— А ты тоже хорош, — упрекает она своего «Жана». — Ты виноват в том, что я поехала к матушке и йотом к Койену. Почему ты меня часто оставлял одну?

— Ты же знаешь, что у меня много работы, — оправдывается Хуго.

— Работы у тебя хватало и раньше, но ты был всегда ко мне нежен и внимателен. Например, тогда, когда я по-

ранила руку бокалом... А сейчас я могла бы сломать себе шею, и тебе было бы все равно....

— Не говори чепуху, — возразил Блайхер.

В глубине души он был вынужден, однако, признаться самому себе, что упреки «Кошки» были небезосновательны.

— Но это так, мой дорогой, я ведь знаю вас, мужчин. Пока женщина больна или беспомощна, вы проявляете о ней заботу. Ты ведь принадлежишь к тому типу, который с большой готовностью выступает как защитник слабых... Да и мама заметила, что ты плохо ко мне относишься.

— А что твоя мать сказала еще? — поинтересовался Хуго. — Сегодня она была не слишком-то приветлива.

— Она упрекала меня, что я выдала тебе своих друзей из «Интераллье», — ответила «Кошка».

Подумав немного, она пришла к выводу, что может еще вернуть доверие Блайхера.

— Мама считает, что на алтарь абвера мне следовало бы пожертвовать скорее такого человека, как Легран...

— А кто такой Легран? — заинтересованно спросил Хуго.

«Кошка» изображает равнодушие.

— Да он генеральный директор одной из импортных фирм. Крупный делец...

— И почему же твоя мать считает, что тебе было бы лучше выдать мне именно его? Что у него такого на совести?

— Потому что он агент — двойник, работающий на вас и одновременно на англичан, из чего извлекает большую выгоду.

И тут «Кошка» рассказывает историю богатого торговца импортными товарами Рене Леграна, продающего немцам резину и зарабатывающего на этом миллионы. Без зазрения совести он сообщал через «Кошку» англичанам данные на суда, перевозившие это стратегическое сырье, причем уже после того, как Берлин оплачивал ему отправленный груз.

— Это же подлость, в особенности если подумать о сотнях матросов, поплатившихся жизнями в этих грязных махинациях. Тут твоя мать, пожалуй, права. Этого Леграна следовало засадить за решетку намного раньше всех других твоих людей.

— Ну его-то ты не арестуешь, — возразила «Кошка». — Будучи коллаборационистом, он приобрел могущественных друзей в Берлине.

— А если я докажу, что в результате его предательства были потоплены несколько судов? — возмутился Блайхер.

— В том- то и дело, что этого доказать нельзя. Он очень хитрый. Ведь без стопроцентного доказательства вины такого влиятельного человека засадить невозможно.

И вдруг у «Кошки» появляется идея.

— Что, если я забинтую свою правую руку и пойду к Леграну, чтобы получить от него сведения об одном из его очередных грузовых судов с резиной? Скажу, что не смогу запомнить все детали — названия этой посудины, порты отправления и назначения, курс следования, дни выхода и прибытия и тому подобное. И тогда он вынужден будет написать все это собственноручно на листке бумаги. Объясню повязку на руке тем, что раздавила в руке бокал с шампанским. Это ведь соответствует действительности, хоть и было уже давно. Мне очень хочется насолить этому сластолюбцу: когда я бывала у него и мы оставались одни, мне с трудом удавалось отбиваться от грубых ухаживаний. Ну что ты скажешь о своей «Кошке»? Можешь ли ты вообще обойтись без меня? Может ли тебе предложить нечто подобное твоя Сюзанна?

— Нет, Сюзанна этого не сможет. Тут ты права.

Под этими словами он, однако, понимает совершенно другое, чем она думает. Поистине кошачий характер этой женщины его ужасает. И добавляет:

— Я только и жду того дня, когда ты покажешь мне свои когти...

Под вечер того же дня Блайхер и «Кошка» едут к месье Рене Леграну, генеральному директору крупнейшей компании по торговле колониальными товарами.

Блайхер, прихвативший еще двоих сотрудников тайной полевой полиции, остался ожидать на улице напротив громадного здания, в котором размещалась контора этой компании. А «Кошка» с перевязанной правой рукой направилась туда.

