О святости старцев

В одной из стран жил философ. Он не был религиозным человеком и верил только в законы природы и человеческую мудрость. Чтобы заработать себе на пропитание, он обучал подростков арифметике и другим естественным наукам. Звали этого человека Григорий. Изредка среди учеников Григория попадались отроки с особым старанием и стремлением к знаниям. В них философ вкладывал свою душу или, по крайней мере, это ему казалось. Он считал, что если ученик тянется к познанию мира и обладает способностями, то он, Григорий, просто обязан помочь такому человеку продолжить этот путь. Для этого он давал некоторым из своих учеников рекомендательные грамоты и направлял их в места, где они могли продолжить свой путь познания и найти себе работу по уму и призванию. Среди таких счастливчиков были и те, кто нашел себе место на родине, и те, кто отправился в заморские страны, где, как им казалось,  знания и способности ценились выше, чем в родной стране. Были и такие, кто продолжил свой путь познания, обратившись к религии.

Однажды дверь дома, в котором жил Григорий, шумно отворилась, и в комнату ввалился полный мужчина с большой черной бородой, в черной рясе, с большим крестом на шее, где на тесьме висело серебряное ведерце. В одной руке он держал небольшой веник, а в другой – кадило, распространяющее клубы дыма. Григорий, как обычно, сидел за столом, за своими книгами. Книги были редкие и рукописные. Нежданный гость забасил:

–                    Во имя отца и сына … – и что-то еще, чего не разобрал Григорий.

Потом мужчина макнул веник в серебряное ведро и окропил Григория водой, также его жилище, что-то бормоча. Григорий спешно закрыл собой рукописные книги, чем спас их, но сам промок.

–                    Ты не узнаешь меня, Григорий? – спросил служитель церкви.

Григорий был несколько ошарашен столь внезапным, шумным и дерзким вторжением, и не смог узнать в этом заросшем, располневшем человеке своего бывшего ученика.

–                    Это же я, Афанасий, твой ученик! – громогласно, видимо, по выработанной годами привычке, завопил он.

–                    Афанасий, – тихо повторил Григорий, пытаясь связать вид этого человека с худым, скромным отроком, которого он помнил. Афанасий не отличался особой усидчивостью и способностями к естественным наукам, зато, видимо в делах церковных преуспел, судя по его ожиревшему лицу и расплывшемуся телу.

–                    Ну, раз Афанасий, так пусть будет Афанасий, – сказал Григорий и пригласил гостя присесть.

Гость долго похвалялся Григорию, что, мол, от философии проку нет, и науки ему тоже не пригодились. Но он не растерялся и добился успеха благодаря тому, что владеет грамотой, а также мощному голосу.

Григорий слушал внимательно и лишь изредка задавал вопросы. Как философу, ему были интересны любые новые идеи и убеждения, которые он подвергал изучению и анализу. Поэтому у Григория всегда обо всем было свое мнение, которое он мог пояснить и в доказательство привести примеры из жизни. Конечно, он обычно держал свое мнение при себе и делился им только со своими учениками. Он избегал споров, считая, что каждый из спорщиков непременно терпит поражение. Зато охотно участвовал в обсуждениях и обменах мнениями, считая, что только при столкновении идей и мировоззрений человек может найти истину. Так, больше слушая Афанасия, чем высказывая свои суждения, Григорий не узнал ничего нового, и его критическое мнение о религии и церкви только укрепилось. Афанасий ушел так же внезапно, как и появился, оставив лужицы «святой воды» и запах ладана, который выветривался несколько дней. Такие «успешные» бывшие ученики не радовали Григория. Ведь учил он их другому, и видимо, без особой пользы.

Был у Григория еще один ученик, который считался глубоко верующим человеком и большим праведником. Его звали Сергей. Сергей был настолько последователен в своем стремлении вести праведную, духовную жизнь истинного христианина, что даже собирался постричься в монахи и уединиться от мирской жизни. Но то ли не считая себя достаточно праведным, то ли не готовым еще уйти от мира, Сергей этот ответственный шаг пока что откладывал.

