Мы с хозяином посмотрели друг на друга.

— Понимаете, — нерешительно сказала я. — Мне бы теперь к этой юбке подобрать комплект. Ну, всё остальное.

— Девушка, назови пределы суммы — и мы тебе всё устроим как в европейском бутике, — спокойно отозвался хозяин.

И устроил. Да ещё на кассе сказал, что как первым покупателям он сделает нам скидку, а потом — как покупателям, набравшим определённую сумму, — опять скидка! И, лишь когда самолично упаковал наши покупки, добавил, что нам повезло на скидки, потому что сегодня он сам в магазине.

Счастливая Таня пританцовывала на улице, а потом на остановке, где мы ждали троллейбуса — ехать ей на работу. Успокоившись, она спросила:

— Алён, а почему ты решила купить всё в оттенках осени?

— Костя мне нравится — скажу правду. Не знаю, что там у нас в будущем и могу ли говорить о будущем. Не знаю даже, могу ли объединять его и себя — в нас… Но пока есть возможность быть с ним… В общем, где-то я однажды прочитала: хочешь, чтобы человек чувствовал себя рядом с тобой уютнее — будь ближе к нему хотя бы в его любимых цветах. Ну и… Если быть честной до конца, мне нравятся эти оттенки.

— Они тебе не просто нравятся, — задумчиво сказала Таня. — Ты ещё и сама в них хороша — правда-правда! — А после молчания и вглядывания в дорожную даль, не идёт ли нужный транспорт, неожиданно добавила: — А ведь Пашке я так и не довязала свитер — тот самый, который серо-голубой. А ему очень нравится этот цвет. И костюм у меня голубой… — И погрузилась в думы.

Выжидая, пока выйдут приехавшие пассажиры, Таня вскользь и мечтательно заметила мне:

— Волосы не распускай! К этому — только что-нибудь небрежное на голове!

И уехала, бережно прижимая к себе несколько пакетов.

Время поджимало: предстояла ещё работа от Порфирия. Но, перед тем как поехать домой, я заскочила всё-таки в ближайший «Книжный» и прикупила несколько больших листов ватмана, а также ещё одну пачку цветных карандашей.

Я словно качалась на какой-то странной волне, вздымающей меня и моё внутреннее состояние. Она несла меня, едва я вспоминала Костю. И эта волна придавала странно восторженное впечатление всему, что встречалось мне. «Книжный» казался мне необыкновенно воздушным, пронизанным солнечными лучами. Пассажиры в троллейбусе — все поголовно загадочно улыбались, таинственно притихнув. Я не ходила — летала. И ничто не могло испортить этого странного состояния, когда летящие по довольно сильному ветру листья казались чуть не родными.

И даже машина у подъезда, у которой нервно постукивал кулаком по дверце Михаил, меня не напугала. Хотя я сразу увидела внутри салона белую девушку.

— Мы хотим поговорить с тобой! — заявил Михаил. Кажется, он-то как раз говорить не хотел, потому что смотрел на меня чуть не испуганно и постоянно морщился. Он даже приказывать толком не мог, хотя явно хотел. — Сядешь в машину?

— Вы мне — не нужны, — спокойно сказала я и села на приподъездную скамейку. — Это я вам нужна. Поэтому будем говорить, сидя здесь. Что вы хотите?

Белая девушка неохотно выбралась из машины. Садиться на скамью она не стала. Очень уж удобная получилась для неё позиция — смотреть на меня сверху вниз. Но ещё раньше я разглядела её и поняла, что рано или поздно Константин перестал бы, мягко говоря, поддерживать с нею отношения. Называйте меня самоуверенной или возомнившей о себе невесть что, но я была убеждена, что белая девушка не то, что надо Косте. Она была слишком… инертной, что ли. Вся какая-то томная, вялая. Особенно поражал её рот. Губы вывернуты, как у Джоли, но у Джоли рот выглядит при этом как-то естественно. А у белой девушки они казались бесформенно-мясистыми. Честно говоря, я отчётливо запомнила из её внешности только губы, а воспринимала в целом как нечто неповоротливое, хотя и была она очень элегантно одетой и с хорошенькой фигуркой — особенно в обтягивающей меховой курточке и в белых джинсах. И поначалу я сидела, удивлялась, как вообще Костя мог с нею ходить — это он-то, такой энергичный!

— Я не буду с тобой говорить, — вяло сказала белая девушка, перемежая обычные слова откровенным матом (я поморщилась из-за контраста внешности и издаваемых ею слов). — Только хочу, чтобы ты знала: тебя рядом с Константином не должно быть. Иначе испорчу тебе жизнь. Миша!

