— В нашей отрасли очень сильна конкуренция. Из-за забастовки мы погрязли в долгах. Руководство отделения может попросту нас закрыть. Люди об этом знают.

— Отделения?

— Отделения инженерного и литейного дела «Мидланд Амальгамейтедс». Мы принадлежим этой компании.

— А я думала, что владельцы — Принглс и сыновья.

Уилкокс рассмеялся грубоватым лающим смехом.

— Что вы, семейство Принглс давно уже вышло из дела. Они заработали свои денежки и самоустранились, когда все еще шло отлично. После этого компанию дважды перепродавали. — Он снял с полки картонную папку и передал ее Робин. — Здесь диаграммы, показывающие нашу долю в корпорации, и схема управленческих структур компании. Вы разбираетесь в производстве?

— Совершенно не разбираюсь. Разве не в этом главная цель?

— Цель чего?

— Программы Теневых Резервов.

— Разрази меня гром, если я понимаю, в чем ее цель, — злобно буркнул Уилкокс. — По-моему, это просто рекламный трюк. Вы ведь преподаете английскую литературу, не так ли?

— Да.

— Что именно? Шекспира? Поэзию?

— Ну, я читаю первокурсникам лекции по…

— В средней школе мы сдавали «Юлия Цезаря», — перебил Уилкокс. — Учили наизусть огромные куски. Я его ненавидел. Преподавал нам надутый южанин, который все время подъё… издевался над нашим акцентом.

— Я занимаюсь романом девятнадцатого века, — пояснила Робин. — И женской темой.

— Женской темой? — переспросил Уилкокс с явным неодобрением. — Это еще что такое?

— Женская проза. Изображение женщины в литературе. Феминистская критика.

Уилкокс засопел.

— И за это дают ученые степени?

— Я читаю не всему курсу, — неохотно уточнила Робин. — У меня факультатив.

— По-моему, слишком примитивный, — сказал Уилкокс. — Впрочем, для девушек сойдет.

— У меня есть и юноши, — возразила Робин. — Кстати, текстовый материал очень трудный.

— Юноши? — Уилкокс презрительно скривился. — В смысле педерасты?

— Нет, совершенно нормальные, приличные и интеллигентные молодые люди, — ответила Робин, стараясь справиться с раздражением.

— Тогда почему они не изучают что-нибудь полезное?

— К примеру, инженерное дело?

— Это сказали вы, а не я.

— Вы действительно хотите, чтобы я вам объяснила? — спросила Робин и вздохнула.

— Ну, если вы хотите сами.

— Потому что их больше интересуют мысли и чувства, чем то, как работают машины.

— И каков же доход от мыслей и чувств?

— А разве деньги — это единственный критерий?

— Если есть лучше, то он мне неизвестен.

— Как насчет счастья?

— Счастья? — растерянно повторил Уилкокс. Впервые за время разговора он был сбит с толку.

— Да, счастья. Мне мало платят, но я счастлива своей работой. Или буду счастлива, если мне удастся ее получить.

— А в чем проблема?

Робин объяснила, в каком она оказалась положении, и Уилкокс был куда больше потрясен защищенностью ее коллег, чем ее собственной беззащитностью.

— Вы хотите сказать, что их работа закреплена за ними пожизненно? — не поверил он.

— Ну да. Но в будущем правительство намерено отменить постоянные штатные должности.

— Вот и правильно.

— Но это же жизненно важно! — возмутилась Робин. — Это единственная гарантия свободы научной мысли. И именно это было одной из причин нашей забастовки на прошлой неделе.

— Погодите-ка, — перебил Уилкокс. — Вы выступали в поддержку пожизненных должностей других преподавателей?

— В том числе, — кивнула Робин.

— Но ведь если их нельзя уволить, там никогда не найдется места для вас, будь вы хоть в сто раз лучше.

Эта мысль уже приходила в голову Робин, но она отгоняла ее как непорядочную.

— Это принципиальный вопрос, — сказала Робин. — К тому же, если бы не сокращения, у меня уже была бы постоянная работа. Мы бы набирали больше студентов, а не меньше.

— Вы думаете, университетам следует беспредельно расширяться?

— Не беспредельно, но…

— Настолько, чтобы вместить в себя всех желающих заниматься женской темой?

