Сибилла стремительно вскочила с места и бросилась к отцу, ухватив его за ногу. Ее золотистые локоны были в полном беспорядке.

— Я, я хочу пойти с вами! Возьмите меня с собой!

Хендрик наклонился и взял девочку на руки:

— Нет, Сибилла, не сегодня. — Он не любил в чем-либо отказывать дочери и всегда поощрял все ее капризы, но сегодня он чувствовал, что не стоит обрушивать на мастера Рембрандта этот неукротимый вулкан энергии. — Если будешь вести себя хорошо и никого не выведешь из терпения, я принесу тебе чего-нибудь вкусного.

Взгрустнувшая было Сибилла, тут же снова расплылась в улыбке. Мария явно не одобряла педагогические приемы Хендрика.

— Ну, хватит приставать к отцу. Пойдем, поможешь мне сложить белье.

Сибилла хотела возмутиться против такого произвола. Ей вовсе не нравилась утомительная и нудная работа. Однако она вдруг вспомнила про обещание отца и решила на сей раз уступить строгой Марии.

Хендрик и Франческа вышли из дома через парадный ход и сразу же из гостиной оказались на улице. Так было во всех домах Амстердама, даже в самых богатых. Франческа несла под мышкой книгу, так как Хендрик считал это ниже своего достоинства. Он относился к людям без ложного высокомерия, какое бы положение в обществе они ни занимали. И все же был тщеславен и предпочитал прогуливаться лишь с модной тростью, украшенной красными кистями, не обременяя себя какой-либо ношей. Даже в самые тяжкие для семьи времена он всегда находил монетку, хотя иногда для этого приходилось как следует порыться в карманах, чтобы расплатиться со слугой, который нес папку с рисунками и холсты.

Стоял прекрасный солнечный день. Синее небо сверкало над остроконечными крышами, и в нем отражался радужный блеск каналов Амстердама. Покрытые густой листвой липы давали манящую прохладой тень. После того, как был введен налог на ширину фасада зданий, дома в Амстердаме стали строить высокими и узкими, все они имели от четырех до шести этажей и мезонин. За каждым домом был большой, огороженный забором внутренний двор, а иногда и сад. Во внутренний двор можно было попасть по вымощенной плитняком дорожке, примыкавшей к боковой стороне здания.

Обычно дома в Амстердаме строили из красного кирпича и украшали песчаником. Над окном мезонина выступала лебедка, напоминавшая большой коготь, так как мебель можно было поднять только по веревке, так узки были лестницы внутри дома.

Когда Хендрик и Франческа проходили через мост, на четвертый этаж одного из домов поднимали огромный буфет. Девочка на минуту остановилась и с интересом смотрела на раскачивающийся в воздухе буфет, затем она быстро догнала отца. Как Франческа и предполагала, шли они очень медленно, так как Хендрик на каждом шагу останавливался, чтобы побеседовать с многочисленными знакомыми. Если какой-либо приятель оказывался на другой стороне канала, приветствие Хендрика было столь громогласным, что прохожие останавливались и с интересом смотрели на него.

Когда они дошли до угла, то увидели старого моряка на деревянной ноге, который, оперевшись о стену, играл на флейте. Перед ним на земле лежала шапка, куда Хендрик бросил несколько монет.

— Сыграй нам что-нибудь веселое!

Моряк заиграл какой-то быстрый мотив, Хендрик повернулся к Франческе, и они стали отплясывать джигу, сложные па которой девочка выучила вместе с отцом накануне праздника Святого Николаса. Отец и дочь шли в танце круг за кругом по булыжной мостовой. Вскоре собралась толпа, и к ним стали присоединяться другие пары. В шапке флейтиста засверкали монеты. Когда танец закончился, Хендрик и Франческа ушли под громкие аплодисменты зрителей. Девочка радостно улыбалась отцу. Ну кто еще мог превратить самую обычную прогулку в настоящий праздник!

