— Ну, слава богу, — приговаривал он. — Нашлась мать, вернулась. Радуйся, опенка бесхвостая. Да где же она? — спохватился вдруг Егорыч. — Ты что тут один?

— Здесь я, — отозвалась женщина, которая назвала Антошу сыном. Она только что вошла в комнату и смотрела на них.

— Петровна! — обрадованно воскликнул Егорыч. Та подошла к окну. Егорыч вглядывался в ее незнакомое лицо и думал: «Нетто я ошибся. Не похожа».

А она будто мысли прочитала. Насмешливо спросила:

— И ты не признал?

— Что ты, Петровна, что ты, милая, — спохватился Егорыч. — Признал я тебя сразу. Вижу, вот оставила на тебе война свои следы. Так она, окаянная, никого не красит. Слава богу, живая ты. Мои-то погибли, — горестно добавил он.

За чаем разговорились, вспоминали пережитое.

— Приехали мы на Сосницкий разъезд, — рассказывала Ольга Петровна, — тут бомбежка. Выскочили из вагона, побежали в лес. Рядом разорвалась бомба. Меня оглушило. Петя, младшенький, был на руках, не ранило его, Вова тоже уцелел, а вот Антоша пропал. Так и не знала, где он, что с ним. Сама только в поезде очнулась. Потом в госпитале лежала. Долго пришлось лежать.

Тяжелые воспоминания встревожили Ольгу Петровну. Лицо ее снова стало суровым и холодным. Антоша с робостью взглянул на нее и отвернулся. «Она — не мама, — подумал он. — Мама добрая была, как Егорыч. Я помню».

— Спасибо, Егорыч, — заговорила Ольга Петровна. — В долгу я перед тобой. Придет время — рассчитаюсь.

Егорыч удивленно взглянул на нее, насупился.

— Неладное ты говоришь, Петровна. Какие расчеты между нами? Война все счеты сравняла. Разве чем окупишь горести наши, вместе пережитые? Не думай об этом. — И неожиданно с тревогой подумал: «Чуткости в ней мало душевной. Все младшенького привитает. А надо бы Журавку больше жалеть, пока не привыкнет. Трудно ему будет привыкать!»

Егорыч встал.

— Пора мне. — И обнял Антошу. — Не забывай деда-лесовика.

— Нет, Егорыч! — закричал Антоша. — Я с тобой. Я не хочу здесь один!

Не плачет, а в глазах тоска и страх. Как той осенью, когда нашел его старый Егорыч в лесу. Ольга Петровна посмотрела на сына обиженно и сурово, не пытаясь его утешить. Она не находила слов утешения и сама ужасалась своему бессилию.

Егорыч заволновался:

— Разве ж так мыслимо, Журавка? От матери родной уходить? Помнишь, как ждали мы ее? Дождались вот, а ты — уходить. Нешто можно. Я скоро приду, возьму тебя в лес. Березку пойдем кормить?

— Пойдем, — безучастно повторил Антоша и покорно отпустил руку Егорыча.

Он проводил Егорыча до самой Синезерки и все смотрел вслед, пока тот не скрылся в густом кустарнике.

— Егорыч! — закричал он вдруг. — Придешь?

Егорыч не откликнулся. Он шел, не оборачиваясь, и только беспомощно горбился. А над Синезеркой долго еще звенело:

— Придешь, Егорыч? Придешь?

Будто одинокая капля воды в большом звонком сосуде, тоненько и грустно.

Однажды Антоша проснулся от грохота. Гремело все сильнее и сильнее над самой головой.

«Самолеты!» — со страхом подумал Антоша и зарылся лицом в подушку, чтоб не слышать их пугающего шума. Но от этого становилось еще страшнее. Ему казалось, что они кружатся над домом. Скорей надо бежать прятаться в погреб. Сейчас взорвется бомба.

— А-а-а! — в ужасе закричал Антоша. — Мама! Мама!

Вскочили разбуженные криком Петя и Вова. Петя заплакал и со страхом смотрел на Антошу. Из соседней комнаты прибежала Ольга Петровна.

— Это он кричит, — сказал Вова и показал на Антошу. А тот плакал, звал маму и все повторял:

— Я боюсь, мама, боюсь! Там бомба…

Ольга Петровна открыла окно. На улице было тихо, лишь далеко угасал гул самолетов.

— Ну что ты кричишь? — раздосадованно сказала она. — Разбудил всех. Спи! — И она ушла. В сердцах даже не заметила, что Антоша назвал ее матерью. А Петя насмешливо сказал:

— Он кричал: «Мама! Мама!» А это не его мама. Правда, смешно, что он так кричал?

