Обсуждение планов раздела сфер влияния на Балканах, равно как и планов раздела и максимального ослабления Германии, было вполне циничным. Сталин, требуя полного советского доминирования в Болгарии, ясно намекал, что от этого зависит, насколько итальянские коммунисты будут пытаться дестабилизировать королевское правительство Италии. Отдавая Англии Грецию, Сталин требовал для СССР ведущей роли в остальных балканских странах.

Реального значения вес эти проценты не имели, поскольку, за исключением Греции, в остальных балканских странах Советский Союз господствовал безраздельно, не допуская туда западных наблюдателей. Только ссора Сталина и Тито в 1948 году вывела Югославию из советской сферы влияния.

Когда 14 октября обсуждали польский вопрос, Черчилль резонно заметил, что в Польше до войны было очень мало коммунистов.

Тогда дядюшка Джо прочел партнеру лекцию по политграмоте: "Польский народ рассуждает очень элементарно. Поляки считают, что Красная армия освобождает Польшу, и спрашивают, кто из польских руководителей является другом Красной армии. Поляки видят, что люблинский комитет — с Красной армией. Они видят, что англичане вместе с американцами в союзе с Красной армией, но они спрашивают: почему никого из представителей лондонского польского правительства нет с Красной армией? Польские крестьяне не могут этого попять. Миколайчик не понимает, какой большой вред наносит ему этот факт. Что касается утверждения, что ПКНО является выражением русской воли, то это неправильно, так как комитет пользуется широкой поддержкой польского народа. Конечно, в комитете имеются противоречия, но Черчилль знает, насколько поляки капризный народ".

Черчилль возразил, что британское правительство ознакомилось с биографиями люблинских поляков и выяснило, что глава ПКНО Болеслав Берут — старый коммунист, который "был в тюрьме при Пилсудском, но был впоследствии обменен советским правительством".

Сталин не моргнув глазом соврал, что Берут вышел из компартии в 1937 или 1938 году и что он познакомился с Берутом лишь в последнее время.

Черчилль признался, что думает: будущность мира зависит от дружбы британцев и американцев с Советским Союзом. В то же время малые европейские страны напуганы до смерти большевистской революцией. Это объясняется тем, что до ликвидации Коминтерна советское правительство заявляло о своем намерении советизировать все страны Европы. Он, Черчилль, помнит, как в 1919–1920 годах весь мир дрожал в страхе перед мировой революцией, хоти он уверен, что в Англии бы революции не было.

Сталин еще раз спокойно соврал, что теперь мир не будет дрожать в страхе, поскольку "Советский Союз не намерен устраивать большевистские революции в Европе", в чем можно убедиться на примере Румынии, Болгарии и Югославии.

Этот пример Черчилля не вдохновил, собеседнику он не поверил, но, соблюдая дипломатический этикет, заявил, что "верит всему тому, что ему заявляет маршал Сталин".

Насчет большевистских революций в Европе Сталин совершенно не кривил душой. Никаких революций в Восточной Европе он допускать не собирался, а хотел просто без каких-либо революций, если понимать под последними массовые народные выступления, привести к власти коммунистические правительства, привезенные в обозе советских войск, и Польша здесь не была исключением.

Черчилль, хотя и неоднократно заявлял, что Англия вступила в войну из-за Польши и потому делом чести для нее является обеспечить создание в Польше сильного и демократического государства, де-факто вместе с Рузвельтом признал Польшу сферой советского влияния, поскольку она была освобождена Красной армией.

Однако после ухода в отставку с поста премьера в июле 1945 года Черчилль публично критиковал советскую политику в отношении Польши и насильственное утверждение там коммунистического правительства.

Германское наступление в Арденнах, начавшееся 16 декабря 1944 года, застало западных союзников врасплох и заставило их на время отложить планы вторжения в Германию.

24 декабря 1944 года Черчилль писал Сталину: "Я не считаю положение на Западе плохим, но совершенно очевидно, что Эйзенхауэр не может решить своей задачи, не зная, каковы Ваши планы. Президент Рузвельт, с которым я уже обменялся мнениями, сделал предложение о посылке к Вам вполне компетентного штабного офицера, чтобы ознакомиться с Вашими соображениями, которые нам необходимы для руководства. Нам, безусловно, весьма важно знать основные наметки и сроки Ваших операций. Наша уверенность в наступлениях, которые должны быть предприняты русской армией, такова, что мы никогда не задавали Вам ни одного вопроса раньше, и мы убеждены теперь, что ответ будет успокоительным; но мы считаем, исходя из соображений сохранения тайны, что Вы скорее будете склонны информировать абсолютно надежного офицера, чем сообщать это каким-либо другим образом".

Генерал Д. Эйзенхауэр

Сталин ответил на следующий день: "Получил Ваше послание насчет приезда в Москву компетентного офицера от ген. Эйзенхауэра. Я уже сообщил президенту о своем согласии и о том, что готов обменяться информацией с упомянутым офицером".

5 января 1945 года Черчилль информировал Сталина о положении на Западном фронте: "Я только что вернулся, посетив по отдельности штаб генерала Эйзенхауэра и штаб фельдмаршала Монтгомери. Битва в Бельгии носит весьма тяжелый характер, но считают, что мы являемся хозяевами положения. Отвлекающее наступление, которое немцы предпринимают в Эльзасе, также причиняет трудности в отношениях с французами и имеет тенденцию сковать американские силы. Я по-прежнему остаюсь при том мнении, что численность и вооружение союзных армий, включая военно-воздушные силы, заставят фон Рундштедта пожалеть о своей смелой и хорошо организованной попытке расколоть наш фронт и по возможности захватить порт Антверпен, имеющий теперь жизненно важное значение…"

Черчилль вспоминал, что "за этот период Эйзенхауэр и его штаб, конечно, жаждали узнать, могут ли русские что-либо сделать со своей стороны, чтобы облегчить нажим, которому мы подвергались на Западе. Все усилия офицеров связи в Москве получить ответ у своих русских коллег терпели неудачу Для того чтобы наиболее убедительно изложить дело советскому командованию, Эйзенхауэр послал своего заместителя, главного маршала авиации Теддера, со специальной миссией. Он сильно задержался в пути из-за погоды.

Как только я узнал об этом, я заявил Эйзенхауэру: "Вы можете столкнуться с многочисленными проволочками в штабных сферах, но я полагаю, что Сталин сообщит мне, если я спрошу его. Попытаться мне?"

Он просил меня сделать это…"

На следующий день, 6 января, британский премьер сообщил советскому генсеку: "На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. Согласно полученному сообщению, наш эмиссар, главный маршал авиации Теддер, вчера вечером находился в Каире, будучи связанным погодой. Нго поездка сильно затянулась не по Вашей вине. Если он еще не прибыл к Вам, я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причем лишь при условии сохранения ее в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным".