Глава 14. Отчаяние

Лайла лежала на кровати, в больничной палате, закрыв глаза. Не потому, что не могла их открыть, а потому, что открывать не хотелось. Молодой организм ангела быстро восстанавливался, и боль постепенно уходила, но это было уже неважно. Девушка не чувствовала ничего, кроме пустоты в душе и безмерной гадливости к собственному телу. Когда она в первый раз очнулась после церемонии и поняла, что всё ещё жива, ей снова стало плохо.

Лайла больше не могла смотреть на своё тело. Даже просто вид собственной кожи вызывал у неё тошноту. И мысли о том, что все эти мышцы, плоть и кровь были созданы лишь для того, чтобы превратиться в объект для оплодотворения и размножения, заставляли девушку дрожать от отвращения. Единственным крохотным лучиком света, который пока сохранился в её сознании, были крылья. Её крылья, потому что их никто не коснулся. И не смог осквернить… Это всё, что ей принадлежало в этом мире, и всё, о чём она могла думать.

Солнце ярко светило, и через щель в плотных гардинах свет тонкими лучиками падал девушке на лицо. За окном шумел ветер, весело щебетали птицы. О стекло билась и жужжала рассерженная муха. Мир вокруг зеленел свежей листвой, искрился капельками росы, отражался в зеркале прозрачных рек. Лайла этого не замечала. Для неё всё вокруг погрузилось во мрак, стало совершенно бесцветным. Мир для неё просто исчез…

— Как она, Армисаэль?    

Голос Афаэла раздался так неожиданно, что Лайла вздрогнула. Не открывая глаз, она отвернулась к стене, натянув одеяло на голову.

— Нормально. Ещё немного в шоке, но физические показатели в порядке. Думаю, чуть позже сможешь её забрать.

— А как с остальным? Ты проводил УЗИ?

Голоса приблизились, и собеседники вошли в палату.

— Конечно. Но пока могу сказать только, что оплодотворение состоялось. Стенки пузыря слишком плотные, так что насчёт зародышей не спрашивай. Узнаем через восемь дней, когда родится первый. Если будет здоровым, значит, существует вероятность, что Жерхов не будет совсем или родится меньшинство.

— Она спит? — спросил другой голос, и Лайлу прошиб холодный пот. Она узнала голос Тадиэля.

— Наверное, — доктор небрежно кивнул. — Сейчас сон ей полезен: быстрее восстановится. Кстати, Афаэл, кровь Сандала очень помогла. Перед следующей церемонией надо будет запастись ещё. У него прекрасная совместимость с сестрой… Ты уже выпустил парня из подвала?

— Нет, пусть ещё посидит, — лицо старосты потемнело. — Завтра попрошу Беллора избавить его от крыльев — тогда и отпущу.

— Боюсь, крылья мальчишке придётся пока оставить, — устало заметил Армисаэль, покачав головой. — Мои исследования показали, что на состав его крови значительно влияет вещество, находящееся именно в крыльях. Если их уничтожить, состав изменится и его кровь, вполне возможно, больше Лайле не подойдёт.

— Значит, обойдёмся без неё…

— Не обойдёмся, — доктор мрачно глянул на Афаэла и вздохнул. — Твоей дочери больше никакая кровь не подойдёт: у неё очень редкий состав. Видимо наследие Касиэры*. Так что думай, Афаэл: либо ты терпишь мальчишку с его гонором, либо потеряешь обоих близнецов. Лайла не переживёт ещё одной церемонии, если не будет донора… И родов тоже не переживёт, — добавил Армисаэль и вышел из палаты. Староста, помедлив, отправился вслед за ним, и в комнате остался только Тадиэль.

Подождав, пока шаги Афаэла стихнут вдалеке, ангел подошёл к кровати Лайлы и, низко склонившись, прошептал ей на ухо:

— Жаль, что у нас было так мало времени, чтобы узнать друг друга, детка. Но мы обязательно это исправим, обещаю! — он погладил её по щеке и засмеялся, когда она испуганно съёжилась. Потом бесшумно скрылся в дверях.

***

— Табрис? — Армисаэль оторвался от своих записей и удивлённо взглянул на ангела, который вошёл в его кабинет, держа на руках завёрнутую в пелёнки Софию. — Что случилось?

— Она не ест, Армисаэль, — Табрис уложил ребёнка на стол. — После церемонии отказывается от молока и всё время орёт. Я не знаю, что делать.

— Ну, это не страшно, — доктор усмехнулся, подходя к девочке и мельком её осматривая. — Она просто хочет крови, Табрис. Нефилимы часто проявляют себя не с лучшей стороны, когда дело доходит до питания. Попробовав кровь, они очень быстро подсаживаются на неё, как на наркотик. Но мы это исправим.

Он полез в холодильную камеру и, достав оттуда пакетик с плазмой, протянул ангелу.

— Это кровь Сандала. Добавляй её в молоко понемногу и постепенно уменьшай дозу. Через неделю всё придёт в норму, вот увидишь.

— Хорошо, но у меня ещё одно дело…

— Слушаю.

— Женщина, которая кормит Софию, заболела. Тадиэль сказал, что с тех пор, как у неё забрали детей, она стала слишком нервной. Плачет всё время, не ест ничего. А сегодня у неё начался жар. Может, зайдёшь? Осмотришь её?

