В Блумингтоне под неусыпной заботой Мэри он стал быстро поправляться.

- Все было прекрасно, - вспоминает Джек, - за ис­ключением того, что я пристрастился к барбитуратам.

Джек стал принимать их даже без особой нужды и все больше и больше втягивался в эту привычку.

Я сознавал, что это нехорошо, но все же продолжал их принимать, - рассказывал Джек. - Они как-то затума­нивали мои представления о действительности.

Возвращаясь в мир действительности, Джек стал бо-ятася повторения сердечного приступа, от которого он должен умереть или по меньшей мере распроститься с мечтою когда-нибудь сделаться доктором. Барбитураты стали для него заменителями мужества, мокси.

У Джека не было особенных оснований тревожиться за свое сердце - клиническая проверка в Индианополисе по­казала, что его сердце работало отлично. Но, когда он после этого осмотра шел к автобусной станции, чтобы ехать к Мэри в Блумингтон, многолюдие и толкучка на улице так на него подействовали, что он стал дрожать от страха; он не сомневался, что сейчас начнется новый сер­дечный приступ, а у него не было с собой успокоительных пилюль. Он не решился сесть в переполненный автобус и договорился с попуткой машиной о доставке его в Блу­мингтон. Но любезный шофер, согласившийся взять его в машину, оказался пьяным...

- Я никогда не забуду выражения лица у врача ско­рой помощи, когда он помог меня поднять, стер кровь с лица и узнал меня, - рассказывает Джек. - «Боже мой, Фергюсон, вы-то как сюда попали?»

Какой-нибудь час назад Джек беседовал с этим вра­чом в больнице. И Джека повезли обратно в больницу с вывихом плеча, отрывом ключицы, тремя сломанными реб­рами и пятидюймовой раной на лбу.

Можно ли упрекать Джека за попытку самоутешения? В больнице у него было достаточно времени, чтобы отдох­нуть, погоревать о своей судьбе и утешиться маленькими желтыми капсулами, которые так хорошо помогали забы­вать о страшной действительности. Капсулы стали его друзьями. Тем временем Мэри удалось выпросить для них обоих маленькую хижину на территории незаконченного строительства Дома ветеранов, и, чтобы им как-нибудь про­кормиться, она устроилась на должность кассирши в меди­цинском отделении университета.

Профессора очень сочувственно отнеслись к Джеку. Несмотря на то, что он пропустил целый семестр второго курса, они снова поручили ему преподавать студентам хи­рургическую анатомию и заведовать биохимической лабо­раторией. Он обладал живым «химическим» воображе­нием. Он способен был видеть теоретические шести­угольники и пятиугольники и боковые цепи сложных химических формул в трех измерениях, как будто они существовали в действительности.

Не могло быть никаких сомнений в умственной одарен­ности Джека; но его поведение стало серьезно беспокоить жену, по мере того, как он все больше подпадал под власть маленьких желтых капсул.

До этого времени Джек всегда был ласков и добр со мной - рассказывает Мэри, оглядываясь на прошлое. Но теперь на него находили припадки и он становился ужасно грубым. Он говорил: «Убирайся отсюда к черту! Не пойму, как я мог жениться на тебе»

- Но я не уходила, - продолжает Мэри. - Я упорно оставалась возле него.

Когда вспышка кончалась, Джек плакал и говорил Мэри: «Я же знаю, что ты все для меня в жизни».

Он снова начал бешено работать, хотя и не совсем поправился после автомобильной катастрофы. С рукою на подвеске он занялся преподаванием хирургической анато­мии и биохимии. Он поглощал и переваривал горы всяких сложных знаний, и это вносило еще больше путаницы в его мозговую деятельность, и без того слишком активную. Он стал боязлив. Вся ата химия, которая так ему приго­дится, когда он станет врачом, - что в ней толку, если его сердце может каждую минуту остановиться. И он снова хватался за маленькие желтые капсулы и забывался в тя­желом двухчасовом сне.

- Они действовали очень хорошо, - вспоминает Джек, - но их требовалось все больше и больше, чтобы заглушить страх и успокоить нервы.

