы очутились в Кембридже?

— Мне не хочется об этом говорить. — Софи вздохнула и покраснела.

— Я же вам о себе рассказал. Теперь ваша очередь.

— Не могу. Это приведет к тому, что мы начнем обсуждать сегодняшнее слушание.

Ага. Это интересно. Надо попытаться угадать, почему она все же поменяла Кармел на Кэмбридж. Замужество? Денежные затруднения? Необоснованный иск?

— Вы разведены?

— Нет. Прошу вас, Гэри, не надо…

— У вас есть друг?

— Это вас не касается. — Она поджала губы.

— А я хочу, чтобы касалось.

Резко меняя тему, Софи заявила:

— Я думала, что галстук, который был на вас вчера, самый безвкусный из тех, что я видела. Но этот еще хуже.

— Это подарок Тима мне на День отца, — рассмеялся Гэри.

— О, извините. — Софи немедленно отступила.

Значит, волшебное слово — Тим. Надо это учесть и посильнее нажимать на отцовские чувства.

— Он, наверно, любит спорт?

— Обожает бейсбол. Вообще-то и он считает этот галстук отвратительным. Но я его все равно надеваю. Наверно, я сентиментален.

— Так любить сына — это замечательно.

Гэри подавил торжествующую улыбку. Он угадал: самый короткий путь к сердцу Софи лежит через Тима. Можно было бы, конечно, признаться, что у него всего три галстука, но лучше пусть думает, что в выборе этого галстука им двигали исключительно отцовские чувства.

Автобус свернул с шоссе на грунтовую дорогу.

— Вид совершенно сельский! — воскликнула Софи.

— Это всего лишь пригород. Вы говорите так, будто мы попали в другую галактику.

— Просто… — задумалась на мгновение Софи, — я подумала о том, как, должно быть, сильно отличается ваша жизнь от… городской.

Она хочет сказать — от ее жизни. Настолько, что у нее нет желания с ним связываться. Даже если он любящий папочка в галстуке, подаренном сыном, и благородно грустит по умершей жене. Сильно, говорит, отличается? Он готов с этим согласиться, но что это меняет? Они говорят на одном языке и понимают друг друга.

Автобус остановился у живописной церкви — точь-в-точь как на старинных гравюрах, — навевавшей романтические настроения. Во всяком случае, все женщины в автобусе разом ахнули.

Гэри заметил, как вспыхнули глаза Софи при виде этой церкви.

Джоселин Креймер, пожалуй, удалось склонить на свою сторону некоторых членов жюри. Во всяком случае, ту его часть, которая считала, что прелестная церковка на берегу ручья, окруженная зеленым газоном в обрамлении красивых деревьев, является достаточным основанием для того, чтобы вступить в брак.

Судя по восторженной улыбке, Софи разделяла подобное мнение. Гэри это совсем не понравилось.

Софи чувствовала себя на грани слез. Вообще-то она не принадлежала к тем женщинам, которые плачут по поводу и без повода, но романтический вид прелестной церквушки и старинной гостиницы помог ей понять, какой удар этот подлец Рональд нанес Джоселин Креймер своим отказом жениться. Софи была готова сочувствовать всем женщинам, с которыми обошлись подобным образом.

Гэри повсюду неотступно следовал за Софи — в церковь, в гостиницу, даже на второй этаж, где у несостоявшихся молодоженов должен был проходить торжественный обед.

Интересно, думала Софи, какая у него была свадьба? Вроде той, что планировала Джоселин Креймер? Или все устроили по-домашнему, по-деревенски: столы накрыли в построенном сообща с соседями амбаре, невеста — в ситцевом платье, жених — в комбинезоне, а гости сидели за свадебным столом на кипах соломы?

Что за чушь! Гэри современный мужчина, и свадьба у него наверняка была как у всех. Только кончилось все трагедией. Его жена умерла, оставив его одного воспитывать сына. При этой мысли Софи охватила печаль.

Если Гэри и вспоминал сейчас о своей свадьбе, то виду не подавал, держал при себе свои чувства. Софи тоже старалась держаться. В своем блокноте она зарисовала церковь, описала убранство бального зала гостиницы, переписала меню заказанного матерью невесты обеда и даже названия вин, которые должны были подавать.

Слава Богу, что ее приготовления к собственной свадьбе не зашли так далеко. Конечно, ей хотелось бы, чтобы брачная церемония была такой же торжественной. Приехали бы ее и Митчела семьи и друзья. Родственники Софи из Калифорнии пришли бы в восхищение от старинной гостиницы, а родные Митчела — они ведь из этих мест, — возможно, могли бы вспомнить свою родню до десятого колена. Она бы не удивилась, узнав, что кто-то из предков Митчела праздновал свою свадьбу именно в этой гостинице.

Однако, когда Софи закрывала глаза и пыталась представить себе Митчела, ожидающего ее у входа в церковь, чтобы повести к алтарю, или выводящего ее в центр бального зала на традиционный первый вальс молодоженов, она почему-то видела Гэри Бретта, гордо стоящего на пороге церкви в джинсах и бейсбольном галстуке, со спутанными волосами, и чувствовала в своей ладони его загрубевшие от физического труда пальцы. А во время танца он прижимал бы ее к себе крепче, чем это предписывал протокол.

Такая картинка ее пугала.

Софи недоумевала, как ему удалось так внедриться в ее сознание. Он всего лишь фермер. Коллега по жюри присяжных. И ничего больше.

Разве? Он вдовец, сумевший стойко перенести свою беду, любящий отец, благородный человек. На собеседовании искренне признался, что ему приходилось бросать женщин. Значит, он не лгун. Ну, скольких женщин может бросить фермер, скажите на милость?