И он снова принялся искать. Прочесал перелесок вдоль и поперек. Потом побежал к месту дневки, чтобы взять правильное направление. И вдруг не смог точно вспомнить, в каком направлении вчера вечером погнал Куртина! Десять, пятнадцать, двадцать раз он проделывал этот путь с самыми незначительными отклонениями. Все тщетно.

Нервозность Доббса все возрастала. Солнце сейчас стояло прямо над головой и палило нещадно. Он тяжело дышал, тело покрылось потом. Безумно хотелось пить. Но он не пил, а бессмысленно вливал в свое нутро много воды.

И когда Доббс в сотый, наверное, раз готов был поклясться, что именно на этом месте пристрелил Куртина, он увидел под ногами обуглившуюся ветку. Эта ветка вчера служила ему факелом.

Трава под ногами измята. Но это, вполне возможно, оттого, что он здесь долго ползал, а потом топтался. Следов крови не видно. Но разве ее тут разглядишь? А вдруг Куртина утащил какой-то зверь?

«Тем лучше, — подумал Доббс. — Скоро от его трупа ничего не останется». Несколько успокоившись, он подумал, что пора возвращаться к каравану. Но то и дело оглядывался. То ему чудилось, будто он углядел меж деревьев Куртина, то вздрагивал — показалось, что увидел другого человека. А то пугался, заслышав — будто бы! — человеческие голоса. Хрустнет ветка или камень покатится — а он уже выдумывает, будто это кугуар вокруг него ходит, тот самый, который утащил Куртина; вошел, мол, во вкус человеческой крови и вот-вот нападет сзади!

Вернувшись, прикрикнул на ослов, и те пошли. Но вести караван оказалось делом куда более трудным, чем Доббс себе представлял. Попытался было Доббс подстегивать вожака, заставляя тянуть за собой остальных, но его усилий хватило метров на пятьдесят. А потом вдруг наступил момент, начиная с которого ослы пошли послушно и без всяких понуканий. Набрав хорошую скорость, они аккуратно спускались по тропинке. Это было настолько приятной неожиданностью, что Доббс с довольной миной вышагивал сбоку и даже позволил себе закурить трубку.

«Наверняка я недостаточно тщательно все осмотрел, — думал он. — А вдруг я его не убил, а всего лишь тяжело ранил? И поэтому я должен найти его и добить. Самое меньшее, в чем меня теперь обвинят, если схватят, — покушение на убийство с целью грабежа. А это никак не меньше двадцати лет каторги».

Как Доббс ни прикидывал, выход оставался один: повернуть обратно и опять искать убитого или раненого Куртина.

Когда Доббс с караваном опять оказался на прежней стоянке, уже спустился вечер. Он даже не стал разгружать ослов, а сразу бросился на поиски.

Однако ночь опустилась быстро, и Доббс был вынужден прекратить поиски.

Теперь оставалась только одна возможность для спасения: немедленно прекратить всякие попытки найти Куртина, завтра рано утром отправиться в путь и попытаться с максимально возможной скоростью добраться до станции. Немедленно продать ослов и весь инструмент, сесть в первый попавшийся поезд, сойти в большом городе и попытаться там затеряться. В Ларедо, Браунсвилле или другой пограничной станции ему пока появляться рано. Потому что если Куртин действительно доберется до деревушки или Говард уже покинул индейцев, — его, Доббса, первым делом будут искать на границе.

Позавчера Доббс видел с горы паровозный дымок: это бежал по долине поезд. Значит, до станции совсем уже близко.

Доббс выступил из лагеря даже раньше намеченного. Животные были послушнее, чем вчера: не приходилось так часто останавливаться, и, вдобавок, часть пути они уже знали. Тем не менее один из ослов вырвался и убежал. Вернуть его Доббс не сумел, и пришлось на эту потерю махнуть рукой, не то опять потерял бы невесть сколько времени. Во время бегства осла тюки попадали на землю, и Доббс разложил их содержимое по оставшимся тюкам.

Теперь Доббс почти постоянно мог видеть железнодорожную линию. Дорога полого вела вниз, все время вниз, в долину. Он без труда добрался бы в тот день до станции Чинакатес или Гвадемале. Но в этих крохотных деревушках он со своим караваном тем более обратил бы на себя внимание. Его просто бы не могли не заподозрить. Кроме того, в таких мелких селениях ему никогда не продать ослов, инструмент и другие предметы. А продать их нужно, чтобы купить билеты и оплатить провоз багажа.

