1 Анна Александровна Саакянц (1932-2002) - в то время редактор Государственного издательства художественной литературы, подготовила к печати вместе с А.А. Козловским первую в СССР посмертную книгу М. Цветаевой «Избранное» (М., 1961), впоследствии сотрудничала с А.С. в составлении, подготовке и комментировании первого научного издания М. Цветаевой ИП-65 и в журнальных публикациях ее поэзии и прозы. После смерти А.С. продолжила публикаторскую работу. Ею написана первая вышедшая на родине поэта книга-биография «Марина Цветаева. Страницы жизни и творчества (1910-1922)» (М., 1986). Итогом ее работы явилось Собрание сочинений М. Цветаевой в семи томах (М., 1994-1995), подготовленное вместе с Л. Мнухиным, и монография «Марина Цветаева. Жизнь и творчество» (М., 1997). Оставила она и воспоминания об А.С. Эфрон, вошедшие в кн. «Спасибо Вам!: Воспоминания. Письма. Эссе». М., 1998.
2 Речь идет о намеченном В.Н. Орловым издании «Избранных произведений» М. Цветаевой.
3 В ИП-65 указана дата написания стихотворения «Роландов рог» - март 1921. Впервые опубл.: «Современные Записки». 1932. № 50.
4 См. примеч. 4 к письму И.Г. Оренбургу от 4.X.1955 г.
5 Над поэмой «Автобус» М. Цветаева работала с апреля 1934 г. по июнь 1936 г. Впервые опубл. в ИП-65.
6 Имеется в виду поэма, опубликованная в ИП-65 под названием «Поэма Лестницы». В комментарии к поэме в этом издании А С. привела запись М. Цветаевой: «Швея (белошвейка или платье?), разноцветные лоскуты. Мотив лестницы, возвращающийся.,.» (С. 774).
7 В журнальном варианте воспоминаний И.Г, Оренбурга «Люди, годы, жизнь» (Новый мир. 1961. № 1) сказано: «Муж погиб, Аля была далеко».
8 В материалах архива Главной Военной прокуратуры указана дата расстрела С.Я. Эфрона: 16 октября 1941 г. (см.: Фейнберг М., Клюкин Ю. «По вновь открывшимся обстоятельствам...» // Горизонт. 1992, № 1. С. 52).
9 Г. Эфрон погиб летом 1944 г.
10 Строка из стих. 1934 г. «Тоска по родине! Давно...» (II, 316).
11 Эту надпись на своей кн. «Мблодец» (Прага, 1925) М. Цветаева сделала 7 мая 1925 г. и через десять лет приписала: «1925-1935 гг.».
А.А. Саакянц
Милая Анечка, спасибо за утешительную весточку — дай Бог!
Приехать не могу главным образом потому, что подвернула ногу, получилось растяжение, и добраться в таком состоянии до Москвы немыслимо. Очень жаль, надо бы приехать. «Офицера»1 меня всё же огорчают, они будут диссонировать — да и патриотизм, мягко говоря, жидковат! Не находите?
А история стиха такова (истории, связанные со многими стихами помню) - на толкучке, в той, старой Москве, которую Вы знаете только по стихам, а я ещё застала ребёнком, мама купила чудесную круглую, высокую (баночку, коробочку?) из папье-маше с прелестным романтическим портретом Тучкова-четвёртого в мундире, в плаще на алой подкладке — красавец! И, хотя в те годы мама явно предпочитала Наполеона его русским противникам, но перед красотой Тучкова не устояла. Вот и стихи! Коробочка эта сопутствовала маме всю жизнь, стояла на её столе, с карандашами, ручками. Ездила из России, вернулась в Россию. Где она?
Культ Наполеона в те годы моего раннего детства, шедший ещё от бабушки, цвёл в нашем доме. Как мне попало, когда я раскокала старинную чашку, всю золотую внутри, с портретом императрицы Жозефины, и «овдовила» парную с ней чашку с Наполеоном. До сих пор помню!..
Да, я написала как-то Орлову, что очень довольна Вашим редакторством книги, то есть, что она именно в Ваших руках, популярно «разобъяснила», почему — но всё это не есть «чрезмерные похвалы».
Пока всё на скорую руку...
Целую Вас. Ваша АЭ
1 Речь идет о 4-й строке 4-й строфы стих. 1913 г. М. Цветаевой «Генералам двенадцатого года»: «...Вчера / Малютки-мальчики, сегодня / Офицера» (I, 194).
