Тишина за столом установилась такая, что слышно было, как хрустит на зубах салат и у Старрока клацают челюсти. И никто не нарушал этой тишины. А Грех, словно бы распаляемый жаром своих откровений, продолжал:

— Не понимаю ваших «новых русских», которые детей своих посылают на учебу в Америку. Америка — это сумасшедший дом, и люди там похожи на зверей, заблудившихся в лесу и сильно оголодавших. Стоит им встретить существо слабое, и они набрасываются на него, словно тигры. Вы еще не знаете Америку. Она сейчас тянет к России свою жадную лапу, но того не разумеет, что Россия, в отличие от нее, представляет собой самонастраивающуюся систему. В ней каждая поломка возбуждает спасительную инерцию и сообщает новую, доселе небывалую энергию. Так запрограммировал русских Бог, а американцы ни в Бога, ни в черта не верят. А потому не понимают, как это в России до сих пор сохранились такие понятия, как совесть, долг, честь, любовь. Их пожирают наркотики и спид, алкоголь и табак. Бедствием страны стал автомобиль. Все это в России тоже есть, но слава Богу, не в таком количестве. Здесь еще сохраняются люди, которые пишут книги, и не только бесовские, сочиняют музыку, рисуют и лепят. Здесь есть физики и математики, философы и химики. Америка таких людей уже давно не производит; она их покупает. И ваш покорный слуга трудился у них в лаборатории, где весь персонал был из купленных в России, Г ермании, Японии, Корее. В одном они большие мастера — загребать чужие деньги. Недавно они вычистили русские банки и за русское золото покупают русских же ученых и инженеров. Но вы меня извините: я разговорился и, кажется, понес не в ту степь. Теперь мы с вами будем в одной шайке — тут, я думаю, можно позволить себе и некоторые откровенности.

При слове «шайка» Старрок и вовсе смешался, а Лида, не успев отвернуться и зажать рот руками, прыснула, но, впрочем, тут же справилась и лишь озорные смешливые зайчики не смогла выгнать из глаз. Катя тоже улыбалась, но эта не скрывала своего радостного удивления и почти детского восторга от такой фамильярности заморского гостя. Она, конечно, все поняла; и то, что Г рех знает себе цену, и что Старрок вцепится в него зубами и будет терпеть любые унижения ради миллионов, которые этот молодец способен из любого банка перекинуть на его счета. Все это она поняла, и ей было забавно наблюдать почти театральную сцену, но все-таки она не одобряла такого рискованного шутовства со стороны Г реха. Полагала, что он чрезмерно хулиганист и даже глуповат. Ей же почему-то хотелось, чтобы он был и умным, и хитрым, и в разговоре со Старроком проявлял тонкую дипломатичность.

Грех наклонился к хозяину:

— У вас большие связи, ваш ареал действий мне предпочтителен — я охотно буду с вами работать.

И потом добавил:

— А кроме того, мне приятно видеть генерала, так похожего на тех ребят, с которыми я имел дружбу в Америке. Они мне во всем помогали.

— Ребята? — переспросил генерал.

— Да, ребята. Один из них Сеня Фихштейн, другой — Миша Кахарский. Вы, как я понимаю, знаете Мишу Кахарского? Вы даже и внешне на него похожи.

— Да, да. Кахарский мой школьный товарищ, он жил в Одессе, и мы учились с ним вместе. Но чтобы я был похожий...

— Похожесть у вас особая, характера генетического. А так — конечно, конечно... Он толстый и больной, вы не очень толстый и, как я вижу, пребываете в бодрости и здравии. Слава Богу, слава Богу. Но генетика... Это, знаете, никуда не денешь. Я вот русский, и всем видно, что русский, а не калмык и не эфиоп. И каждый, кто не любит русских, смотрит на меня косо. Во Львове многие говорят: «Г еть, геть, москаль». Они забыли, что москали — это как раз и есть потомки тех людей, которые создали Русь, и поначалу она называлась Киевской Русью, а на Кавказе и в Прибалтике многие называют нас по имени милых хрюкающих животных — и тоже забывают, что и там раньше была Русь, и что именно этим хрюшам они и обязаны своей жизнью. А не то их бы давно слопали — одних тевтонские рыцари, других турки, персы, вахобиты и прочие племена и народы. Сейчас, говорят, и в Москве много пришельцев, которые будут смотреть на меня нехорошо — ну, так, будто я у них украл тысячу долларов. В Америке тоже много таких, которые не любят русских. И все они смотрели на меня косо. Есть там люди, и их тоже немало, которые не пылают нежностью к евреям. Жизнь так устроена: кто-то на кого-то непременно смотрит косо. Что поделать! Свой ищет свояка, то есть своего по роду. А национальность — она от Бога. А вы и он... то есть Кахарский, тоже не выбирали родителей. Что поделать! Скажите спасибо, что в нас не залетели собачьи гены.

