– Как это? – опешил я. – Все это была – липа?

– Ван Долл сидит в тюрьме по твоей милости и весьма заслуженно. Но ради чего это делалось? Ради справедливости? Да ради собственного имени, Люций! Вы делаете из этого шоу. Как и мы все, как и я. Разве ты хотел бы, чтобы таких ван доллов не существовало? Ведь в первую очередь ты подумаешь о том, что ты будешь делать без всего этого сброда. О чем ты тогда будешь писать?

– О каком имени ты говоришь?! – вспыхнул я. – Я по справедливости сделал это! Я искал чертову правду и нашел ее! Нашел! Нашел!!

Люди по-прежнему не обращали на нас внимания.  

– Значит, всё-таки не ради имени?

– Ну конечно же нет!

– Тогда – извини. Просто мне показалось, что я, человек большой, совершенно неизвестен публике, а вот ты, человек маленький, популярен, как бездарный артист. Знаешь, а ведь содеянное тобой – это последствие. Куда важнее причина, по которой ты это сделал.

– Ты ошибаешься, насчет дела Ван Долла!

– А тогда для чего весь тот глянец на обложке журнала с твоим лицом? Взгляни же на своих коллег: они открыто и слишком громко борются словом против промышленников, деятельность которых невероятно вреда для окружающей среды. И все они дьявольски правы. Но почему у каждого из них есть свой золоченый мобильник за тысячу долларов, купленный у тех, против которых они выступают?

Он достал кошелек.

– Ты доел?

Я не ответил. Внимательно отсчитав нескольку купюр, Магнус искоса взглянул на меня, с интересом спросив:

– У тебя есть какая-нибудь мелочь? А то мне немного не хватает.

С улицы донеслись крики. Мы с Магнусом покинули ресторан и двинулись на шум. Возле входа в здание его офиса столпился народ. Пробравшись через толпу, я увидел искореженное тело Лилит. Девушка некоторое время смотрела на меня пустыми глазами, которые испуганно дрожали, а затем застыли, словно лед.

– Мда… – проговорил Магнус разочарованно. – Не выдержала наплыва девочка. Не выдержала…

Точно одурманенный, ничего не соображающий, я ринулся обратно в ресторан и подскочил к личному врачу Магнуса, который спокойно обедал.

– Скорее! – кричал я. – Там девушка! Нужна помощь!

– Тише, – спокойно ответил доктор. – Успокойтесь и сядьте.

– Нет времени, – тарахтел я, – там…

– Да сядьте же вы, ради бога. Я не желаю говорить за обедом с человеком, который стоит надо мною. Присаживайтесь.

Мне пришлось сесть.

– Ну, рассказывайте – я вас слушаю.

– Лилит… она выбросилась из окна!

– Ну и что? Кроме того, что это просто печально, разумеется.

– Да ей же помощь нужна!

– Начнем с того, что у меня обед будет длиться… – Он взглянул на часы прищуренными глазами. – Еще пятнадцать минут. Это мое законное свободное время, которое мне, кстати, никто не оплачивает. Может быть, через пятнадцать минут, если не приедет скорая помощь, то я посмотрю, что там творится. А что до Лилит… боюсь, если она кинулась из окна приемной, то делать мне там нечего. Неужели никто не может просто взять и констатировать смерть без меня?

– Она была еще жива, когда я…

– Маловероятно. А если даже случилось чудо и она не погибла, то лучше бы ей поскорее умереть. Во-первых, не так мучительно. Во-вторых, если приедет скорая помощь, то ее могут еще спасти, но собрать ее уже не удастся. Такая красивая, а останется недееспособным инвалидом. Она даже сама себя убить не сможет. Так что будьте сострадательны к ней…

– Какого хрена ты несешь, тварь! – процедил я, вставая. – Ты же хренов врач!

– Попрошу мне не тыкать. Это во-первых. Во-вторых, это просто работа. Такая же, как и ваша.

Он отпил из фужера томатный сок и равнодушно спросил:

– Хотите устриц?

Я недвижимо сидел в колючем сумраке своей никчемной квартиры и думал о том, насколько легко меня использовали, словно бездушную куклу. Я отчаянно пытался понять, какое место занимаю в этом мире и кем я в нем являюсь.

