Поэтому-то и я не могу к Вам относиться по-прежнему. Вместо прежнего Вашего отношения - прокурорский надзор над моей душой, предвзятость, готовые схемы, вечное обличительство. Но на всякого прокурора есть защитник - (против всякого прокурора!) Есть и у меня защитник от Вас. Кто? Про то я знаю.
Мне не прошибить стены Вашей предвзятости, и не буду я её прошибать. Схема облегчает жизнь, легче разрешает сложное. В ней -Ваша самозащита от той тяжести, что давно навалилась на Вас. Дурной сын - дурная дочь - да и у Вас дурной сын - дурная невестка -всё ясно. И чем дальше - тем всё дурнее и всё - яснее. Вам.
Итак, бабушкин портрет и давно купленные для Вас в Прибалтике (в церкви, где служили панихиду обо всех моих — иконы) - пришлю Вам на днях, а если буду в Москве, передам кому-нб. из близких Вам.
Желаю Вам самого недостижимого - душевного покоя. Я постараюсь больше не нарушать его.
Ваша Аля
' Письмо это - ответ на два октябрьских письма А.И. Цветаевой (от 6.Х. и также октябрьское, без числа), написанных ею по пути из Елабуги. Черновики трех писем А.С. к А. И. Цветаевой от 7.XI. 1960 г. хранятся в РГАЛИ. Ф. 1190. Неизвестно были ли они отправлены адресату. Письма эти не были опубликованы.
2 А.С. цитирует слова из письма А.И. Цветаевой от 7.XI.60 г.: «...все - твои? Не обретаю сути (слов, чувств, мыслей?)»...
3 Секретарь Союза писателей СССР А.А. Фадеев 17.1.40 г. отвечал М. Цветаевой: «...достать Вам в Москве комнату абсолютно невозможно. У нас большая группа очень хороших писателей и поэтов, нуждающихся в жилплощади. И мы годами не можем достать им ни одного метра» (VII, 701).
4 Об этом свидетельствует в своих воспоминаниях детская писательница и драматург Людмила Васильевна Веприцкая (1902-1988) (Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Возвращение на родину. М., 2002. С. 93).
5 Владимир Михайлович Волькенштейн (1883-1974) - теоретик драматургии, автор ряда пьес. Был давним знакомым М. Цветаевой. Известен эпизод, когда М. Цветаева в ноябре 1921 г. предложила В. Волькенштейну пойти вместе с нею в Кремль, чтобы ходатайствовать перед наркомом А. Луначарским о голодающих в Крыму писателях: М. Волошине, С. Парнок, А. Герцык и др. М. Белкина передает, что в декабре 1939 г. «в Москве с возмущением говорили о недостойном поведении в голицынской столовой В.М. Волькенштейна. ...Волькенштейн не только не ответил на приветствие Марины Ивановны и сделал вид, что он с нею не знаком, но тут же выскочил из комнаты и потребовал, чтобы хозяйка пересадила его подальше, по другую сторону стола» {Белкина М. Скрещение судеб. М., 1992. С. 120).
6 Об этом сохранилась запись в дневнике В.И. Цветаевой: «1939. Москва. Мне телефонный звонок. Кто-то из Эфронов:
- Вы знаете, что Марина здесь?
(Сразу охватывает что-то насильственное, трудное.)
- Хотите увидеть?
- Нет.
- Позвать к телефону?
- Лучше не надо.
С той и с другой стороны трубки телефонов положены. И сразу, с маху, кончено». (Архив ГМИИ. Ф. 6. Т. V. Л. 6.)
7 Речь идет о Елене Аветисовне Санниковой (урожд. Назарбекян, Бэле; 1893— 1941) - жене поэта Г. Санникова, бывшей актрисе, затем переводчице. Она покончила с собой в Чистополе 25 октября 1941 г.
8 Рассматривался вопрос о прописке М. Цветаевой в Чистополе 26 августа 1941 г на заседании Совета эвакуированных (Л.К. Чуковская в мемуарном очерке «Предсмертие» пишет, что на заседании Совета Литфонда).
9 Константин Андреевич Тренев (1876-1945) - драматург, лауреат Сталинской премии. Один из руководителей чистопольского Совета эвакуированных.
10 Татьяна Сергеевна Сикорская (1901-1984) - поэтесса и переводчица, подружившаяся с М. Цветаевой на пароходе по пути в Елабугу.
11 Вадим Витальевич Сикорский (р. 1922) - сын Т.С. Сикорской, приятель Г. Эфрона, в дальнейшем поэт и переводчик, автор воспоминаний о М. Цветаевой «...Не моя златоглавая».
12 Речь идет, вероятно, о чистопольце Валерии Дмитриевиче Авдееве (19081981) - ботанике по образованию, заведовавшем кафедрой биологии.
