Осторожно выпростала другую руку из его самого настоящего захвата и подняла её коснуться края его рта. Ласкаясь, он чуть повёл щекой по моим пальцам, не отводя от меня взгляда. Обняла его лицо ладонями и поцеловала сама, легонько коснулась его ждущих губ, чувствуя взбудораженное, горячее дыхание. Он не шевельнулся, и я точно так же, осторожно отстранилась, сама постепенно приходя в себя. И в изумлении опустила глаза оглядеться. Ну ладно… Пуговицы во всяком случае на месте, кажется. Но когда он успел подсадить меня на себя? И почему я не заметила, что мои ноги обвились вокруг его талии? А — ему не тяжело?

— Каким боком здесь Аркадий? — резко спросил он.

Переход от нежности был таким жёстким, что я сначала взбеленилась: какого чёрта он допрашивает меня, да ещё таким тоном! Но я всё ещё сидела на нём и смотрела в такие близкие тёмные глаза, в которых мелькали смутные блики плохого освещения из коридора. Собравшись с силами, чтобы не накричать на него или не гавкнуть в том же тоне, я сказала — хмуро (не собираюсь скрывать свои чувства!):

— Он подвёз меня из выставочного зала.

— Как… Как ты там оказалась?

Уже остыв, но всё ещё отчётливо чувствуя от него жаркое тепло, мягко кутающее меня, я вздохнула:

— Мы ездили с Женей смотреть, как расположены наши рисунки для выставки.

— С Женей… — повторил он глухо. — Почему ты мне раньше не сказала — про зал?

А до меня начало доходить. Я смотрела в эти самоуверенные тёмные глаза и прозревала. И чем дальше, тем больше хотелось сказать что-нибудь, что разозлит его.

— Ты думаешь… — медленно сказала я. — Думаешь, моя жизнь — это постоянное сидение дома? Дома — и работа, и отдых? Изредка вылазки в магазин? Ну извини… А выставочный зал… Мы бы с радостью поехали вместе с тобой — показать то, с чем выставляемся, но ведь ты вечно занят.

Он немигающе смотрел в мои глаза, и вдруг стало так неуютно, хоть я и не чувствовала себя виноватой. Наконец он задумчиво прикусил нижнюю губу — кажется, не замечая собственной сосредоточенности, а потом сказал:

— Интересная расстановка — «мы» и «с тобой».

— Ты ещё ко мне Мишку приревнуй! — выпалила я, завозившись в жёстком кольце его рук, чтобы встать на ноги. Замерла, почувствовав на затылке его ладонь. Отвлеклась на пару секунд, а он — уже спокойно, словно именно мой вопль привёл его в себя, — поцеловал меня в макушку и помог встать.

— Есть хочу, — сказал он, и против этого его желания — после взгляда на осунувшееся лицо — мне точно нечего было возразить.

… За обедом он стал почти прежним: мужчиной — уверенным в себе и лишь слегка уставшим. О выставочном зале расспросил меня подробней. Вопросы звучали уже спокойней. Но их было так много — по таким неожиданным частностям, что, сначала вскипевшая, даже я поняла, что спрашивает меня человек, который слишком долго был занят рутинной, но затягивающей работой. Теперь же, взяв паузу, он словно приобщается к жизни вне своего замкнутого мирка.

Я отвечала так, как хотела, но сама думала только об одном: мама права. Все мелочи, которые мне видятся в этой ситуации, говорят только об одном. Он человек не моего круга. Или наоборот — я не его. Нам не бывать вместе, потому что мы представляем себе мир и себя в нём совершенно по-разному. Он вырос на деньгах — пусть для начала родительских. Я — на средней зарплате родителей. У нас разное отношение к тому, что значит работа и для чего она нужна. И совсем уж мне не нравится, что он ведёт себя как… как присвоивший меня!

Пока он доедал второе, я продумала, почему мне особенно не нравится последняя мысль, про присвоение: зависимость! А я привыкла к свободе. Не хочу отчитываться перед ним за каждый свой поступок! С чего он решил, что я должна это делать? Должна рассказывать, где была и что делала! Должна обстоятельно объяснять, почему рядом со мной тот человек или иной! Глупо всё это!

Нет, меня к нему тянет, и я не зря себя в сердцах уже обозвала влюблённой дурой, но… Я как-то не представляю нашей жизни, совместной! Да, он попал в точку, когда сказал об интересной расстановке: он — и я. Отдельно. И покоробило меня не зря, когда он сказал об этом. Разные у нас миры… Очень разные… Тем более…

— О чём ты думаешь? — спросил он тихо, и я вздрогнула, будто вынырнув из сна.