Сергей преуспел как в науках, так и в изучении церковных книг. Он с легкостью цитировал мудрые толкования святых старцев относительно веры и христианских заповедей. Григорий уважал выбор Сергея, но не одобрял его. Он не видел беды в том, что человек стремится вести праведную жизнь или, как сказал бы Григорий, честную и мудрую. Но философские представления Григория о смысле жизни и законах, по которым должны жить люди, шли вразрез с христианской философией непротивления злу насилием, смирения перед судьбой и служения Богу. Григорий видел Бога скорее в природе, а не в неком человекоподобном существе, любовь к которому должна быть сильнее, чем любовь даже к близким людям. Но, будучи философом, Григорий не осуждал людей, которые думали иначе.

* * *

Как-то правители окрестных земель не поделили тот клочок земли, на котором жили Григорий и его бывший ученик Сергей. Раздираемые жаждой наживы, они собрали армии и послали их на войну между собой в борьбе за обладание этой плодородной землей. Стали гибнуть солдаты и мирные люди. Начались погромы и нищета. Некогда дружелюбные соседи возненавидели друг друга. И с одной, и с другой стороны христианская церковь благословляла на войну и братоубийство.

Ученикам Григория было не до арифметики и философии. Они разделились между собой на тех, кто поддерживал одну или другую сторону. Они перестали слушать Григория. Единственный голос, который, по мнению Григория, еще мог быть услышан толпами людей на улицах, обезумевшими от ненависти и жестокости – это голос церкви. Чувствуя свою беспомощность, Григорий решил обратиться к своему бывшему ученику, служителю церкви Сергею. Он надеялся, что такой человек, с его стремлением к добру и чистой верой в Бога, сможет призвать людей соблюдать христианские заповеди. Для это он явился к Сергею, и увидев его доброе, праведное лицо, обрел надежду.

–                   О, мой учитель! – произнес с уважением Сергей.

–                   Мой ученик! – ответил Григорий.

–                   Что привело тебя ко мне в столь смутный час? – спросил Сергей.

–                   Я очень прошу тебя кое-что сделать, и это в твоих силах, – ответил Григорий.

–                   Что же я могу сделать для тебя?

–                   Я прошу тебя, обратись от имени христианской церкви к людям нашего города, пока они еще способны слышать.

–                   Что ты хочешь, чтобы я им сказал?

–                   Призови их к примирению, к соблюдению заповеди «не убей», к несовершению насилия над братьями своими.

–                   Я не могу этого сделать!

–                   Но почему?

–                   Потому что они есть предатели, враги и иноверцы – те, кто выбрали неправедный путь.

–                   Но разве твоя вера не говорит «не убей»? Разве «возлюби врага своего, как самого себя» – не суть твоей веры? Разве перед твоим Богом не все равны?

–                   Это всего лишь догматы, – ответил Сергей. – Наши святые старцы учат нас толковать их по-разному, применительно к ситуации. Сейчас мы защищаем свою землю и свою веру. Это более чем оправдывает жестокое отношение и убийство врагов на войне.

Григорий некоторое время молчал, потом повернулся и так же молча удалился. Он шел как в тумане, то ли обида, то ли разочарование поразило его. Когда он пришел в себя, он попытался осмыслить то, что произошло. Очевидным было, что христианские принципы  оказалось ширмой, раз они трактуются в угоду обстоятельствам. Еще было очевидным, что Григорий так и не смог привить доброту и моральные принципы своему способному ученику.  Так, в расстроенных чувствах, Григорий пришел к своему дому, где его ждал какой-то человек.

Это был его самый бестолковый ученик, которого Григорий и не вспомнил бы. Ученик не забыл своего старого учителя, и беспокоясь, что тому нечего есть, принес ему котомку риса.