«Скорей, скорей, дедушка, мама велела скорей: без укола умрет раненый».

В дольмене ее ждали раненые. Она часто носила лекарства и еду. Партизаны прозвали ее Даренкой. Оттого что являлась она, как из сказки доброй, с дарами. Радость дарила и здоровье.

— Так это же о маме моей, — заволновался Ярошка. — Ее так папа называл и бабушка Анисья. Другие тоже называли ее Даренкой. А я не знал почему. Это мама моя, — повторял, волнуясь, Ярошка.

— Она и есть, — подтвердил дед Ведун, — кому ж еще. Тогда ей лет двенадцать было, а она меньше чем на двенадцать выглядела. Косы — больше ее. Надо сказать, нетерпеливо ждали свою Даренку раненые. Я с ней тоже приходил, за ранеными ухаживать. Одни выздоровят — других принесут. Так до прихода наших и не дознались немцы о тайном каменном госпитале.

Последний раз пришла Даренка вместе с матерью. Очень тяжелых раненых в тот день после боя принесли. Пришлось самое докторшу звать. Перевязала она, операцию сделала. Пообещала снова прийти, да так и не пришла. Схватили ее вместе с Даренкой, когда они ночью к дому пробирались. И повели нашу Даренку вместе с матерью на расстрел. Мать расстреляли, а она жива осталась — только ранили ее. Люди видели, как гонял ее немец по берегу, плакали, да помочь не могли.

Ярошка вздохнул, на глазах у него показались слезы. Он опять вспомнил тот день, когда мама плакала из-за чайки, которую мучили ребята. И вздохнул еще тяжелее от этих воспоминаний.

— А я не знал, почему Веру Николаевну Даренкой называют. — Алеша тоже волновался, как и Ярошка. — Я спросил бабушку: почему Даренка? Она ответила, оттого Даренка, что она людям радость дарит, а земле красоту.

— Наверное, и от этого ее так зовут, — согласился дед Ведун. — Но главное, оттого, что партизаны тогда ее так назвали за доброту и заботу. Кто-то назвал зеленоглазой Даренкой, так и пошло.

— Он поэт был, тот партизан, раз нашел ей такое имя.

— Наверное, — согласился снова дед Ведун, — один кто-то назвал ее так, а другие, может быть, думали, что это имя такое от Дарьи. А твоей маме, Ярошка, нравилось новое имя. И до сих пор бережет она его как память о тех днях.

— Дедушка! Какой удивительный день сегодня! — кричал от волнения Алеша. — Я все запишу про Даренку. Ей стихи надо посвящать. Только у меня они плохо получаются. И знаете, дедушка, что удивительно. Там, в дольменах, в древности людей в жертву приносили. А в наше время там людей спасали, тех, которые жертвовали своей жизнью для Родины. И это через тысячи лет. И Даренка тогда жертвовала жизнью, и Ярошкина бабушка пожертвовала, и те партизаны, что укрывались в дольменах от врагов. Подумать только, дедушка, этот тысячелетний памятник послужил убежищем для партизан.

Алеша, размахивал руками и все говорил, говорил, и никто уже больше не обращал внимания на гром.

— У нас с Ярошкой получилось, как у настоящих путешественников. Отправляются они искать неизвестный остров, а открывают новое. Открывают такие тайны, о которых раньше и не ведали. Вот пошли мы искать древний дольмен, а узнали про Даренку и партизан. И все это было не сто лет назад, не тысячу, а совсем недавно. И живы свидетели тому. Правильно говорила мне Ярошкина мама: «Надо искать Прекрасное! Всю жизнь». Спасибо вам, дедушка, — сказал Алеша, — мы много сегодня узнали.

Небо прояснилось, хоть дождь и не совсем перестал. Надо было добираться домой, пока он не пошел сильнее.

— Кланяйтесь бабушке Анисье и Даренке, — сказал дед Ведун. — Да не забудьте передать привет вашему соседу, рыбаку Андрею.

Вернулись Алеша с Ярошкой поздно, уже темнело. Дождь шел все сильнее и сильнее. А ночью превратился в настоящий ливень.

Небо было пасмурное. Дул ветер, дождь лил, и не виделось конца этой непогоды. Алеша ходил по комнате, сочинял стихи. И в своих стихах взывал к небу: «Послушайте, небо, перестаньте хмуриться». А небо хмурилось еще сильнее, и от этого становилось всем тоскливо.