Михаил суетливо вынул из кармана куртки целую пачку фотографий.

— Вот! — торжествующе сказал он, стараясь не слишком близко подходить ко мне. — Вот это Костя получит, если ты не отстанешь от него.

Ладно хоть, в отличие от девицы, он не употреблял мата.

Я взяла у него снимки, чего он никак не ожидал, — даже вытянула из пальцев. И стала рассматривать. Я и Женька плечом к плечу сидим в его машине. Он целует меня.

— Это появится в телефоне Константина, если ты не отстанешь от него.

Посидела, глядя на фотографии, потом посмотрела на этих, ухмылявшихся мне в лицо, и хладнокровно сказала:

— Если он поверит этому, это будет не Костя. А на ваше мне — «отстань»… Михаил, скажи откровенно: Косте нравится со мной быть; что будет, если я заявлю ему, чтобы он больше не появлялся в моей жизни? Ты же его брат, ты его хорошо знаешь. Ну? Что будет? — Парень замер. Лицо его сразу вытянулось, стало каким-то жалобным. И пожала плечами и закончила: — Вот именно. Всё зависит не от меня. Всё зависит только от него.

— Ты… — Белая девушка как-то странно пожевала губами. — Ты не понимаешь, с кем связалась. Девочка, это чужой тебе мир. — Она говорила снисходительно, хотя я предполагала, что она младше меня. — И, если я уж захотела чего-то, будет по-моему, а не по желанию какой-то замухрышки.

И важно поплыла к машине.

Михаил неуверенно протянул руку к снимкам.

— Зачем тебе Костя? — негромко спросил он. — Если у тебя уже есть дружок?

— Это не дружок. Это друг и коллега. Он всего лишь поцеловал меня в щёку, потому что я согласилась помочь ему с делом.

— Вера испортит тебе жизнь, — как-то безнадёжно сказал Михаил. — Она из очень богатой семьи, а они там привыкли, что всё по их идёт. Откажись от Кости. Иначе она сломает тебя. Говорить-то она не умеет, зато действует на раз.

— Ты не понял, Михаил, — пожала я плечами. — Не в моих силах изменить ситуацию. Здесь главная не я. — Но, договаривая, поняла, что и его мнения изменить не смогу.

Они уехали, оставив осадок опустошённости и какой-то безнадёги. Белая девушка по имени Вера не умела профессионально запугивать. Но в её убеждённости, что она сумеет испортить мне жизнь, сомневаться не приходилось. Она немного напугала меня…

Но она же и прояснила мне ситуацию — для меня самой. Да, я мало знаю Костю. Но мне хочется, чтобы он остался со мной. Мне нравится мужчина-осень. Рядом с ним я чувствую себя уверенно и спокойно. И, если будет возможность, я буду защищать своё место рядом с ним.

Уже очутившись дома и разгрузив сумки, я напрочь забыла о своём желании померить ещё раз свои новые покупки. Я убрала всё со своего письменного стола, расстелила на нём лист ватмана, побежала на кухню наточить цветные карандаши.

Автописьмо впервые настигло меня за обычным рисунком. Я не помню, как рисовала. Помню только сумасшедшее впечатление бушующей метели, которая меня закружила, помню свежие запахи палой листвы, её пьянящую и возбуждающую горечь.

… Спустя два часа я повесила на стену, над письменным столом, лист, на котором по увядшей зелени стремительно шёл мне навстречу Костя, а вокруг него буйствовало всеми оттенками багрянца яркое лиственное разноцветье!

Наверное, автописьмо виновато, выжав из меня все силы для этого рисунка. Я, не раздеваясь, рухнула на покрывало своей кровати, и, успев велеть себе: «Я только полежу!», полетела дальше — в тёмные глубины крепкого сна.

Выплывать после этого падения было тяжело. Но сон становился прозрачней, и мне начали сниться люди. Призрачные фигуры постепенно оформлялись, и вот первым появился Костя. Он стоял спиной ко мне, держась за какие-то перила — высоко оглядывая местность внизу. И даже во сне мне так захотелось, чтобы он обернулся! Мне даже показалось — я позвала его. Ветер, трепавший его тёмные волосы, будто затаился, когда он оглянулся — с улыбкой победителя! И я во сне улыбнулась ему и его радости, удивлённая: почему — победителя?… Где-то неподалёку прошёл Женька, сгорбившись от усталости, и это его понурость заставила с сожалением вспомнить прямо во сне, что пора просыпаться.