Моя мать считала до самой смерти, что основной причиной моего изгнания была ревность. Люди, бывало, называли нас «Пит Бест и БИТЛЗ». Если я и был звездой в группе, то такое положение вещей было совершенно случайным и сложилось со временем, но я никогда не домогался такой чести. Этикетка «сурового и загадочного молчуна», приклеенная ко мне Бобом Вулером, так и осталась и стала расхожим штампом, но никогда в жизни я не считал себя руководителем БИТЛЗ. Каждый из нас вносил свой вклад в нашу общую популярность, и я никогда не занимался дотошным изучением реакции фанатов, чтобы узнать, кто из нас привлекает к себе больше всего внимания.

Может быть, расточавшиеся мне лестные отзывы и вызывали некоторую ревность, но я этого не сознавал. Как-то в январе 1961 года в Институте Эйнтри фаны подарили мне огромного плюшевого медведя. Джону, Полу и Джорджу они ничего не подарили. У меня до сих пор хранится этот подарок, все еще завернутый, как был, в целлофановую упаковку.

Билл Харри в предисловии к своей книге, опубликованной в 1977 году, «Мерси Бит: начало БИТЛЗ», состоящей в основном из подборок статей его газеты, писал, что я был «самым популярным членом БИТЛЗ, особенно у Ливерпульских девушек», но что он с самого начала находил меня немного замкнутым, как и Стьюарта Сатклиффа. Он описал меня как «фигуру загадочную, мистическую и привлекательную, имевшую шанс стать самой популярной из БИТЛЗ».

Тем не менее, на сцене я даже никогда не бывал на переднем плане. И, хотя правда, что Боб Вулер, бывало, упорно выдвигал меня вперед вместе с установкой, однако за каждым из БИТЛЗ было закреплено определенное место на сцене, и мое, так сказать, «физическое преимущество» не слишком кололо глаза остальным. Я думаю, иногда моя популярность казалась большей, но мы были одной командой, очень сплоченной командой, и я не собирался пользоваться никакими привилегиями. Именно Брайан Эпстайн заставил меня «проснуться и петь». «Peppermint Twist» стал обязательной частью программы БИТЛЗ, но, хоть и пользовался большим успехом, не сделал из меня «суперзвезды». Девушки приходили в такой же экстаз, слушая баллады Пола.

Может быть, БИТЛЗ решили между собой, что в данный момент они оказались в моей тени. И то, что «Мерси Бит» вынесла мое имя в заголовок на первой странице, должно было сыграть в этом не последнюю роль. Кроме того, возможно, что, поскольку я играл роль менеджера до появления на сцене Эппи, я привлекал большее внимание деловых людей шоу-бизнеса. Но таковы были обстоятельства, и троим остальным никогда не приходилось жаловаться на то, что они взвалили на меня это ярмо. Такое мое положение совпало по времени с повышением нашей популярности: фаны устраивали нам овацию, проблем же никаких не возникало.

Может быть, мне нужно было остерегаться таких моментов, когда меня осаждала толпа, а трое других оставались не у дел, но, повторяю еще раз, меня это ничуть не заставляло возгордиться. Только в момент моего изгнания я полностью осознал, насколько велика была моя личная популярность: реакция фанов просто не поддается описанию; только в этот момент я понял, как много преданных фанатов было на моей стороне.

Что же касается критиков, называвших меня «стеснительным», они, вероятно, исходили из того, что я всегда был максимально сконцентрирован на игре и часто наклонял голову, чтобы взглянуть на барабаны. Может быть, из-за этого и Джордж Мартин счел меня угрюмым. Что бы там ни говорили, это не имело со мной ничего общего. Никто бы не назвал «застенчивыми и хмурыми» типов, скачущих козлами по Репербану, ищущих всевозможных ссор, пристающих к женщинам и, мягко говоря, сексуально распущенных.

Как это ни забавно, но примерно год спустя после того как Ринго сменил меня на ударных, Джон Леннон специально побеспокоился, чтобы написать «Послание в Мерсисайд», появившееся в «Мерси Бит» 18 июля 1963 года: «Мне бы хотелось заметить тем, кто говорит, будто Ринго всегда держится на заднем плане, что это делается вовсе без умысла. Пол, Джордж и я сам думаем, что Ринго — просто супер, и стараемся на сцене выдвигать его вперед. Тем не менее, Ринго еще немного застенчив, и требуется некоторое время, чтобы он освоился. За шесть месяцев Ринго успел стать очень важной частью наших спектаклей.»

