Магнус повернулся ко мне.   

– Но ничего не попишешь, – лукаво усмехнулся он, разведя руками, словно был замешан в падении Рима. – Империи рождаются и умирают. Как и люди.

Магнус неспешно обошел меня и чинно сел на свое место, достал из стола небольшую шкатулку, из которой извлек трубку, набил ее табаком и закурил, пуская сизый, маслянистый дым. Табак резко бил в нос крепким ароматом.

– Вас что-то смутило – верно? – спросил он.

– Да. Почему ваш кабинет не на самом верху?

– То есть ближе к небесам? Боже упаси! Чем выше от земли, тем дальше от ее проблем и тем больнее падать с такой-то высоты. Мне это так знакомо, знаете ли! Но я не бегу от проблем. Присаживайтесь, – радушно предложил он.

Я настороженно сел напротив.

– Итак, – сказал он важно. – Вы здесь. Один маленький шаг для журналиста, но огромный шаг для журналистики.

Он зажал трубку зубами.

– Вы хотели обо мне написать. Но о чём, позвольте узнать? Что вас во мне так привлекло? Ведь риск, на который вы решились, надеюсь, оправдан?

Он испытующе посмотрел на меня.

– Чем вы занимаетесь? – холодно спросил я.

– Неужели вы не знаете?

– Нужно же с чего-то начать.

– Верно. Что ж. Я торгую смутными контрактами на будущее.

– То есть воздухом, – усмехнувшись, сказал я, желая поддержать шутку.

– Вы мне нравитесь, – слегка прищурился он и смело затянулся. Табак в чашечке трубки мягко зашуршал.  

– Чем?

– Люблю успешных людей, поскольку они получают всё самое лучшее. Поэтому несправедливо обойти вас стороной. Мы – хищники, Люций, мы добиваемся успеха, а потом забываем его, чтобы достичь нового. Поэтому вы здесь – с нами.

– С вами?

– Просто фигура речи. Вы меня достаточно напугали, Люций. Честно. Как только я услышал, что такой человек, как вы, намерен написать обо мне, у меня мурашки забегали по коже. Неужели хотите раскрыть все мои тайны?

– Почему бы и нет? – тонко улыбнулся я. – У вас же есть тайны?

– Дьявольское количество. Я даже прямо сейчас готов поделиться с вами одной из них. Но только никому не говорите – идет?

– Разумеется.

– Я купил себе церковь. Хожу туда каждую неделю – помолиться. Это успокаивает. Забываешь обо всём. Даже о том, о чем не следует забывать.

– Я сохраню это в тайне.

Магнус кивнул, глухо засмеявшись. 

– Вы хотели обо мне написать, и я даю вам такую возможность. Проживите со мной несколько дней моей настоящей жизни. Там, здесь, в общем – где придется. А потом и подумаете, что обо мне писать.

– В чем подвох?

– Все мы смотрим не на то и не туда. Поэтому и не всматриваемся в суть происходящих вещей. Я же предлагаю вам изучить всё, скажем, изнутри. Прочувствовать собственной шкурой. Ведь ставки должны расти – верно?  

Магнус протянул мне руку, вперив в меня немигающий взгляд.

– Ну как – вас устраивает такая сделка?

– А взамен, я так полагаю, моя душа, – сказал я, вызвав у него улыбку.

– Всё зависит от вас, – добродушно кивнул он, подмигнув мне.

И я пожал ему руку. Он стремительно поднялся и направился к двери.

– Идемте! Поедем в мою усадьбу и обмоем этот чертов бизнес. Довольно вам уже рыться в никчемных жизнях богатых простолюдинов. Я вам найду компанию поинтереснее. 

Мы прогуливались по его роскошной усадьбе перед ужином в ожидании приезда гостей. Шли неспешно по террасе мимо ухоженных садов, расцветших яркими бутонами.

– Вот вы журналист, – говорил Магнус. – Знаете всё и обо всех и даже больше. А что вы думаете о нашем мире людском?

– Что за вопрос?

– Скажи мне, что ты думаешь о нашем мире, и я скажу тебе, кто ты. Обычное желание узнать немного больше о собеседнике. Разве нет?  

– Я не думал над этим.

– Очень напрасно, дорогой друг. Очень напрасно. Ведь вы в нем так или иначе живете. Я вам помогу. Знаете, как у классика: «Весь мир – театр, и люди в нем – актеры».

