Мы ангажировали на время еще одного битла, чье присутствие должно было всех убедить в том, что ансамбль играет в полном составе. Студент-химик Чес Ньюби играл на гитаре в моей прежней группе «Блэкджекс» до моего отъезда в Гамбург. Он был избран временным членом БИТЛЗ с тем условием, что уступит свое место Стью, если тот в один прекрасный день вернется из Гамбурга. По странному совпадению Чес был левшой, как и Пол, который в конце концов сам решил играть на басу вместо Стью, потому что единственный имевшийся бас был рассчитан на правшу и Чесу пришлось бы играть задом наперед.

Британская публика, собравшаяся в подвале моего дома, была потрясена, увидев нас впервые в «Деляйт Шоу». Мы валяли дурака, прыгали, как лягушки, используя, в большинстве, те же акробатические приемы, которых требовал от нас Бруно во время нашего дебюта в «Индре». Касбовская публика ничего не упустила из зрелища нашего буйного помешательства; мало того, вопила и топала ногами вместе с нами. Девочки визжали и бросались на нас, чтобы получить автографы. Это был пролог к событиям, которым суждено было произойти позднее — искра, разгоревшаяся в будущем в пожар битломании.

Чес Ньюби всем сердцем старался не отстать от остальных, очень быстро привыкнув ко всему этому безобразию. Он был поражен всеобщим возбуждением, которое мы вызывали.

— Это было прямо как в кино, — сказал мне он, вспоминая прошлое много лет спустя, когда я встретился с ним в Ливерпуле во время подготовки этой книги. Сейчас он живет в Бирмингеме и работает в области промышленности, но он никогда не забывал времени, когда был одним из БИТЛЗ, пусть даже только временным членом.

— Словно все это было вчера, — говорил он, — у меня разболелись ноги, так я топал, но я наслаждался всем этим от начала до конца.

Чес участвовал вместе с нами в полудюжине концертов, в том числе в памятный вечер в «Литерленд Таун Холл» 27 декабря 1960 года — дата, считающаяся началом феномена битломании — всеобщей истерии, преследовавшей группу везде, где бы она ни появлялась.

Афиша сообщала, что мы прибыли «только что из Гамбурга»; это заставило думать некоторых новых фанов, осадивших нас после представления, будто мы — немцы. Нужно добавить, что наши черные кожаные куртки и сомнительного вкуса сапоги, в которые мы запихивали джинсы, весьма способствовали этой путанице. Некоторые охотники до автографов даже поздравили нас с нашим блестящим английским произношением: мы их поблагодарили, черкнув подписи на карточках.

Литерленд был настоящим событием среди всех битловских приключений. Зал вмещал до полутора тысяч человек. Мы, в общем-то, играли для того, чтобы люди могли танцевать, но, как только мы заиграли, все остановились, и толпа народа, вопя в исступлении бросилась к сцене, стараясь подобраться к нам поближе, чтобы получше нас рассмотреть. На концерт шли не за тем, чтобы орать: мы попали в газеты. То, что произошло в «Касбе», повторилось и в Литерлендской мэрии. Магия БИТЛЗ начинала действовать. Две другие группы, правда, посредственные, с которыми мы делили афишу, остались совершенно незамеченными.

Мы сорвали этим вечером просто королевскую кассу: 6 фунтов, то есть по фунту каждому; шестой пошел Фрэнку Гарнеру, служившему у Мо в «Касбе» вышибалой, которого мы время от времени использовали как шофера и перевозчика сценического оборудования.

Боб Вулер заключил этот исторический контракт. Железнодорожный служащий, он подал в отставку, чтобы стать диск-жокеем в злосчастном аллановском «Топ Тен Клабе». Это еще одно имя в длинном списке тех, кто сыграл первостепенную роль в головокружительном взлете БИТЛЗ. Боб не лез за словом в карман, когда речь шла о поп-музыке. Он работал диск-жокеем и вел танцевальные вечера во многих местах Ливерпуля и окрестностей. После несчастного случая в «Топ Тене», ему подыскал работу промоутер Брайан Келли — тот самый, который и нас пригласил в мэрию Литерленда.