— Я завтра уезжаю, — вырвалось у меня.

— То есть… Не понимаю. — Кажется, моё известие и в самом деле удивило его.

Лихорадочно соображая, мельком решила: «Хватит этой игры в одни ворота. Он не испытывает ко мне никаких чувств, кроме собственничества. Но собственничества по отношению к кому? К экзотике — к человеку, владеющему автописьмом! Надо рвать с корнем влюблённость… Хотя её, может, и нет? Может, есть привязанность? Господи, я даже не могу сказать, какие чувства испытываю к нему!»

— В трёх часах от города живёт моя тётя, мамина сестра. Она звонила — приглашает меня пожить у неё недели две. — Я взглянула на него и быстро договорила: — Мы с ней давно созванивались насчёт поездки! — Выпалила и опять поняла, что оправдываюсь! И обозлилась ещё больше.

— А перенести поездку на чуть позже нельзя? — ровно спросил он.

— Почему!.. — чуть не задохнулась я от возмущения, сообразив: спроси я у него, почему я должна перенести поездку, он напомнит, что уезжает через два дня. — Почему ты делаешь всё так, как хочешь ты?! А я ничего не могу сделать по-своему?

— Остынь, — негромко сказал он. — Хочешь ехать — поезжай. Я ведь просто спросил, без задней мысли.

— Нет, не просто! Ты спрашиваешь так, словно хочешь, чтобы я разрешения у тебя спрашивала! — бросила я. Какой-то странный зуд поддразнивал продолжать перечить ему.

Но раздражённого ответа не дождалась, хотя с каким-то испугом прислушивалась к нему. Нет. Качнул головой к плечу — вроде как: ну и ладно, проехали — и снова принялся уже за салат. А я сидела, продолжая вилкой гонять по своей тарелке непонятное месиво из овощного гарнира с растерзанным куском мяса, и тяжело раздумывала, почему он не запротестовал ни против моей поездки, ни против моего нежелания оставаться в городе ещё на два дня — или это от неожиданности? Или… он всё-таки не настолько привязан ко мне?… Что-то я совсем запуталась. С одной стороны, начни он возражать, я тут же встану на дыбы. Но, с другой — он молчит, и почему я злюсь ещё больше?

— Алёна, — наконец сказал он. — Мы с тобой знакомы меньше месяца и не очень-то друг друга знаем, но я чувствую — ты чем-то встревожена. Тебя пугает дорога? Хочешь, я сам тебя отвезу к тёте?

— Ты же работаешь! — недоумённо сказала я. — Тебе же некогда!

— Ну, сменить поле деятельности на некоторое время тоже неплохо, — усмехнулся он. — А поездка со мной займёт гораздо меньше времени, чем на автобусе с его остановками и скоростью, которая, мягко говоря, так себе.

— Но ты же не успеваешь с работой! — настаивала я, ничего не понимая.

— Ничего страшного, всегда есть бонус-время — ночь.

Я уже открыла рот сказать, что он и так, судя по всему, не высыпается. Рот закрыла. Доводы против поездки с ним приводить нельзя. Нужно сразу сказать конкретно.

— Нет. Я поеду одна.

— Ладно. Но помни, что предложение в силе.

Он вообще сбил меня с толку. Ну да — мы знакомы еле-еле месяц. И что? Кто я ему? После страшных слов, значение которых я с трудом понимала — «канадский строительный тендер» — мне даже страшно думать о том, что я могу освоиться в мире Константина, где такие слова произносятся как обыденные и общеупотребительное. Это, наверное, Вере легко будет, но никак не мне. Неужели он не понимает, почему мне надо… бежать от него? Такие люди, как он, люди властные и привыкшие к непререкаемости, меня просто не воспримут. Да и были ли далеко идущие планы у Константина на меня?

Замороченная голова начала ощутимо побаливать. Константин как будто почувствовал это и поднялся первым.

— Кажется, доедать ты не собираешься? Тогда — на выход. Я довезу тебя хотя бы до дома. — Он приблизился и привычно согнул руку, чтобы я уцепилась за него. Пару шальных мгновений я решала: а может, идти — не соприкасаясь с ним? Глупо и смешно. Я молча сунула руку под сгиб его локтя, стараясь не быть тяжёлой ношей для него, и мы вышли из ресторана.