– Банально, – возразил я.

– Правда сама по себе банальна. Поэтому ее так не любят. Не зря же столько людей с неподдельным интересом читают ваш журнал. Не примите на свой счет.

– И не думал.

– Но, возвращаясь к цитате, я бы сказал немного иначе: «Весь мир – песочница, и люди в ней – игрушки». Кстати, вы любите классику?

– Нет. Классических книг я не читаю. И вам особо не советую. Поверьте человеку, который прошел через факультет журналистики. Там я подробно изучал всю эту муть.

– Отчего же у вас такая неприязнь к так называемым нетленным произведениям?

– Разве в них есть что-то хорошее? Все эти умудренные классики литературы наперебой толковали, что всё вокруг несказанно плохо, что мы плохие и что будущее у нас еще хуже, чем мы сами. А они, видимо, были такими белыми и пушистыми. В общем – сплошная безысходность и апатия. Это ли мне нужно в жизни?

Магнус сдержанно рассмеялся и похлопал меня по плечу.

– Я скажу вам кое-что. Если человеку книга говорит, мол, всё вокруг плохо, и он после этого думает, что ничего уже не изменить и что у всех просто судьба такая, то выход у него в таком случае только один – пойти куда-нибудь и пустить себе пулю в голову, чтобы избавить мир от своей глупости…

Он на мгновение задумался.

– …Хотя, признаться честно, я тоже не люблю людей, которые читают классику.

– И почему же?

Магнус на меня внимательно посмотрел.

– Да ценности у них другие.

После его ответа я долго пытался понять, что он имеет в виду. С другой стороны, подумал я, какая разница в том, что Магнус мог вкладывать в эти слова?

Вскоре мы подошли к открытому гаражу, где стояли раритетные автомобили, сверкающие глянцем зеркальной полировки. Я прекрасно знал, что на таких завидных машинах почти никогда не ездят – их покупают за набитые деньгами мешки, чтобы просто хранить у себя в гараже, словно бесполезную коллекцию бабочек всех видов и мастей.

Некоторые из этих моделей я сразу же узнал. Это были воистину мускулистые машины, о которых я давно мечтал. Я подошел к одной из них и с жадным интересом осмотрел ее.

– Сильная вещь, – отметил я, заглядывая в салон.

Магнус усмехнулся, пройдясь вдоль машины и равнодушно ведя по ней рукой.

– Сила… – проговорил он задумчиво. – Сила, дорогой Люций, заключается в способности избавиться от какой-либо ответственности. Вот я, к примеру, тот, кто избавлен от нее изначально. Я могу делать всё на свое усмотрение, а вот вам всегда будут давать по рукам. И человечество уже давно смирилось с этим, потому что эта схема работает, она традиционна и она комфортна для всех. Хотите, я всё же нарисую вам действительную картину мира?

– А вы ее, я так понимаю, хорошо знаете, если столь уверенно заявляете, что она действительна? – Я думал, что ему не понравится мой вопрос, и было уже пожалел, что задал его, однако Магнус весело улыбнулся, ответив:

– Лучше всего устройство мира знает тот, кто стоит в нем у истоков зла.

– И что же это за исток такой. – Я усмехнулся.

– Финансы. Очевидно же, что они никогда добром не щеголяли. Ну, так что ж – хотите?

– Разумеется.

– Ваше пресловутое человечество (человечеством я называю скопище млекопитающих, потому что сливки общества всегда относят себя к богоносным серафимам) находится между двумя мощными силами. Вы, как масло между сочным куском мяса и довольно изысканным хлебом. Наверху – диктатура утопии, которая требует от человека слишком многого. Человеку непосильно выполнять все эти требования – это противно его природе. Человека нельзя избавить от склонности к греху точно так же, как нельзя из льва сделать вегетарианца. Внизу находится либеральная, свободная ниша, которая с упоением воспевает человеческие слабости и воспаленные желания. И защищается всё это свободой выбора свободной личности. Мерзость. Эта личность, противником которой я ни в коем случае не являюсь, должна быть сугубо индивидуальной и не похожей на остальных. Даже если эта индивидуальность проявляется лишь в свинском поведении. Но человек свободен. Его мораль, его нравы, его поведение и желания защищаются и отстаиваются в полной мере.