Они прошли по мосту через другой канал и оказались на Бредстрат. Рембрандт занимал большой дом с крутой остроконечной крышей. Когда-то в мезонине находилась мастерская для учеников, а мастерская самого мастера была этажом ниже. Хендрик постучал молотком в дверь. Он знал, что последний раз навещает художника в этом доме. В силу печально сложившихся обстоятельств Рембрандту придется вскоре переехать. Четыре года назад находившийся в крайнем затруднении Рембрандт подал прошение о возмещении долгов за счет продажи его собственности. Таким образом в тот момент он спасся от банкротства. Пока оформлялись все процедуры по продаже дома, мастер мог там оставаться, однако теперь, когда все сроки истекли, ему придется переехать в более скромное жилище.

Хендрик, конечно, знал, что все невзгоды Рембрандта, не считая трагедии в личной жизни, происходили из-за его экстравагантного образа жизни и неумения приспособиться к вкусам широкой публики. За Хендриком водились те же грехи, однако и он не мог переделать свою натуру. Печальный опыт товарища ничему не научил Хендрика, который возлагал надежду на милосердную Судьбу, не раз выручавшую его из самых тяжелых и даже безнадежных ситуаций. Дарованный природой оптимизм никогда не покидал его.

Дверь открылась, но Франческа задержалась на нижней ступеньке и рассматривала дом Вельдхейсов, расположенный в конце улицы. Там родились ее мать и тетя Янетье, которые знали умершую жену Рембрандта, Саскию. Но сейчас девочка думала не об этом. Она увидела, как Янетье и флорентиец вышли из экипажа и теперь вместе входили в дом.

— Кто это там мечтает на лестнице?

Франческа вздрогнула и посмотрела вверх. В дверях стояла Хендрикье Стоффелс, которая вела в доме хозяйство и была Рембрандту как жена. Она приветливо улыбнулась девочке.

— А, это всего лишь я, — серьезно ответила Франческа.

В любой другой момент она ответила бы на шутку, но сейчас оцепенела от мысли, что роман тети Янетье явно закончится свадьбой. Она никогда не пригласила бы в дом постороннего и не стала бы угощать его чаем с маленькими пирожными, которые всегда получались у нее такими вкусными.

— Заходи, детка. Почему ты стоишь за дверью, когда твой отец уже в доме?

Круглое лицо Хендрикье Стоффелс с прекрасными темными глазами светилось добротой и любовью. Она протянула руки, и Франческа бросилась в ее объятия.

— Как поживаете, мадам? — спросила девочка, вспомнив о хороших манерах.

Мать объяснила ей, что Рембрандт давно женился бы на Хендрикье Стоффелс, если бы не какой-то пункт в завещании Саскии, по которому пришлось бы расстаться с небольшим денежным пособием, дававшим им возможность прокормиться.

— Прекрасно, Франческа. Даже несмотря на то, что у меня множество дел, связанных с переездом.

Франческа сразу заметила, что дом стал еще более пустым, чем в ее прошлый приход. В гостиной ничего не стояло, хотя черно-белая плитка была безукоризненно чистой, как всегда. Через открытую дверь Франческа увидела, что в другой комнате тоже ничего нет, Все стены были голыми, а ведь девочка знала, что в лучшие времена они были увешаны работами самого мастера и лучших его учеников.

Голоса отца и Рембрандта слышались из мастерской наверху и эхом разносились по всему дому. Хендрикье взяла девочку за руку и повела наверх.

— Посмотри, Рембрандт, кто к тебе пришел.

В мастерской остался только большой мольберт да стол со всеми обычными принадлежностями художника. Рембрандт повернулся к Франческе. На нем был старый рабочий халат синего цвета, а вокруг головы замотан кусок ткани в виде тюрбана. В пятьдесят лет седые волосы мастера были такими же кудрявыми, как и в дни молодости. Он с улыбкой смотрел на прелестную девочку, протягивающую ему книгу.

— Благодарю, Франческа, — сказал Рембрандт, беря у нее из рук ношу.

Франческа отметила про себя, что, несмотря на улыбку, усталое лицо мастера было исполнено печали. Возможно, он вспоминал о счастливом времени, проведенном в этом доме, о времени, которому уже никогда не суждено повториться.

— Можете читать книгу, сколько захотите, — быстро сказала Франческа, желая подбодрить Рембрандта. — Папа не будет возражать.

— Это очень великодушно с его стороны, — ответил мастер глубоким голосом. — Я, наверное, буду долго ее читать, так как собираюсь работать.