Мэри была его врачом. Видя, что Джек едва ли смо­жет справиться с очередной барбитуратовой депрессией, Мэри настойчиво уговаривала его бросить свои капсулы. Она всячески выставляла перед ним его главную цель - добиться врачебного диплома. Отказавшись наконец от своей пагубной привычки, Джек стал тихим, мягким, с яс­ной головой и еще сильнее впрягся в работу. Но спал он все меньше и меньше, пока совсем не потерял сна. И вот...

Но случилось с Джеком Фергюсоном? Он почувство­вал, что его мозг, сверхактивно работавший в течение многих лет, начал быстро утомляться. В своем стремлении хи­мически приглушить работу мозга с помощью маленьких желтых капсул Джек сделал его из высокоактивного слабоактивным. Вместо того чтобы дать Джеку отдых, капсулы отравили его и привели к отупению и депрессии всячески старался победить ее и восстановить нормальную работу мозга с помощью кофе и бен­зедрина.

Джек и Мэри старались держать в секрете, что он стоял на пороге тяжелого нервного расстройства.

- Как вам удавалось скрывать от товарищей, что вы увлекаетесь барбитуратами? - спросил я недавно Джека.

Он усмехнулся:

- Обычно я развивал такую бешеную энергию, что когда стал слабоактивным, меня можно было принять за нормального человека.

В общем жизнь Джека и Мэри в те дни еще не пред­ставляла ничего трагического. Доктор Гэрольд Е. Бауман, близкий их приятель, вспоминает о лачужке Фергюсона в Грэвел Гольч, как о широко открытом доме. Случайно заглянувшим посетителям сразу давали понять, что Джек и Мэри будут обижены, если незваные гости не останутся ужинать. Фергюсоны были бедны, как церковные мыши, но Джек как-то ухитрялся наскрести от пятидесяти центов до пяти долларов, чтоб выручать нуждавшихся товарищей. А Мэри внимательно следила за тем, чтобы вовремя были посланы деньги дочери Джека.

Джек был большой выдумщик. Без гроша в кармане он устраивал товарищеские вечеринки, на которых разы­грывал из себя богатого лорда. Он предлагал гостям на выбор старое шотландское, контрабандное виски или им­портный джин - все это подавалось в соответствующей посуде; происхождение содержимого не подлежит оглаше­нию, синтезировал его сам отставной буфетчик Фергюсон из обыкновенного этилового спирта, которому он придавал соответствующий цвет и аромат.

Джек хорошо умел торговать - особенно самим собой. В один из редких вечеров, когда он позволял себе выйти из дому, Джек, Бауман и еще один студент зашли в тавер­ну посидеть за кружкой пива, а в кармане у всех троих было не более тридцати центов. Джек быстро набросал черным карандашом на белой бумаге штриховой портрет хозяина бара. «Стоит это по кружке пива на троих?» - спросил он, улыбаясь. В этот вечер он нарисовал карика­туры на всех посетителей бара и обеспечил себя и товари­щей таким количеством пива, какое они, не теряя достоин­ства, могли в себя вместить. Они просидели до закрытия заведения, и содержатель бара выпроводил их домой с тридцатью центами, которые остались нетронутыми в их карманах.

Несмотря на то, что Джек приближался уже к сорока годам, казалось, что энергия неисчерпаема. Делая отличные успехи в изучении медицинских наук и преподавании биохимии, Джек умудрялся еще подрабатывать - там доллар , а тут дайм, - подготавливая студентам трупы для занятий по анатомии, или, поднявшись чуть свет, он бежал в больницу для выполнения врачебных назначении, разнося больным кислород.

- Джек часто брал меня с собой посмотреть, как он препарирует трупы для студентов, - вспоминает Мэри. - Он так трогательно старался меня чему-нибудь научить а я была дура-дурой. Он водил меня и в дет­ское отделение. Я очень гордилась, что ребята его так любят.

В 1946 году Мэри вдохнула в сердце Джека решимость сжечь за собой корабли, пожертвовав двадцатилетним ста­жем кочегара на Монон, и прямым путем идти к докторскому диплому. Бросив завод и вступив на этот путь во­семнадцатилетним юношей, он через пять лет потерял все следы...

И вот в июне 1948 года наступил желанный день, кото­рого он ждал двадцать два года. Наконец-то, в 40 лет он - врач, доктор Джон Т. Фергюсон. Он добился своего. Нет, неверно - этого добилась Мэри. Спасибо тебе, Мэри. Те­перь путь для него открыт.