Подробности концерта в Литерленде обсуждались позднее в одном из выпусков «Мерси Бит» — местной газеты, выходившей 2 раза в месяц, главным редактором которой в то время — летом 1961 года — был ее основатель, Билл Харри. Он тоже когда-то учился в Художественном колледже и хорошо знал Стью Сатклиффа и Джона Леннона. Статья на три колонки, содержавшая ряд высказываний Келли, была озаглавлена: «Человек, который открыл БИТЛЗ». Многие люди впоследствии оспаривали эту честь, но «Мерси Бит» подчеркивала в одной из статей, опубликованной где-то между 20 июня и 4 июля 1963 года, что Брайан Келли был первым промоутером, «действительно поверившим в судьбу группы», и что «первое представление в мэрии Литерленда явилось настоящим поворотным событием в карьере БИТЛЗ». (Что касается меня, то я всегда думал, что первой была Мо!) Келли говорил, что у него не было группы для этого важного представления в Литерленде, но случаю было угодно, чтобы ему позвонил перед самым Рождеством Боб Вулер и спас таким образом ситуацию. Мистер Келли продолжает:

— Боб Вулер сказал мне: «Я встретил одну группу в клубе „Джакаранда“ (мы там были не для того, чтобы играть, а просто убивали время); парни совершенно свободны, — продолжал он. — Они запросили восемь фунтов, вам это подойдет?» «Нет! Только не за такую цену! Группа ведь не привлечет достаточно народу, чтобы требовать такой гонорар…» Мы согласились на том, чтобы заплатить им шесть фунтов. Когда я увидел их в первый вечер, то совершенно обалдел. Их музыка пульсировала захватывающим, неистовым ритмом, и я прекрасно понял, что она принесет большой доход. Под конец вечера я приставил двух вышибал к дверям их уборной, чтобы не допустить туда других импресарио, находившихся в зале. Я повидался с ними и договорился, что несколько месяцев они будут выступать исключительно у меня.

Сам Вулер описывал выступление БИТЛЗ в Литерленде как «необыкновенный вечер» в статье, написанной им для «Мерси Бит» и вышедшей между 31 августа и 14 сентября 1961 года. Когда его попросили объяснить наш головокружительный взлет, он ответил, что «это произошло потому, что мы воскресили подлинный рок-н-ролл, обязанный своим происхождением черным американским певцам». Он сказал также, что мы «…появились на сцене в тот самый момент, когда исполнители, вроде Клиффа Ричарда, изгнали из музыки какую бы то ни было жизненность; музыканты, как „Шедоуз“[13] и их многочисленные подражатели просто баловались электроникой. Их музыка была бездушной и была оттеснена настоящим динамизмом, оживляющим чувства. В БИТЛЗ есть священный огонь, от которого загораются толпы.» Он продолжал, описывая нас, как «настоящие динамо-машины во плоти и крови, выплескивающие невероятную энергию, генераторы неотразимого ритма». Он говорил о том, что мы — прекрасные музыканты и очень привлекательны физически. «Возьмем, к примеру, Пита Беста с его мрачным и суровым видом: он великолепен за своей установкой, ну прямо юный Джефф Чандлер».

Конечно же, все эти похвалы Вулера звучали для нас, как музыка (хоть он и забыл упомянуть имена других БИТЛЗ). Что касается меня, то я вовсе не был таким уж надутым, как он говорил, но готов признать, что улыбался, может быть, действительно меньше, чем другие. Честно говоря, я не вполне отдавал себе в этом отчета, потому что все свое внимание концентрировал на ритме, стуча, как бешеный. Загороженный установкой, я не мог поддерживать шутовство Джона с Полом. Признаться, я имел привычку играть с опущенными глазами, что заставляло неверно считать, будто я мрачен или стеснителен. Я был не таким уж сдержанным, но то, что я, как и Джордж Харрисон, принимал свою игру всерьез, — это факт. Улыбался я или нет, но я пользовался особым вниманием девушек.

Как и другие члены группы, я постоянно подвергался нападкам парней, которые (не без основания) считали, что мы отбиваем у них подружек.

После концерта в Литерленде наша популярность возросла, и стычки стали постоянными и практически неизбежными. Мы не могли даже спокойно выпить стакан в каком-нибудь пабе, без того чтобы быть атакованными «черными рубашками», разозленными потерей любовниц, и искавшими нас повсюду, где бы мы ни играли. Однако насилие не достигало такого размаха, как в Гамбурге, где мы были свидетелями разборок между вышибалами, и каких разборок!