— Ближе к делу, пожалуйста.

— Он оставил кое-что паре своих «особых друзей».

В значении подтекста его слов можно было не сомневаться. Оливия внимательно смотрела на стоящего перед ней человека с презрительной улыбкой.

— Я не отношусь к его «особым друзьям», — сказала она холодно. — Это меня не касается.

— Конечно, касается, дорогая. Старик списал вам ссуду.

Это известие удивило ее.

— Он… что сделал?..

Рот Эдварда скривился.

— Это был благородный жест, не так ли? Не такой щедрый, как другой его подарок, но…

Оливия покачала головой.

— Я не верю этому. Я никогда не представляла…

— Вы еще не устали разыгрывать эту комедию? — Он подошел к ней ближе. — Чарли всегда по-доброму относился к своим любовницам.

Она уставилась на него.

— Но я не была его любовницей.

— Не были? — Он язвительно засмеялся. — Кто же был тогда? Ваш двойник?

«Риа, — подумала она в отчаянии, — это была Риа, а не я…»

Его губы презрительно скривились:

— Что случилось, дорогая? Проглотили язык?

— Мы были… Мы были просто друзьями, — сказала она беспомощно. — Даже не так. Знакомыми. Ваш отчим и я…

— Вы получите официальное извещение от адвоката Райта. — Он метнул на нее взгляд, и под этим взглядом она почувствовала себя незащищенной и оскверненной. — Я только хотел получить удовольствие, сообщив вам эту новость.

— Мистер Арчер, если вы только меня выслушаете…

— Что вы можете сказать такого, что могло бы заинтересовать меня? — спросил он ледяным тоном.

Что я была для вашего отчима никем, — подумала Оливия.

Арчер наблюдал за ней сквозь полуопущенные веки, недоверие и презрение сквозили в каждой складке его лица, и она поняла, что он никогда не поверит ни единому ее слову. Такие никогда не верят. И разве имеет значение, что он подумал? Арчер живо напомнил Оливии о мире ее детства, проведенного на задворках его мира.

Будь она проклята, если вообще будет что-то ему объяснять.

— Вы правы, — сказала она таким же ледяным тоном. — Мне нечего вам сказать. Абсолютно нечего.

Что-то блеснуло в его глазах, когда он взглянул на нее.

— До свидания, мистер Арчер.

— В последние несколько месяцев вкусы Чарли, должно быть, очень изменились. — Он подошел к ней и провел рукой по ее щеке. — Вы отличаетесь от женщин, с которыми он обычно имел дело… Это холодное презрение, этот вид недотроги, даже то, как вы реагируете, когда мужчина целует вас, словно вы ждали всю вашу жизнь лишь его одного… — Он глубоко вздохнул. — Если я когда-нибудь буду платить женщинам, то, возможно, прельщусь теми, которых отвергал Райт.

— Во всем мире для вас не найдется достаточно денег, чтобы купить меня, — сказала она, и голос ее дрожал от еле сдерживаемой ярости.

Он рассмеялся. Затем медленно и осторожно наклонился, обхватил ее голову руками так, что его пальцы погрузились в волосы, и поцеловал ее.

— Спокойной ночи, Оливия, — ласково сказал он.

Она стояла, замерев, пока он шел через комнату к двери, потом услышала, как дверь открылась, затем захлопнулась. Оливия направилась к выходу и дважды повернула ключ в замке, потом поднялась по лестнице в свою квартирку.

Она постояла в темноте, затем сбросила одежду и вошла в душевую, включила очень горячую воду и стояла под струей долго-долго, пока, наконец, не почувствовала себя очистившейся не только от обвинений Эдварда Арчера, но и от его прикосновений и от стыда, что не отвергла их.

На следующее утро Дольчи явилась с коробкой шоколадных конфет из магазина, что находился на той же улице, и искренне извинилась.

— Прости за то, что я вчера наговорила, — заявила она с порога со смущением на лице. — Я была так увлечена, доказывая, что все, что ты сделала, — это твое личное дело, что не обратила внимания на самое главное.

— Ты не обязана извиняться передо мной.

— Я прямо подскочила в кровати, когда наконец поняла, что ты мне тогда сказала — что девушка на той ужасной фотографии, та девушка, у которой был роман с Чарлзом Райтом, не ты.

