— Какие власти в нашей Кае! — сказала хозяйка. — Колхозная бригада — вся власть. Вам ближе в райцентр податься. Двенадцать верст до Бисерова. Выйдете за деревню, вон в окно видать дорогу-то. Там и мосток через реку Чус. Одна дорога после моста, не заплутаете.
Поблагодарили и заторопились. На крылечке Грищук спохватился:
— Ой, хозяюшка, из памяти вышибло. Какое сегодня число?
— С утра-то шестое было. Шестое июня идет. Чать, контузию имели, солдатики горемычные?
Грищук замер на нижней ступеньке.
— Неужто июнь? — не поверил он. — По всем приметам, только май распечатали. Черемуха цвет еще не обронила.
— Право слово, контузия. Где-то, может, и обронила, а в наших местах черемуха завсегда в конце мая зацветает. Июнь, солдатики, не сумлевайтесь.
Пока выходили из деревни, Грищук сделал несложный подсчет. 109 дней провели они в Гиблом лесу.
На стоянке в шатре все лежало нетронутым. Отдохнули, перемотали портянки.
— Забираем все оружие и рацию, — распорядился Грищук. — Взрывчатку закопать. Не дай бог, если пацаны придут сюда по затесям.
Обвешанные оружием, обливаясь потом, они к вечеру миновали деревеньку и вышли к мосту через реку Чус.
С противоположной стороны к мосту подкатил трехтонный «захар» с дымящимся газогенератором, работающим на березовых чурках. Из кузова соскочили военные. Один из них, в офицерских погонах, с пистолетом ТТ в вытянутой руке, зычно скомандовал:
— Сложить все оружие в кучу и отойти на пять шагов!
Автоматы, ружья, пистолеты, кинжалы и мешок с рацией брошены на землю. Грищук, Астахов и Андриянов отошли в сторону и подняли руки.
Операция «Ульм» закончилась совсем не так, как планировали в разведшколе «Цеппелина».
Через сорок с лишним лет генерал-майор в отставке Виктор Петрович Широков, собирая материалы для лекции по истории органов госбезопасности, обратился к чекистской операции по розыску шпионско-диверсионной группы «Ульм», поднял из архива следственное дело. Листая ломкие листы, невольно вспомнил молоденького лейтенанта Широкова, комичным предстал перед ним эпизод, когда начинающий чекист принял за переодетых диверсантов группу оперативников из отдела «Смерш» Уральского военного округа. С улыбкой представил себе находчивого Федора Недобежкина, использовавшего для связи голубиную почту.
С высоты жизненного и профессионального опыта несколько иначе оценивается прошлое, время меняет окраску и оценку событий. При уровне науки и техники конца 80-х годов не составило бы труда обнаружить вражеский десант в Гиблом лесу, не пришлось бы напрягать силы чекистов трех областей и сотен их помощников в четырехмесячных поисках. Тогда же, весной 44-го, проследить за полетом специального самолета разведоргана «Цеппелин» не было технической возможности, и до сего дня остается тайной, почему экипаж выбросил парашютистов в случайном месте, введя в заблуждение и наших чекистов, и парашютистов. Остается лишь гадать об утечке горючего или неверном его расчете.
Иные в наше время чекистские возможности. Иная, более гуманная, и оценка тех граждан, которые в силу сложившихся обстоятельств вынуждены были давать подписку о сотрудничестве с вражеской разведкой. Белоэмигрант Астахов, советские военнопленные Грищук и Андриянов, независимо от симпатий и антипатий к нашей стране, практически не нанесли ущерба интересам Родины, не пытались выйти на связь с радиостанцией «Цеппелина», не применили оружия. Их правдивые и весьма подробные показания помогли в дальнейшем органам госбезопасности выйти на след других агентов.
Да, было другое время. Оставшиеся в живых агенты группы «Ульм» были осуждены на длительные сроки. Еще шла война. В гигантском водовороте человеческих судеб решался исход смертельного противостояния двух государственных систем и идеологий, терялись, как песчинки, люди. Еще сегодня мы не знаем судеб многих «без вести пропавших», затерялись следы и участников группы «Ульм».