13 Нина Герасимовна Яковлева (1888-1967) - переводчица, в довоенные годы была руководителем Творческой Комиссии групкома писателей при Гослитиздате. Оставила воспоминания о М. Цветаевой «Она существовала как-то над жизнью».
А. И. Цветаевой
7 ноября 1960
Асенька, только что написала Вам огромное письмо, перечла его и решила не отправлять. Всё это — ответы по всем пунктам изобличений и разоблачений, а в ответ на мои ответы пойдут новые ответы с новыми разоблачениями всё той же меня, с новыми «чтениями между строк» простейших вещей.
Давайте договоримся раз и навсегда: Мур маме не сын, а я маме не дочь; Вы всегда правы, я всегда неправа; раз у меня нет сил, значит — я себя берегу; Бог Мура прибрал за то, что он грешник; Божьи замыслы и промыслы толкуете только Вы и только по своему усмотрению — от Муриной гибели до моего «тарусского отдыха». Вам же дано право говорить мамиными устами — Марина, мол, сказала бы то-то и то-то, прочтя в твоём письме то-то и то-то. И всех Ваших обвинений, толкований, припираний меня к стенке и т. д. и т. п. — без конца и края. Я с Вами спорить не буду, потому что мы с Вами ни в чём не согласимся — от краденых воротников до причин Муриной гибели. Я с Вами спорить и возражать Вам не буду, потому что бы я Вам ни писала, как бы я к Вам ни относилась, Вы знаете одно: прокурорствуете над моей душой, прокурор-ствуете над каждой строкой каждого моего письма, над каждым словом и делом. Не знаю, по-Божески ли это, но знаю — не по-человечески. Вечные цитаты - мне же, мои же - да если бы только мне! Вечные «очные ставки» с Вашими взглядами — только Вашими, иных и быть не должно. Ваши слова о том, что «Мур взят от жизни Богом за грех» — простите меня, но это такое изуверство и такое надругательство над памятью не только Мура, но и его матери, что сил нет читать такое, написанное Вашей рукой. Тут уж Вы, Ася, и Господа Бога подменяете, и грехи и наказания утверждаете - не зная, был ли грех какой, ибо этого знать нельзя, ибо правду об отношениях мамы и Мура знают только они, а нам с Вами, квартирным хозяйкам и прочим свидетелям со стороны знать это нельзя да и не положено. За какие такие грехи папины был он «Богом взят от жизни?» За какую такую праведность другие люди — мы с Вами в том числе - по сей день землю топчем?
Относительно Сикорских: тут память Вам изменяет. Я столько рассказывала Вам о них, в частности не так давно, в свой приезд в Павлодар, а Вы удивляетесь, что я с ними знакома и уязвлены, что они меня Алечкой зовут, и ...шли к ним «окольными путями!» Повторю ещё раз то, что говорила Вам раньше: Татьяна Сергеевна Сикорская ехала вместе с мамой в эвакуацию, была вместе с ней в Елабуге несколько дней, потом получила разрешение ехать к мужу в прифронтовую полосу. Всю войну она провела с мужем на фронтах, в Елабугу не возвращалась, в дни, предшествовавшие маминой смерти её там уже не было, маму она не хоронила. Её муж, Болотин, вовсе не был в Елабуге в то время. Сын, Вадим, дружил с Муром, познакомившись с ним в эвакуации, недолго, т. к. Мур скоро уехал. Всё то, что рассказа-
ли мне Сикорские, я успела записать ещё в 1947 г., когда в первый раз освободилась, вторично записала в свой следующий приезд. Относительно могилы Вадим ни в 1-й, ни во 2-й раз ничего толком рассказать не мог, т. к. мало что помнил, и помнил неверно многое, например у него в памяти сохранилось, что мама умерла зимой и что хоронили её под снегом, об этом он даже стихи написал. Он не мог даже приблизительно вспомнить, в какой стороне кладбища была могила. А ведь он был не только очевидцем похорон, он был организатором их, добивался разрешения на похороны - этого тоже пришлось добиваться! - Т.С. Сикорская и её муж мало знают мамины стихи, но несколько дней Таниного знакомства с мамой (гл<авным> обр<азом> на пароходе) очень запомнились ей. Она рассказывала, что мама была в ужасном психическом состоянии, производила впечатление душевнобольного человека, после разговоров с Т.С. вдруг замыкалась, относилась ко всем - и к ней - подозрительно, настороженно, ей казалось, что за ней следят, и т. д. Дима (Вадим Сикорский) сохранил несколько маминых вещей, передал их матери, она дохранила до меня мамин беретик, платье, заплатанную подмышками блузку. Берет Таня оставила себе на память, платье я прислала хранить Вам, блузка хранится у меня.