Е.Я. Эфрон
11 апреля 1961, Таруса
Дорогая Лиленька, пишу страшно наспех, т. ч. заранее прошу простить за последующую невнятицу. Вчера получила Ваше письмо, написанное в стр<астную> пятницу, рада была ему и, конечно, всё поняла и увидела. Когда читала о спешке и взаимных обидах, предстала
квинтэссенция всего этого — наша Ася. Бесконечные послания под копирку с жалобами, обидами и суетой, и не просто всечеловеческой суетой, а именно с библейской, с «суетой сует и всяческой суетой». Иеремиады1 по поводу резинок в трусах; глистов; каких-то втулок и штепселей; и т. д. Будто и нет неба над головой, почек на деревьях, ледохода, птиц, собак - а о людях уж и не говорю. Где душа, ум, сердце, талант? 1де совесть, наконец, ибо всю жизнь совестить других, не глядя внутрь себя, может только человек, лишённый совести!
<...> Почему пишу об Асе? П. ч. она, слава Богу, исключение. Всех нас загрызает суета, но есть минуты, часы, дни, когда каждый из нас расправляется, счастливый великим в малом и малым в великом. Потому что нарушения нашего «Я» — не внутри нас, а вне — нарушение, ускорение бега времени, нарушение каких-то норм поведения, быта, и т. д. И вот мы устаём, отстаём, сами себя догоняем, но это мы, веете, же мы, к<отор>ые до самой смерти не утратим эластичности внутренней пружины: то сплющимся, то развернёмся! А вот когда суета проникла внутрь — это гибель, распад. Так вот у Аси. А с нами ничего не случится, что бы ни случилось!
Я вот думаю о чём: детство — это открытие мира. Юность — открытие себя в мире. Зрелые годы — открытие того, что ты — не для мира, а мир — не для тебя. И - установив это (или то, что ты — для него, а он - для тебя - что м. б. даже чаще бывает) - успокаиваешься. Когда ты внутренне спокоен — суета тебя охватывает, одолевает физически, а душа не тонет...
Простите за философию в телеграфном стиле! Надеюсь, что Ада будет у вас на Святой и притащит вам для развлечения моего Арагона2. У меня на Пасху был и кулич, и яйца, и кусочек пасочки, и в гостях была. В церковь не пошла — грязь невылазная, 15 км в оба конца, уходят вечером, приходят утром, всю ночь на ногах — в пути и в церкви... Ближнюю церковь на том берегу закрыли: «поп пил, с бабами путался», а дальняя существует, ибо «поп только пьёт» (по старости!).
Обнимаю обеих.
Ваша Аля
1 Иеремиады - патетические сетования, стенания.
2 См. примем. 4 к письму И.Г. Эренбургу от 22.IV.1956 г.
А.А. Саакянц
16 апреля 1961
Анечка, не знаю, как и благодарить Вас за «Гончарову»1. Это для меня просто огромная радость. Никакой «истеричности» нигде не
приметила, а просто мне кажется, что мы чудесно встретились в жизни, полюбили друг друга — я также беспокоюсь, когда умолкаете Вы... Я надеюсь и верю, что мы с Вами хорошо поработаем вместе над тем, что нам дорого обеим. Я недоверчиво отношусь, - как это ни странно — к тем, кто «любит Цв<етаеву>» — для меня это настолько ко многому обязывающее понятие! Но вот мне думается, что Вы любите так, как надо — и ей, и мне. И у Вас абсолютный на неё слух, т. е. та одарённость именно к ней, без которой невозможна абсолютная к ней любовь. Надеюсь, разберётесь в этом открыточном косноязычии. Срок сдачи Лопе2 неожиданно отодвинулся на осень, также неожиданно снизили построчную плату на 3 р<убля> — немало! Сейчас начинаю бешеную уборку всей зимней грязи, к к<отор>ой не притрагивалась, а Лопу пока побоку. Не увлекайтесь 0<рловым>, не посылайте слишком много, очень понемногу посылайте, поверьте мне! Портрет в клетч<атом> платье3 не из лучших, испорчен ретушью. Дня через 2 напишу как следует (?).
М. б., в мае приедете? Спишемся.
Целую.
Ваша АЭ
Как Тагор? Нет ли денег?4 Лопе подвёл.
’А. А. Саакянц переписала от руки в спецхране библиотеки им. Ленина очерк М. Цветаевой «Наталья Гончарова. Жизнь и творчество», опубликованный в трех номерах журн. «Воля России» (Прага) за 1929 г. (№ 5/6, 7, 8/9), и переслала его А.С. в Тарусу.