— Это означает даму, которая основывает свою карьеру на связях с богатыми любовниками, — сухо объяснил Норман.

— Ты имеешь в виду, что она э… э…

— Что-то вроде проститутки, — подсказал он недрогнувшим голосом.

— Как ты можешь так говорить о ней? — Дженни была неприятно поражена. — Это непорядочно.

— Я бы и не говорил, если бы не возникло необходимости. Не сказав этого сейчас, я разрушу свое будущее. А потом, я ведь знаю, что дальше тебя это никуда не пойдет. Так вот, Белла совсем не такая, как ты. Она и умна, и прекрасный собеседник, и проявляет море терпения, околачиваясь по приемам, ресторанам, холлам отелей, поджидая очередную жертву. А потом купается в деньгах, заставляя мужчин носить себя на руках, и при этом выглядит победителем. Говорят, в постели она похожа на дикую кошку. Мне не доставляет удовольствия передавать тебе салонные сплетни, Джейн. Прошу, поверь мне, что я лично не знаком с ее сексуальным поведением.

Вот так. Разом снял все подозрения. Прямой, откровенный, беспощадно искренний. Однако…

— Вы находились слишком близко друг к другу, когда танцевали… И это нежное «прощай», объятия и поцелуи, — запинаясь, проговорила Дженни.

— Конечно были! — воскликнул Норман. — Белла расстроилась. Она вообще очень тяжело переживала, когда я сообщил ей, что собираюсь жениться, — терпеливо объяснил он.

— Потому что вы были любовниками, — не сдавалась Дженни.

— Нет. Никогда. — Норман говорил с ней, как с неразумным младенцем. — Наши отношения имеют долгую историю. И очень специфичны. Она привыкла к ним. Взгляни на все ее глазами, и ты поймешь ее переживания. Однако мы оба знаем, что брак между нами невозможен. Даже если бы это случилось, мы бы оба проиграли. Я всегда уделял ей много внимания, и я первый человек, к кому она обращается, попадая в трудное положение. Конечно, она не безразлична мне, Джейн.

— Да, но… Это выглядело тогда совсем по-другому.

— Ничего похожего на то, что ты имеешь в виду. Все происходит только в твоем воображении. Результат твоих невесть откуда взявшихся страхов и опасений. — Норман ласково улыбнулся. — Так вот чем объясняется твое странное поведение!

— Мне казалось очевидным, что вы влюблены друг в друга.

— Ну все, сколько можно, — устало проговорил Норман.

Дженни нервно покусывала губы.

— Не знаю, что и думать, — растерянно пробормотала она. Голова у нее разболелась, и она приложила ко лбу холодную ладонь. — Действительно, не знаю.

— Я влюбился в тебя с того момента, как впервые увидел, — с жаром продолжал Норман. — Влюбился с первого взгляда. Ты ведь знаешь это, Джейн. Ты не могла не почувствовать, какое впечатление произвела на меня, — мечтательно проговорил он. — Это было, Джейн. На это нам нужно опираться. Нельзя, чтобы между нами возникало недоверие.

— Я хочу поверить, — прошептала она.

Несколько минут он изучал выражение ее лица, и Дженни показалось, что Норман смотрит на нее, как на человека, выздоравливающего после тяжелой болезни. Сомнения разрывали Дженни сердце.

— Давай, я расскажу тебе, кем для меня были Боулинзы, семья Арабеллы, — осторожно предложил он.

— Да, пожалуйста, — согласилась она с облегчением.

— С чего начать?

— Расскажи мне про детство.

— Хорошо. — Он помолчал, собираясь с мыслями. Брови его сбежались к переносице. Он машинально отстегнул ремень безопасности, как будто это была преграда, мешавшая ему проникнуть в прошлое, и глубоко вздохнул. — Честно говоря, это был ад. И дома, и в школе. Я не был очаровательным ребенком. И не был любимым.

Дженни тоже нахмурилась.

— Трудно себе представить.

— Я был тощим, нескладным и болезненным, спокойно констатировал Норман.

— Ты? — удивилась Дженни. — Ну хорошо, и все же почему ты был нелюбимым?

Норман дернул плечом.

— Родители вообще обращали на меня мало внимания. Они были несчастливы. Им было не до сына. К тому же, как я уже пояснил, я не походил на ребенка, который одним своим видом вызывает умиление. А внешняя непривлекательность иногда внушает людям даже большее отвращение, чем внутренняя.

— Если бы это было действительно так.

— Очень часто это именно так.