— Если вам угодно, можете считать именно так, — ощетинилась Робин.

— А кто платить будет?

— Вы все сводите к деньгам.

— Именно этому и учишься, занимаясь бизнесом. Кто это сказал: не бывает бесплатного сыра?

— Не знаю, — пожала плечами Робин. — Какой-нибудь экономист правого толка, я полагаю.

— Кто бы он ни был, с головой у него все в порядке. Где-то я это вычитал: не бывает бесплатного сыра. — И он снова лающе засмеялся. — Кому-нибудь обязательно приходится платить по счетам. — Он взглянул на часы. — Что ж, пожалуй, пора показать вам мои владения. Подождите меня пару минут, хорошо? — Он встал, снял пиджак со спинки стула и просунул руки в рукава.

— Разве я не должна повсюду вас сопровождать? — спросила Робин, вставая.

— Не думаю, что вы сможете пойти со мной туда, куда я собрался, — возразил Уилкокс.

— Ох, — спохватилась Робин и покраснела, но быстро собралась с мыслями. — Не могли бы вы показать мне дорогу в дамскую комнату?

— Я попрошу Ширли проводить вас, — ответил Уилкокс. — Встретимся здесь через пять минут.

Боже милостивый! Не просто лектор по английской литературе, даже не лекторша по английской литературе, а продвинутая лекторша-феминистка с левыми взглядами! Вик Уилкокс сбежал в директорский туалет и укрылся в нем, как в убежище. Это была большая, сырая и промозглая комната, в лучшие времена щедро оборудованная мраморными раковинами с медными смесителями, но уже давно требовавшая капитального ремонта. Уилкокс стоял возле писсуара и остервенело писал на белую керамическую стенку с разводами от текущей с труб ржавой воды. Что, черт возьми, он будет делать с этой бабой каждую среду на протяжении двух месяцев? Стюарт Бакстер, должно быть, совсем рехнулся, если прислал ее. Или это заговор?

Странно. Очень странно и подозрительно, что он видел ее раньше — на прошлой неделе, возле Университета. Ее волосы, полыхавшие в утреннем тумане, как языки пламени, ее сапоги и кремовая куртка со спущенными плечиками попались Вику на глаза, когда он стоял в пробке, пока пикетчики спорили с водителем грузовика, который пытался въехать на территорию Университета. Она стояла на тротуаре, держала какой-то глупый лозунг — «Сокращение образования — это не шутки» или что-то в этом роде — и весело болтала с толстозадой теткой в алом лыжном костюме и розовых ботинках. Помнится, Вик еще подумал: все-таки случилась забастовка. Те две женщины, и особенно рыжая, олицетворяли собой все то, за что он ненавидел подобные выступления: политические действия рабочего класса в стиле среднего класса. И вот теперь он целых две месяца не сможет от нее отделаться.

На кафельном полу посреди уборной стоял столик с мраморной крышкой, на котором были разложены одежные щетки и мужская парфюмерия. За все время работы в «Принглс» Вик ни разу не видел, чтобы ими кто-нибудь пользовался. От злости и разочарования он схватил длинную щетку и со всей силы ударил ею по столу. Щетка сломалась.

— Черт! — выругался Вик.

Словно в ответ на стук в одной из кабинок зажурчала вода, дверь распахнулась, и на пороге возник Джордж Прендергаст, директор по персоналу. Нельзя сказать, чтобы это стало полной неожиданностью, ибо Прендергаст страдал кишечным расстройством и частенько наведывался в директорский туалет. Но Вик думал, что он здесь один, и со стороны выглядел довольно глупо с обломком щетки в руке. Чтобы спасти положение, он взял другую щетку и принялся чистить рукава и лацканы пиджака.

— Чистите перышки перед встречей с собственной тенью, Вик? — сострил Прендергаст. — Я слышал, она вполне… э-э… что она… — он запнулся, увидев выражение лица Уилкокса, и изумленно смотрел на него сквозь толстые стекла очков. Прендергаст был моложе всех в дирекции и испытывал перед Виком благоговейный страх.

— Вы ее видели? — спросил Уилкокс.

— Нет, не видел, но Брайан Эверторп говорит…