Пользуясь навыками, приобретенными в «Зондеркоманде Баядера», Кадыров быстро сплотил вокруг себя группу бывших туркестанских легионеров. Они должны были составить ядро создаваемой им организации. И пусть потом многие разъедутся по всему Туркестану, думал Кадыров. Это даже лучше: его люди рассеются, растворятся в общей массе, уйдут из поля зрения чекистов, как вода уходит сквозь песок. А когда будет надо — он их найдет. Главное сделано: связи установлены, у него есть адреса, в случае необходимости он знает, как отыскать каждого. Последним этапом в формировании организации должно было стать подписание обязательства, которое Кадыров наметил на день фатиха...

Однажды утром он пришел домой после ночной смены. Сначала умылся, потом позавтракал и лег спать. Уснул крепко, без сновидений, и не услышал, как в комнату постучали, как жена отворила дверь, как вошли несколько человек... Очнулся, когда чья-то рука потрясла его за плечо. Кадыров открыл глаза и увидел перед собой человека в военной форме. Позади него стояли еще два солдата.

— Гражданин Кадыров? — сказал военный. — Собирайтесь. Вы арестованы.

До дня фатиха оставалось менее десяти дней.

И вот они, наконец, сидят друг перед другом — старший лейтенант Пышминцев из контрразведывательного отдела УМГБ по Пермской области, и бывший легионер, лагерный полицейский, каратель, агент германской разведки Кадыров, он же Умаров. Борьба вступила в новую фазу. Наряду с Пышминцевым ее ведут начальник отдела Крылатых, следователь Лыков, старший оперуполномоченный Губахинского горотдела УМГБ Красковский.

Чекистам предстоит большая работа. Легионеры на допросах будут запираться, валить вину один на другого, юлить, симулировать болезни... Понадобится организовать очные ставки, направить новые запросы, собрать множество документов, чтобы, исключив всякую ошибку, раскрыть полную правду. Военный трибунал, рассмотрев в марте 1952 года уголовное дело бывших туркестанских легионеров (всего перед судом предстало 18 человек), приговорил предателей Родины, фашистских пособников, агентов гитлеровской разведки к длительным срокам лишения свободы. Так, благодаря профессиональному чутью, зоркости чекиста Пышминцева и его коллег была ликвидирована еще до момента своего полного оформления подпольная организация туркестанских националистов. «День фатиха» так и не состоялся...

Он уже сбился со счета, которые сутки ехали.

— Десятые пошли, — убежденно сказала Евгения Григорьевна. — Я каждое утро палочки в записной книжке ставлю. Вот полюбуйся. — И она протянула открытый на нужной странице видавший виды простенький блокнот.

Георгий Маркович не то чтобы не поверил жене, но из-за опасения, что она могла ошибиться в своих галочках, направился к проводнице — уточнить, окончательно убедиться, что сегодня наконец закончится их путешествие. Проводница подтвердила: да, через три часа будет станция Большой Невер, можно потихонечку готовиться к высадке. Сообщи проводница — а это была не очень разговорчивая, хмурая женщина, должно, тоже порядком уставшая за многодневную дорогу, — что ему, Георгию Марковичу Латкину, до своей станции ехать еще, скажем, часов пятнадцать-двадцать, он бы наверняка впал в отчаянье. Устал, невероятно измучился в длинном своем путешествии. Надоело читать — глаза быстро уставали от чтения при вагонной качке; надоело лежать — болели бока от жесткой полки; отяжелели без движения ноги; угольная пыль, попадавшая в окно из трубы паровоза, въедалась в тело, раздражала глаза.

Ехала с Латкиными и их восьмилетняя дочь Таня. Первые дни она не сидела на месте, то и дело лазала с верхней полки на нижнюю, бегала по вагону, заглядывала в другие купе, а сейчас и она притихла. И ее, видать, притомила дорога.

Вернувшись от проводницы, Георгий Маркович сказал жене:

— Пора складывать вещи.

Евгения Григорьевна иронически посмотрела на него:

— Вещей-то у нас — два чемодана, мы их и не открывали.