Пожилой седовласый господин принимает ее в своем богато обставленном кабинете. Ноги утопают в коврах, письменный стол в стиле времен Людовика XIV, а тяжелое кожаное кресло свидетельствует о немалых доходах своего хозяина.

Легран очень рад снова видеть у себя «Кошку» и приветствует ее пышным словоизлиянием:

— Вы так давно не показывались у меня, мадам Кар-рэ. Я просто скучал без вас, Матильда, если только могу вас так назвать. И даже беспокоился о вас. Не подумайте, что я говорю так лишь для красного словца — я ведь звонил вашей матери. Разве она вам об этом не говорила? Присаживайтесь, пожалуйста! Боже мой, у вас рука забинтована. Что случилось, не сломали ли вы руку?

— Нет, я просто порезала ее и была вынуждена некоторое время пробыть в постели из-за высокой температуры. Поэтому-то и не навещала вас столь длительное время.

— Порезала руку? — повторяет Легран и изображает на своем лице участие. — Как же это вы ухитрились?

— Да я, видимо, очень сильно сжала бокал шампанского в своей руке.

— Конечно же из ревности! Боже мой, могу лишь позавидовать тому мужчине, которым вы так увлеклись. Вот видите: с другими вы ходите в рестораны и пьете шампанское, а мне всегда говорили «нет», сколько бы я об этом ни просил.

«Кошка» с улыбкой пропускает все это мимо своих ушей.

— Есть ли у вас и на этот раз какое-нибудь судно для меня? Ну вы знаете — с грузом резины. Лондон запрашивает... — говорит Матильда.

— И вы еще спрашиваете! Довольно жирный кусочек — почти десять тысяч тонн чистого каучука. Вы пришли сегодня как по заказу!

— Вот и отлично! На этот раз мне нужны полные данные, чтобы Лондон не запрашивал вторично. Ну да вы знаете: англичан интересуют любые подробности, — и добавила, придав своему голосу максимальную безобидность: — Пожалуйста, напишите мне все данные. Иначе я все перепутаю.

— Записать? Но такого ведь Рене Легран никогда не делает: дело-то очень опасное. Если у вас слабая память, запишите сами.

— Но вы же видите, что я не могу писать! — поднимает она перевязанную руку.

— Тогда пишите левой рукой: я не собираюсь никому предоставлять что-либо, написанное мной собственноручно. Да и вообще, в вашем хозяйстве слишком много писанины!

Матильда внезапно резко встает, понимая, что сопротивление Леграна должно быть сломлено.

— И вы смеете так говорить? — произносит она с гневом, — когда я и мои друзья каждый день рискуем головой, а вы своими грязными делами наносите Франции ущерб, да при этом еще и обогащаетесь!

Легран пугается. Он знает, что влияние этой женщины и ее организации «Интераллье» простирается далеко. У него нет никакого желания схлопотать в один прекрасный день пулю от ее людей, что уже случилось с некоторыми лицами, имеющими дела с немцами. Поэтому надо сбалансировать риск, чтобы угодить обеим сторонам. зарабатывая на каждой.

— Но. Матильда, — пытается он выкрутиться, — с каких это пор мы так говорим друг с другом. Вы же знаете, как высоко ценю я вашу патриотическую работу, хотя...

— Что «хотя»? — спрашивает она с недоверием.

— Хотя я боюсь за вас. Ведь вы молоды и прекрасны и не рождены для войны.

— Для чего же я тогда рождена? — спрашивает «Кошка », зная заранее, что произойдет дальше. Матильда снова села в глубокое кресло, а Легран обошел вокруг письменного стола и присел на подлокотник кресла.

Глаза его чувственно заблестели.

Блузка, которую Матильда надела для поездки сюда, с глубоким вырезом. Мужчина, наклонившийся над ней, видит соблазнительную впадину, разделяющую груди, и кружевную отделку бюстгальтера, через которую матово отсвечивает кожа.

— Матильда, — шепотом произносит Легран.

Она откидывает голову назад, немного приоткрывает губы и смотрит на него, прищурив глаза. Легран мгновенно наклоняется и прижимается ртом к ее губам. Левая его рука обнимает ее за плечи, а правая скользит в вырез кофточки.