Оливия вздохнула.

— Нет, это была не я, — сказала она тихим голосом. — Извинения не нужны. — Она положила руку на руку Дольчи. — Я знаю, ты — мой друг, и…

— Я так сожалею, что завела этот глупый разговор.

— Он не был глупым, — сказала Оливия, улыбнувшись. — Ты была добра и великодушна, и я благодарю тебя за это.

Дольчи улыбнулась.

— Поблагодари меня лучше за конфеты. — Она положила коробку на письменный стол Оливии. — Я проявила большую силу воли и преданность тебе, поскольку не прикончила ее, пока несла сюда.

Оливия засмеялась.

— Ты действительно настоящий друг, Дольчи.

Сказала легко, не задумываясь. Но чем ближе к концу подходила неделя, тем дружба Дольчи все больше казалась Оливии спасательным кругом. Именно Дольчи поддержала ее, когда на следующий день пришел номер «Чаттербокса». Первое, упоминание о «таинственной незнакомке» Чарлза Райта было только началом. На этот раз статья была содержательнее: описывались романтические детали «любовного гнездышка в Саттон Плейс», делались дерзкие намеки на то, кто же такая эта «таинственная незнакомка», основываясь на словах мальчика-рассыльного из супермаркета.

— Первое достоверное свидетельское показание, — сказала Дольчи об описании, приведенном мальчиком.

Таинственная женщина была молода и очень красива, рассказывал посыльный. Но под это описание подпадала значительная часть женского населения Манхэттена.

— Да уж, попали в точку, — сквозь зубы сказала Дольчи.

Оливия сделала усилие, чтобы успокоиться, прочитав описание «незнакомки». В действительности Риа и она не были похожи друг на друга. Длинные темные волосы и стройные фигуры — вот и все сходство. Но для газетенок вроде «Чаттербокса» смешивать факты с вымыслом и догадками было делом привычным, их отличительной особенностью. Реальные факты и правда для них значили слишком мало.

«Выходные дни они проводили здесь, в небольшом коттедже у моря…» — рассказывал управляющий одного из гостиничных комплексов на Файер Айленд.

Это, конечно же, касалось Риа. Она как-то упоминала, что вместе с Чарлзом на уик-энды отправляется на побережье.

«…Здесь у них постоянно проходили интимные ланчи…» — сообщал старший официант ресторана в Гринвич Вилладж.

А вот это была Оливия. Но ланчей было только два — и оба связаны с бизнесом, они проводились в месте, удобном для представителя архитектурной конторы.

«…Они всегда просили дальнюю кабинку, — заливался официант, — и мы хорошо знали, поскольку постоянно обслуживали этих клиентов, когда их можно побеспокоить».

Оливия выругалась так, как не позволяла себе никогда, оторвала страницу со статьей от газеты и разорвала ее на мелкие кусочки.

— Это ложь, абсолютная ложь!

Но ложь продолжала тиражироваться до тех пор, пока даже такой новичок в мире дешевых сплетен, как Оливия, не поняла, что «Чаттербокс» готов перейти последнюю грань, разделяющую домыслы и обвинения.

Она продолжала уговаривать себя, что Риа вот-вот появится и все прояснит. И ждала неутомимого репортера из «Чаттербокса», чтобы доказать ему, что он идет по ложному следу, смешивая истории двух разных женщин. Но ни то, ни другое ее желание не осуществлялось.

Как-то утром Дольчи вошла в магазин и протянула Оливии очередной номер газеты.

— Ты лучше сядь, — мягко сказала она.

— Что, очень плохо? — спросила Оливия.

Девушка кивнула головой.

— На третьей странице.

Оливия обреченно вздохнула и развернула газету. Она предвидела этот момент и пыталась подготовить себя к самому худшему, но когда увидела свою фотографию на четверть страницы, — себя, стоящей на пороге «Мечты Оливии», лицо ее стало белым, как бумага.

Четким шрифтом напечатано: «Оливия Харрис — таинственная женщина в жизни женатого финансиста». Более мелким шрифтом напечатанный подзаголовок объяснял, что старший официант ресторана в Вилладже, не задумываясь, опознал в Оливии ту самую «таинственную незнакомку».