Вечером 24 ноября 1962 года я снова сидел за ударными в танцзале «Мэджестик» в Биркенхеде. Это был мой двадцать первый день рождения, — Боб Вулер, который, как всегда, вел концерт, объявил об этом обстоятельстве, и фаны рванулись к сцене с подарками в руках. Боб прочитал две поздравительные телеграммы. Первая была от Джо Фланнери с группой.

— Вторая, — сказал Боб публике, — немного необычная: «Поздравляем днем рождения наилучшие пожелания Джон, Пол, Джордж, Ринго и Брайан».

После моего изгнания я виделся с БИТЛЗ, только два или три раза и то совершенно случайно. Мы не подходили друг к другу и не обменялись ни единым словом. Первый случай был на съемках в «Каверне» для ТВ «Гранада» (фильм был показан ITV в 1984 году; в нем слышатся крики фанов: «Мы хотим Пита!»). Второй раз — тоже в «Каверне», когда команда Ли Кэртиса выступала в одной программе с БИТЛЗ. Последний раз это было в «Мэджестик» на концерте, организованном по итогам опроса популярности, устроенного «Мерси Бит», где «Олл-Старз» стояли на втором месте, сразу вслед за БИТЛЗ. И даже на концерте мы выступали друг за другом. Пока я спускался со сцены, а они поднимались на нее, мы хранили мертвое молчание.

Чтобы продать мою перламутровую установку, я дал объявление в газету, поместив только номер телефона. Когда один молоденький тип пришел бросить на нее взгляд, я старался не поворачивать к нему ту сторону большого барабана, на которой было изображено величественное заходящее солнце, думая, что это его отпугнет.

— Ух-ты! — сказал он в полном восторге, улыбаясь во весь рот, когда я все-таки повернул барабан. — Я ее беру!

Он не торгуясь заплатил 45 фунтов, которые я у него просил, и последнее звено цепи было порвано.

У меня было такое впечатление, что я начинаю жизнь с нуля. Я должен был постараться прогнать воспоминания, которые все время всплывали на поверхность, и не думать больше о двух годах моей жизни в БИТЛЗ, а напротив, принять вызов и стать знаменитым вместе с «Олл-Старз» Ли Кэртиса. Еще возможно, думалось мне, встретиться с БИТЛЗ на пути славы.

Выход «Love Me Do» в начале октября не имел мгновенного успеха, который позволил бы моим экс-коллегам быстро достичь известности. Даже если преданные поклонники в Мерсисайде покупали пластинку сотнями, это не могло ей помочь неожиданно очутиться в хит-параде. Диск поднимался, но постепенно; ди-джеи не спешили его рекламировать, и песня скромненько притулилась сначала в «Топ 50», затем — в «Топ-30» и наконец вошла в двадцатку лучших, остановившись на 17-м месте перед самым Рождеством 1962 года. Конечно, это уже был подвиг, попасть в национальный хит-парад с самым первым своим диском, но все же у меня еще оставалось некоторое поле деятельности.

Я освоился у «Олл-Старз» и снова начал играть в старых добрых берлогах, где у меня все еще были свои поклонники. Телефонный звонок от Хорста Фашера опять вернул нас на дорогу, так часто уводившую меня в Гамбург. Мы играли в клубе «Звезда» и имели успех, согревший мое сердце.

Гамбургская атмосфера совершенно не изменилась со времен БИТЛЗ. «Ли Кэртис энд Олл-Старз» были тепло встречены немецкой публикой, а город казался еще более ярмарочным, чем обычно. В этот приезд я виделся с Астрид только один-единственный раз; она не забыла своего счастья со Стью и все еще была очень печальна. Она не придала особого значения моему разрыву с БИТЛЗ и просто спросила меня, виделся ли я с ними. Я ей ответил, что нет, и она сказала мне мягко и с теплотой в голосе:

— Мне очень жаль, что все так случилось.

Моя любовь к Кэти стала еще сильней. В момент моего изгнания она была рядом со мной и помогла мне встретить его лицом к лицу. Она была на Хэйменс Грин вместе с моей семьей и нашими друзьями, когда я вернулся из Гамбурга. Выбрав подходящий момент, я позвал ее в гостиную, чтобы побыть с ней наедине.