Дженни поняла: для него это стало частью горького детского опыта. Сколько бы ни опровергала в дальнейшем жизнь это утверждение, в его сознании оно навсегда оставило свой след.

— Ты очень изменился с тех пор. — Дженни скользнула взглядом по его волевому, полному достоинства лицу, остановилась на мощной линии плеч, сильных руках. — Никто из тех, кто видел тебя тогда, ни за что бы, наверное, сейчас не узнал.

— Ты права. Вряд ли кто-нибудь узнал бы. — Он снова улыбнулся ей. — Мы еще вернемся к этому, но тогда я был полон жалости к себе. И ничего удивительного, что я мало с кем водил дружбу. Моим единственным товарищем был Эдгар Боулинз. Он, черт бы его побрал, увидел во мне что-то достойное уважения, а может быть, сочувствия, я не знаю. Во всяком случае, все школьные каникулы я проводил в его семье.

— Он очень милый, это сразу видно, — заметила Дженни с теплотой в голосе. — Он мне понравился. Помнишь, как он кружил миссис Блендоу в ее кресле-каталке по залу. Как она взвизгивала на крутых виражах, и они оба смеялись.

— Эдгар мне как брат, — с чувством сказал Норман. — Боулинзы стали мне второй семьей — еще даже раньше, чем умерли мой родной отец, а затем и мать.

— А как родители относились к тому, что ты предпочитал чужой дом своему собственному?

Он покачал головой, его голос, когда он заговорил о своей семье, снова стал тусклым.

— Иногда даже не замечали, что я постоянно пропадаю у Боулинзов, а когда вспоминали обо мне, начинались упреки и ругань. Им становилось неловко, что я столько времени провожу у посторонних людей. — Норман помрачнел и замолчал.

— Тебе, наверное, трудно говорить об этом, — мягко заметила Дженни. — Не надо, может быть…

— Нет, я должен рассказать. О некоторых вещах, по крайней мере. Чтобы ты поняла, чем я им обязан. — Он глубоко вздохнул. — Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я перешел к ним жить.

— Тебе было очень одиноко. Как это тяжело, должно быть. А меня всегда окружали любовью и заботой. Все вокруг.

— Все, кроме твоего отца.

Дженни смутилась, вспоминая его редкие визиты и то горькое ощущение, которое они оставляли после себя.

— С годами он стал лучше, — после долгой паузы сказала она. Да, она знала, что такое быть отвергнутым ребенком. И как тяжело воздействует на детское сердце равнодушие и брезгливая снисходительность близкого человека.

Однако сейчас ее волновало другое.

— Бел была, наверное, совсем маленькой девочкой, когда ты переехал к Боулинзам. Сколько ей было? Пять? — предположила Джейн, внимательно вглядываясь в Нормана, чтобы уловить малейшие изменения в его лице, которые вызовет это имя.

— Очаровательная маленькая бестия. — Норман хмыкнул, вспоминая крошечное забавное существо, которым была когда-то Арабелла. — Шестой ребенок в семье, единственная девочка. Пятеро старших братьев бесконечно баловали сестренку, потакали ей во всем, и потворствовали шалостям. Но никто не воспринимал ее всерьез. И это бесило строптивую девчонку.

— Но замечал это только ты один, — лукаво подсказала Дженни.

— Я был единственным, кто разговаривал с ней на равных и относился с должным уважением к ее мнению, — согласился Норман. — Со мной она переставала чувствовать себя только милой куклой, какой была для всех остальных. В результате она страшно привязалась ко мне, бродила за мной повсюду как тень.

Наверное, и он не остался равнодушен к этому слепому обожанию. Может быть, ему льстила та роль, которую он играл в ее жизни. Не из этого ли чувства признательности рождается порой любовь?

— Жизнь в нормальной семье, наверное, изменила тебя? — Дженни хотелось узнать о нем как можно больше. Зная его прошлое, она научилась бы понимать его так же хорошо, как понимала его Арабелла.

— В какой-то степени. Они поддерживали меня в моем желании физически окрепнуть. Я стал заниматься спортом. Они подбадривали меня и помогали преодолеть неуверенность в себе. Я перестал бояться трудностей, потому что увидел, что могу добиться того, что раньше казалось мне невозможным. В их семье я становился другим человеком, и мне хотелось сделать что-нибудь для них. Белла все время тянулась ко мне, она действительно испытывала потребность в моем внимании, и я стал для нее старшим другом, поверенным в ее детских делах, защитником, если нужно.