— А зубные щетки, расчески, мыло...

— Так это ж минутное дело.

— Все равно собирайся.

Евгения Григорьевна махнула рукой: раз муж задумал свое, не переубедишь его, не остановишь. И начала сворачивать постель.

Стояла середина сентября. Лес по краям вымощенной дороги был в багряном убранстве. Осины, березы тихо сбрасывали листву, осыпали ярко-желтую хвою лиственницы.

В кабине легковой машины-«козлика», прибывшей на станцию за Латкиными, было тепло. Георгий Маркович, сидевший рядом с шофером, иногда приоткрывал стекло, чтобы выпустить папиросный дым. Время от времени высовывал руку.

— Свежо.

— Это сегодня стало прохладней, — отозвался шофер, мужчина лет сорока, выглядевший, однако, намного моложе. — Вчера градусов двадцать было. Я за грибами налегке ходил.

— Ну и как, набрал?

— Еще бы! Корзину рыжиков за какой-то час... Да. Вот в следующий выходной за брусникой думаю отправиться. Или за клюквой — на что нападу. Вы, Георгий Маркович, не хотите составить компанию?

Латкин усмехнулся.

— Вообще-то не против. Я лес люблю — грибы, ягоды. Там к тому же душа отдыхает... Так что при случае воспользуюсь приглашением.

Широкая дорога свернула в тайгу, и сразу потемнело. Латкин смолк. Молчал и шофер. Он напряг зрение, дабы не угодить в колдобину.

От Большого Невера до Алдана — места своего назначения — Латкину предстояло добираться по здешним меркам всего ничего — сутки. Если, конечно, «козлик» не подведет.

Какие там грибы, какая клюква! На него, выпускника Высшей школы МГБ СССР, навалилась уйма проблем, нерешенных вопросов, забот и хлопот. Алданский горотдел МГБ был крупнейшим в Якутии, место же начальника пустовало несколько месяцев, и вот теперь майору Латкину предстояло в короткий срок разобраться с обстановкой в городе и районе. А она была непростой.

И вот почему.

Всего семь лет прошло, как окончилась Великая Отечественная война. Но и после нее враги Советской власти, всевозможные гитлеровские прихвостни, националистический сброд, власовцы, головорезы из бандеровских банд и прочая нечисть продолжали свои злодейства. От их рук все еще гибли колхозные активисты, учителя, врачи, партийные и советские работники, сотрудники милиции, просто честные люди. Пули предателей сразили многих солдат, дошедших до Берлина и возвратившихся домой. И разве мог кто-то из них подумать, что на родной земле его ждет смерть от выстрела из-за угла?!

Но так было. И не месяц, не два после отгремевшей войны.

С бандитами органы милиции, государственной безопасности вели суровую, непримиримую борьбу. Постепенно ряды карателей редели, их предавали суду — справедливому, народному. Некоторых — во избежание дальнейших связей с бандами — пришлось выселить в отдаленные районы, в том числе в Якутию.

Были среди поселенцев те, кто совершал преступления по заблуждению, поддавшись антисоветской пропаганде.

Теперь они, поняв и осознав всю тягость своих действий, добросовестно работали, искупали немалую вину.

С такими особых проблем не было.

Труднее приходилось влиять на тех, кто продолжал творить зло, кто по-прежнему питал к нашему строю вражью ненависть.

Поздним февральским вечером 1953 года — а работали тогда часто и ночами — в кабинет Латкина заглянул комендант одной из спецкомендатур района Захаров. Весь в снегу — на дворе мела пурга, в шубе с поднятым воротником, в завязанной под подбородком шапке, он был похож на Деда Мороза. Только без мешка с подарками и палки.

— Разрешите войти?

— Что за вопрос? Раздевайся и грейся, — кивнул Латкин в сторону печи, в которой потрескивали дрова.

Не вошел Захаров, а ввалился. Снял рукавицы, протер глаза.

Разделся, в коридоре стряхнул с шубы, шапки и валенок снег.

— Ну и метет! Да мороз — не меньше тридцати.