— Смешно, — согласился Вова. — Нашу маму он называл своей мамой. — И они громко засмеялись, чтобы подразнить Антошу. А Вова добавил: — Не смей называть нашу маму мамой, понял?

Антоша молчал, а когда мальчики умолкли, гордо ответил:

— У меня есть своя мама, лучше вашей. Она добрая.

Антоша с обидой вспомнил, как рассердилась на него Ольга Петровна.

«Она — не моя мама, — решил он твердо, — я знаю, мамы добрые, как Егорыч. С ним не страшно».

Снилось Антоше, что вместе с мамой, не этой, а настоящей, они живут у Егорыча. И всем им хорошо.

Антоша проснулся и сразу вспомнил, как испугался ночью, и решил идти к Егорычу. Он вскочил с постели и стал собираться в дорогу. Никто ему не мешал: Вова и Петя спали, Ольга Петровна ушла на работу.

Антоша сложил в свою сумку оловянных солдатиков и мамину карточку, отломил горбушку хлеба и пошел из дому.

Берегом Синезерки самый короткий путь, прямо к полянке выведет, где березка — Хозяйка леса живет. Один раз они там с Егорычем нашли большой гриб-боровик рядом с мухомором. Егорыч сказал: там, где мухомор краснеется, ищи боровик. Мухоморы любят соседствовать с гордым боровиком.

Антоша подошел к знакомой березке — Хозяйке леса, чтобы покормить ее хлебом, как кормили они ее всегда с Егорычем. Насыпал в зазубринки крошек и попросил:

— Березка белая, березка кудрявая! На тебе хлебушка, а ты мою маму найди. Найдешь?

Так, на всякий случай попросил: вдруг исполнит березка его просьбу.

Слетелись птицы. Антоша загляделся, как они весело клевали, и самому стало веселее. Он уже не замечал жары и быстро шел берегом Синезерки к сторожке.

В дрожащем воздухе плавали паутинки, цеплялись за руки, щекотали лицо. Медленно кружились листья. Осень — щеголиха. Нацепила разноцветную одежку, перед наступающей зимой ладит погордиться. Позавидуй, мол, какая я красивая! И в прозрачную Синезерку заглядывается, как в зеркальце.

Антоша напился из пригоршни и стал подниматься по знакомой тропинке к сторожке. Он шел быстро, боялся, что не застанет Егорыча. Но тот был дома.

— Журавушка, — обрадовался старый лесник. — Один? Как же тебя пустили одного?

— Я сам ушел, — сказал Антоша. — Я буду с тобой жить.

Егорыч нахмурился. Что выдумал, опенка бесхвостая! От матери уходить. Нетто дело? И несправедливо это!

Антоша не ожидал, что Егорыч рассердится, и сбивчиво повторял:

— Егорыч, ты не знаешь. Она — не мама. Я кричал: «Мама, мама!», а она сердито сказала: «Не кричи. Спи». Она мне так сказала. — Антоша торопливо вынул из сумки карточку. — Смотри, вот мама на карточке. А она — не моя мама, она с Вовой и Петей приехала. Это их мама. Правда, Егорыч.

Он смотрел умоляюще на Егорыча. А тот не знал, как помочь маленькому человеку…

— Егорыч! — проговорил решительно Антоша. — Если ты меня отдашь ей, я уйду искать свою маму.

— Опенка ты бесхвостая, — укорил его старик. — Что говоришь? — И взглянул на него с удивлением. — Нетто не хочется мне, чтоб ты со мной жил? Да и Петровну я жалею. Скорбит она душой. Мыслимо, карточку признал, а живого человека признать не хочешь.

— Моя мама на карточке, я помню ее, — упрямо повторял Антоша.

— Заладил одно, — рассердился Егорыч. — Мал еще был помнить. И сходствие у вас с ней большое. Только сердца у вас не сходные, мало у нее тонкости душевной. — И совсем тихо попросил: — Не обижай ты ее, Журавушка! Ей и так трудно. Много на нее горестей пало. Вон как война ее не пощадила. Изменила и душу и лицо. А тут и ты ее не признал. Горько ей это.

Антоша молчал, от слов Егорыча становилось тревожно. «Может, и правда она — моя мама? — вдруг подумал он. Вспомнил, как она встретила его в первый день. Сказала: «Антоша, сыночек». — Наверное, она, правда, моя мама».