Листает генерал-майор в отставке хрупкие от времени листы пухлого следственного дела, делает выписки для лекции. Еще один эпизод борьбы пермских чекистов с вражеской разведкой стал достоянием истории.
Л. ГОЛЛАНД, А. БЕЛЯЕВ
Послесловие к подвигу
«Предатель», «фашистский холуй», «изменник». Эти слова стояли рядом с именем Василия Кочкина. Но те, кто знал Василия лично, всегда считали его патриотом, исполнившим свой долг до конца.
После упорной поисковой работы многих людей, после тщательного следствия, проведенного пермскими чекистами, доброе имя Кочкина восстановлено.
Иван Николаевич Кочкин, потомственный железнодорожник, гордился Георгиевскими крестами. Часто вспоминал свои солдатские годы, особенно, конечно, 17-й, когда был избран председателем ротного комитета 165-го пехотного Луцкого полка, членом солдатского полкового комитета, стоявшим за большевиков.
Не любил красивых слов, а просто всю жизнь был солдатом Отечества — и в революцию, и в мирные годы. Несуетлив, в разговоре сдержан. Сын Ивана Николаевича Василий во всем старался походить на отца.
Прямой, сосредоточенный взгляд, волевой подбородок — таким запомнили Василия Кочкина товарищи по учебе в Свердловском энерготехникуме. Внешность его точно соответствовала характеру. За что бы он ни брался, всегда добивался своего. Всерьез занялся спортом — и получил значок ГТО, что по тем временам было свидетельством немалого труда и упорства.
Окончив в 1932 году техникум, стал помощником диспетчера в «Уралэнерго». Серьезная работа пришлась как раз по нему. Прибавлялся опыт, рос авторитет. И сослуживцев не удивило, что в 1939 году Кочкину предложили ответственную самостоятельную должность — диспетчера новой Закамской электростанции в Перми.
Время было тревожное. Кем-то по ночам расстреливались гирлянды изоляторов, чья-то недобрая рука бросала поперек проводов проволоку — и подача электроэнергии в города и поселки прекращалась. Еще нет-нет да и падали подпиленные опоры линий электропередачи. Кочкину не раз приходилось выезжать на аварии вместе с работниками ОГПУ. Со многими из них он сдружился, о чем только они не переговорили в долгих поездках по проселкам.
Именно здесь, в Пермской области, Кочкин начал готовиться к тому делу, за которое потом отдал жизнь.
Здесь, на Закамской ТЭЦ, Кочкин получал уроки гражданственности — не менее важные, пожалуй, чем уроки отца. Здесь он увидел, как действуют враги, здесь нашел друзей.
5 марта 1940 года двадцатичетырехлетнего Василия Кочкина призвали в армию. А меньше чем через полтора года он вступил в открытый бой с врагом. Летом 1941 года родные получили его последнее письмо из-под Смоленска. Даже тогда, в тяжелые июльские дни, Василий писал спокойно и уверенно:
«3 июля 1941 года. Здравствуйте, папа, мама и Валя! Сегодня имею наконец возможность написать вам письмо и сообщить о своем существовании.
...Как, интересно, у вас там положение в связи с войной? К сожалению, сейчас пока не могу дать своего адреса, но когда таковой получите, то напишите все подробно: и кого призвали, и как с продуктами, с учебой Вали, вашим здоровьем и т. д. и т. п.
Нахожусь на Западном фронте. Бойцы и командиры настроены твердо: бить врага, чтобы он не поднялся больше никогда из своей могилы. Что противник имеет сейчас некоторые успехи, нас нисколько не смущает, т. к., сосредоточив 190 дивизий и двинув их внезапно на нашу территорию, безусловно можно рассчитывать на успех. Но как дерутся мужественно наши бойцы и командиры, показывающие чудеса и геройство: этого никогда не будет в фашистской армии!..
В общем, враг будет бит, и бит крепко, главное, чтобы тыл нас обеспечивал полностью. Мы знаем, за что воюем, и наше дело правое, весь цивилизованный мир на нашей стороне. Теперь разрешите пожелать вам здоровья и плодотворной работы, пожелайте мне успешного боя, чтобы остался живым и невредимым!..