«Послушайте! Послушайте, небо, перестаньте же хмуриться! — повторял Алеша. Но дальше ничего не сочинялось. Потом Алеша стал сочинять другие стихи, написал и позвал Ярошку послушать. Тот сидел дома, скучал. Еще бы! Дождь лил третий день после того, как они вернулись от деда Ведуна. Приходится дома сидеть. Мама грустная. «Что с розами?» Град посек цветы и листья. «Придется поднимать те, что полегли от ветра и града», — говорила она и ходила от волнения по комнате.

— Послушай, Ярошка, я стихи сочинил, — сказал Алеша и стал читать:

Стихи получились какие-то заунывные, и читал он их тоже заунывно. Может, от смущения он читал их так, потому что он был человеком застенчивым.

Алеша кончил читать одни стихи, потом начал другие, про печальный туман, заслонивший от людей леса и горы. Читал он их нараспев, мрачно глядя в сторону. А когда кончил, Ярошка сказал:

— На улице дождь и скучно. И ты читаешь про скучное. Вот сам ты, Алеша, веселый, а стихи твои почему-то невеселые.

У Алеши испортилось настроение, оттого что его стихи не понравились Ярошке, но он все-таки не обиделся на своего друга. «Пусть, — подумал он, — люди правду говорят. Не нравится — так и скажи. Зачем хвалить стихи, которые не нравятся?»

Но Алеша не умел быть долго в плохом настроении. Бабушка Анисья говорила про него: «Алеша весь в отца: добрый, и веселье в нем играет. А веселье, — уверяла бабушка Анисья, — это хорошо для нашего состояния духа. Если же человек мрачный, так это отравляет всем настроение, пагубно на всех действует». Алеша ни на кого не действовал пагубно и не ходил с хмурым видом, хоть и писал про хмурые небеса.

— Если тебе, Алеша, хочется сочинять стихи, ты сочиняй. Даже про хмурое небо сочиняй, — великодушно сказал Ярошка. — Я тебя буду слушать. Вот пусть никто не захочет слушать, а я все равно буду. Правда!

— Хороший ты у меня друг, Ярослав Премудрый, совсем как Яшка-Семиряшка. Да, — вспомнил он, — вчера вечером я получил от него письмо. Хочешь, почитаю?

Он достал из ящика стола длинное письмо — и стал читать. Яшка-Семиряшка поздоровался и сразу начал так:

«Наверное, ты не поверишь, друг, тому, что я скажу. Но ты все-таки поверь. Я правду говорю. Это я своими глазами все видел.

Пришел наш корабль в южный порт. Вдруг откуда — неизвестно налетел смерч, завертел, закружил по воде и суше и умчался. Пошел сильный дождь. Странный он был какой-то. Не дождинки падали сверху и не град, а что-то крупное и твердое шлепалось на палубу нашего корабля. Может, на лунных горах землетрясение произошло и к нам сыпались небесные камни? Или комета зацепилась хвостом за край земли и рассыпался хвост? Что же это?

Кончился дождь. Мы выбежали на палубу и увидели: не град и не камни небесные засыпали палубу. Валялись там крепкие золотистые и светло-оранжевые апельсины».

— Апельсины? — радостно изумился Ярошка.

— Слушай, не перебивай. Дальше Яшка пишет:

«Мы все стали думать: Откуда же взялись эти крепкие сочные апельсины? Их было много, а больше всего плавало на воде. Моряки спустили шлюпки и стали собирать плавающие апельсины. Надолго нам их тогда хватило. Повар даже перестал компот варить из сухих яблок и слив: подавал апельсины на закуску.

— Откуда они только появились? — не переставали удивляться моряки. — Может, это какой южный Дед Мороз высыпал нам их из своего новогоднего мешка?

Другие возражали:

— Какой же Дед Мороз на юге, если здесь морозов не бывает? Скорее всего Бабка Жара нам их подарила.

— С неба упали, — пошутил я. А один ученый, который ехал с нами в научную экспедицию, сказал:

— Верно вы заметили, товарищ Семиряшкин. Апельсины с неба упали. Дождь апельсиновый прошел. Нам повезло, уважаемый товарищ Семиряшкин. Апельсины с неба не часто падают, да еще такие свежие и крепкие. Я знаю другие дожди — когда камни сыплются с неба. Или вдруг лягушачий дождь. А то один раз был змеиный. Вот страшно-то было. И так как ученый все знает, он и объяснил, что чуда в таком дожде нет никакого. Подхватит сильный вихрь ну, например, лягушек из болота, несет их, несет и сбросит на землю. Так и с апельсиновым дождем. Сорвал вихрь все апельсины в садах и унес их, а здесь, в южном порту, выбросил прямо на наш корабль.