Старрок всполохнулся:

— В вас или в меня?

Волосатый ответил не сразу. Он будто бы обиделся на вопрос и не торопился на него отвечать. Но потом тихо заметил:

— В вас... и в меня. Благодарите Бога, что мы с вами родились человеками.

Грех растягивал слова. Если бы он читал лекции, то студенты бы засыпали на его уроках. Однако же в тоне его грудного басовитого голоса слышалась энергия и уверенность. Тонкая натура Екатерины уловила нотки равнодушного отношения и к ней, и к генералу. Гость, которого по замыслу Старрока она должна была очаровать, был холоден и непроницаем. Он ни разу не удостоил ее пристальным взглядом, а если и посмотрел в глаза, то без того привычного для Катерины восхищения, с которым обыкновенно смотрят на нее мужчины. Это хоть и обижало ее немного, но больше забавляло, пробудило к нему интерес и даже уважение.

— Расскажите, как вы там жили,— заговорил генерал, наливая в объемистую рюмку гостя армянский коньяк.— Г оворят, вы попали под подозрение и за вами была погоня?..

Гость неожиданно поднялся:

— Я хотел бы отдохнуть с дороги. Не найдется ли у вас для меня укромного уголка?

Генерал позвал его к себе в кабинет. А Катя и Лида по- шли на кухню, где они могли вволю предаться своей дружеской беседе.

— Катрин, ты скоро станешь миллиардершей! — защебетала Лида, едва закрыла дверь кухни.— Он же знаешь, какой богатый — богаче всех наших олигархов.

Катя села на стул возле окна, из которого открывался вид на сад и на аллею, ведущую к задним воротам усадьбы. Она была серьезна и на Лиду не смотрела. А та продолжала:

— Я все разговоры старика,— так она звала Старрока,— слышала. Его выкрали с какой-то военной базы.

— Кого?

— Ах, ты меня не слушаешь; его же, хакера. Старику каждый день звонят из Америки, скоро сюда приедет много американцев. Они все помогали старику и Трофимову из министерства вызволить этого синеглазого из чьих-то лап. Вот он и здесь, этот хакер. Фу, противный! Чистый шимпанзе!

Лида в прошлом году только кончила десять классов, она из семьи рабочего, который вот уже два года не ходит на свой завод. Семья большая, шесть человек. Лида устроилась дворником, трудилась вместе с мамой, но обе они получали так мало, что им не хватало и на хлеб. Лида пошла на панель, там ее, как наиболее юную и красивую, завербовали в Турцию, но во время очередной операции Катя ее освободила. Хотела устроить на фабрике, но случайно ее увидел Старрок, пригласил к себе в домработницы. Пообещал тысячу долларов в месяц, но давал лишь двести. Однако и на эти деньги в семье наступил относительный достаток.

Два или три раза Катя дала ей по пятьсот долларов.

— Как живете? — спросила Катя.

— Теперь хорошо. Автомобильный завод оживает: папу снова позвали на работу. Купили ребятам одежду, учебники. Теперь-то уж куда как хорошо, да я боюсь, как бы снова нужда не приспела. Не за себя боюсь, за младших сестер и за брата.

— Ну, а этот... гриб поганый, Старик, как ты его называешь, не пристает к тебе.

— Пытался, да я так его шибанула. И цветочным горшком замахнулась. А он мне говорит: «Прогоню я тебя!» Ну, и гоните,— сказала ему. Я к майору на фабрику пойду, то есть к вам. С тех пор усмирился, не возникает.

— Ну, а этого... хакера — как они хотят устроить? Наверное, в лесу где-нибудь, в загородном доме? И, конечно, охранять будут, как Гусинского.