Может быть, когда-то я и хотел сделать что-то по-настоящему важное. Но я пришел лишь к тому, что выгребаю огромные кучи смрадной грязи на всеобщее обозрение и швыряю ее людям в их лица. Но самое ужасное то, что они несказанно рады этой грязи. Они счастливы. Я же, понимая, что устал вечно рыться в чужом белье в погоне за скандальной славой, страстно желал быть в обществе Магнуса, чтобы отрешиться от всего, что творится в этом мире, прогнившим до основания корней. Но я хорошо понимал, что не могу сбежать на территорию высшего общества, потому что я – неотделимая часть и порождение прогнившего мира. Меня можно было только ампутировать от него, но это означало неминуемую смерть.

Я бродил по комнатам своей отвратительной квартиры, словно зверь в вонючей клетке. И в злобной ярости крушил ненавистную мне мебель, переворачивал столы, стулья и диваны, вскрывал кожаные кресла кухонным ножом и бил фарфоровую и хрустальную посуду. Я срывал со стен картины и бросал их в общую свалку мусора, сдирал обои и разрезал ковры.

Я ненавидел всё это лютой ненавистью. 

Нам изо дня в день внушали, что все мы потенциально можем быть такими, как Магнус Стофель. Но это не так. Нас надували всю жизнь, как резиновый шарик до тех пор, пока он не лопнет, чтобы после выкинуть его на окраину истории, как использованный продукт. Однако я попробовал на вкус тот призрачный мир, которым мы все грезили. И это уничтожило меня прошлого, ибо если вкусить сладкое, то горечь после этого становится в разы сильнее.

Мое бешенство прервал звонок. Однако я не решился подойти и ответить на него, и вскоре сработал автоответчик.

– Ну, всё с тобой понятно, – проурчал противный голос Прэко. – Не буду утруждать себя в том, чтобы читать тебе нотации. Я лишь просто скажу, что тебе больше не следует появляться на пороге журнала. Ты уволен. Всего, как говориться, хорошего…

А мне было решительно плевать.

Прошло несколько дней, но Магнус не давал о себе ничего знать. Я несколько недель прожил в затворничестве своей разрушенной отчаянием квартире, но не получил ни одного звонка, ни одного сообщения от этого человека. Я существовал всё это время в фанатичном ожидании.

Однако мое терпение вскоре стало иссякать. Я принялся звонить в его приемную, но новая секретарша из раза в раз говорила мне, что Магнус сейчас занят и что он вскоре мне перезвонит, но никаких звонков после этого не было. Я звонил вновь и вновь, и окончательным моментом стал последний мой звонок в приемную:

– Люций, послушайте, – нервно проговорила секретарша. – Ваша настырность начинает провоцировать нас на радикальные меры. Магнус просил вам передать, что если вы не перестанете постоянно нам звонить, то он напишет заявление в полицию.

Дальше я ее уже не слушал – бросил трубку.

Теперь я жил в полубредовом состоянии, неспособный даже вспоминать куски своих однообразных дней. Я даже не сразу заметил, что бесцельно брожу по своей квартире с револьвером в руках. Выход у меня был только один. И Лилит указала мне на него.  

Теперь я стоял перед выбором между вечным забвением смерти и томительной мукой моей примитивной жизни. Я решительно приставил холодный ствол револьвера к потному виску.

В этот момент судорожно залепетал телефонный звонок – сработал автоответчик. И я медленно взвел курок. 

–Извините, я не могу в данный момент вам ответить. Оставьте сообщение после гудка.

Автоответчик тихо щелкнул и застрекотал. Я медленно нажал на спусковой крючок – и револьвер щелкнул. Но я почему-то был жив. С толикой изумления я открыл барабан револьвера, чтобы проверить, заряжен ли он, и некоторое время ошеломленно смотрел на округлую вмятину на капсюле патрона, который не сработал. Тогда я закрыл барабан и вновь взвел курок.  

–Добрый день, Люций…

Я испуганно вздрогнул, услышав его спокойный, густой голос.

–Еще раз прошу меня извинить за причиненные неудобства. Не каждому дано пережить то, что ты пережил. В этом я чувствую свою вину. Такой контраст, знаешь ли... Поэтому я решил попросить прощение более серьезным способом: я предлагаю тебе весь контрольный пакет акций журнала «Mendesveritas». Думаю, это будет честно, учитывая то, что благодаря тебе этот журнал так финансово поднялся. Если тебя это интересует – перезвони. Береги себя. И удачи!