У него все-таки не осталось другого выбора, как окольным путем добираться до Дуранго — там он свои дела обделает незаметно. Итак, еще добрых два дня пути. Или даже три. Эх, знать бы, жив Куртин или мертв!

Устраиваясь вечером на отдых, он чувствовал себя увереннее, чем два предыдущих дня.

Тут ленивой рысцой прибежал пропавший днем осел, вернувшийся теперь к своим приятелям. Два пощипывавших траву осла резко повернули головы и заревели.

— Мне уже повезло! — воскликнул Доббс, рассмеявшись, когда увидел пробежавшего мимо осла. — Целые пятнадцать песо вернулись.

Он вдруг пришел в такое хорошее расположение духа, что начал насвистывать и даже запел. И спал этой ночью куда спокойнее, чем в прошлую.

Когда около полудня следующего дня тропинка проходила через холм, он смог уже издали увидеть Дуранго. В тот вечер Доббс в последний раз разбил походный лагерь. Завтра вечером он будет в Дуранго, а утром следующего дня — в поезде, идущем в Канитас. Продать ослов и весь инструмент — дело недолгое, ведь лишних денег он не запросит: только бы хватило на проезд.

Доббс торжествовал. Он уже чувствовал себя победителем. Когда ветер дул с юга, в ночной тиши слышался лай поездов. Этот странный воющий лай паровозов, звучащий столь пугающе, навевал на него такое чувство, будто он лежит в постели гостиницы, где-то рядом с железной дорогой. Это был зов цивилизации. Слыша его, Доббс чувствовал себя в безопасности. Он жаждал теперь попасть под защиту закона, правосудия, крепких городских зданий, всего того, что поможет ему сохранить свое добро.

Что теперь может с ним сделать Говард? А ничего. Если попытается добиться чего-то с помощью суда или полиции, сам же и попадется. Кто выкопал штольню и мыл золото без разрешения правительства? Он, Говард, обокрал государство и нацию. Так что он поостережется предпринять что-либо против него, Доббса. А Куртин? Если Куртин действительно остался в живых, чем опасен он? Не больше, чем Говард. Куртин тоже ограбил государство, и если он заявит в полицию, ему придется этот факт признать. Доббс государство не грабил. Покушение на убийство? И этого Куртин доказать не сумеет. Никто ничего не видел. Раны на теле? Кто знает, во время какой драки или даже уличного ограбления, в котором Куртин участвовал, он получил эти раны? Доббс теперь достойный, элегантный, преуспевающий господин, который может себе позволить нанять дорогого адвоката. Ему поверят, когда он пренебрежительно, с явным презрением заявит: «Что вы хотите — оба они грабители с большой дороги!» Уж как-нибудь он это дело провернет. Когда он окажется под охраной закона, Куртину с Говардом к нему не подступиться. Как все же хорошо, что есть закон!

Конечно, старик или Куртин могут злодейски убить его из-за угла. Да, могут, и против этого он, несмотря на все законы, беззащитен. Но тогда убийцу повесят, или он попадет на электрический стул. Зная об этом, они вряд ли решатся на такой шаг.

Но где же все-таки труп Куртина? Кто-то нашел и отнес в безопасное место? Пума или ягуар уволокли? Но тогда он увидел бы хоть какие-то следы. Нет, а что если он Куртина все-таки не убил?

Утром караван отправился в путь позже обычного: пришлось собирать разбежавшихся ослов. Вечером Доббс небрежно стреножил их, и вот некоторым удалось освободиться. Часа два ушло зря.

Дорога стала получше, и около полудня Доббс прикинул, что часа через три придет в Дуранго. В его намерения не входило идти прямо в город, он собирался остановить караван и разгрузить его у первой же подходящей асиенды близ города. Там с помощью хозяина он найдет покупателя для ослов, если тот сам не пойдет на выгодную сделку, соблазнившись дешевой ценой животных. А потом Доббс переложит тюки на повозку и отправит на товарную станцию. Никто на это внимания не обратит. В декларации он объявит свой груз высушенными шкурами животных. Оплатит по высшему тарифу, и все от него отвяжутся.