Доктор помрачнел, потом фыркнул, но помедлив, всё же кивнул.

— Ладно. Передай Тадиэлю, что позже заеду.

— Передам, — Табрис забрал пакет с плазмой, завернул малышку обратно в пелёнки и ушёл. Армисаэль вздохнул и начал собирать кофр с инструментами.

— У нас что, сегодня грудничковый день? — хмыкнул Миэл, зайдя к отцу. — Я видел Табриса с ребёнком. Выглядит, как заботливая мамаша.

— Язык свой придержи, — буркнул доктор, хмуро взглянув на сына. — Старшие не любят, когда нефилимы забывают об уважении.

— Он же не слышит…

— Зато я слышу, идиот! — рявкнул Армисаэль, молниеносно схватив Миэла за горло и сжав с такой силой, что парень посинел и забился в судорогах. — Ещё раз тявкнешь что-то в сторону Старших — я тебе печень вырву, щенок! — прошипел он, и его когти вцепились нефилиму в правый бок, прямо под рёбрами.

Миэл захрипел и задёргал руками, с каждой секундой всё больше синея.

— Думаю, понял, — понаблюдав за ним, доктор отшвырнул парня к стене.

Миэл грохнулся на пол и почти минуту растирал горло, хрипло втягивая воздух. Армисаэль же отвернулся и невозмутимо продолжил свои дела.

— Чёрт! — парень поморщился, увидев, как футболка на боку быстро пропитывается кровью после острых когтей доктора, которые оставили на коже глубокие порезы. — Ты что, шуток совсем не понимаешь?!

— Почему же? — Армисаэль обернулся и насмешливо взглянул на сына. — Разве я плохо пошутил? — и он многозначительно кивнул на расплывающееся пятно крови.

Миэл побледнел и, злобно зыркнув в сторону отца вспыхнувшими зелёным пламенем глазами, предпочёл на этот раз смолчать.

— Ты полы везде вымыл? — после паузы спросил Армисаэль, убирая со стола документы.

— Да, — буркнул парень, прикладывая к ране кусок бинта.

— А в операционной всё продезинфицировал? У Лайлы роды через восемь дней — всё должно быть готово.

— Да, я всё сделал, — юноша хмуро кивнул. — Слушай, я хотел спросить… А как в ней поместятся тринадцать детей? Она же лопнет!

— Ох, ну ты и придурок, Миэл! — доктор закатил глаза и покачал головой. — А эти книги здесь для чего стоят??? В них всё про нас написано! — он кивнул на книжную полку, уставленную огромными фолиантами в кожаных переплётах с золотым тиснением по бокам.

Нефилим проследил за его взглядом и фыркнул.

— Ненавижу руны! Мне в них вовек не разобраться! А тебе что, объяснить так тяжело?

— Каждый уважающий себя ангел на небе и на Земле знает язык Адороса!

— А я не знаю! — огрызнулся парень, злобно взглянув на отца. — И я не виноват, что родился от человеческой сучки! Это твоя заслуга!

— Поосторожней, Миэл! — процедил Падший, и его лицо вмиг потемнело. — Не забывайся! Я предупреждаю в последний раз…

— Извини, — выдавил из себя нефилим, оценив нешуточную ярость, прозвучавшую в интонации Армисаэля. — Я со временем освою этот язык, обещаю… — уже более вежливо продолжил он. — Но ты ведь Старший. И ты, вроде как, мой учитель здесь. Как мне стать врачом, если не задавать вопросов?

Доктор помолчал, о чём-то размышляя, затем всё же кивнул.

— Ладно, спрашивай пока. Но учи руны, Миэл, если не хочешь остаться идиотом. И не рассчитывай, что община будет долго терпеть бесполезного нефилима. Если через год не поумнеешь, придётся тебя удавить.

Парень побледнел, потом сглотнул и невольно покосился на полку с книгами.

Армисаэль лениво наблюдал за ним, холодно сузив зрачки.

— Теперь по поводу родов, Миэл, — вновь заговорил он после паузы. — Во время церемонии оплодотворение самки происходит сразу. После попадания в неё семени её организму даётся несколько минут, чтобы в нём зародился эмбрион. Мы используем песочные часы, чтобы точно отследить время, необходимое эмбриону, чтобы сформироваться и перейти в анабиозное состояние. Он остаётся в её матке, в отдельном коконе. Потом образуется второй кокон и так далее. После окончания оплодотворения эмбрионы не растут, но в них формируются все нужные зачатки органов. Они находятся в анабиозе ещё десять дней. На одиннадцатый самый первый из них просыпается и за час сформировывается в плод, соразмерный человеческому. Когда он рождается, в организме самки запускается что-то вроде цепной реакции. Каждый зачатый эмбрион формируется строго по очереди и так же появляется на свет. Исключение составляют Жерхи: эти обычно лезут первыми. Как только появляется здоровый ребёнок, можно ожидать, что Жерхов больше не родится…

— Как появляются нефилимы? Разве человеческие самки выживают после близости с Падшим?

— Иногда выживают. Иногда мы им помогаем выживать с помощью своей крови. Но в большинстве случаев они погибают или их убивают. Кроме девственниц, конечно: их запрещено специально убивать.

— А зачем нужны всякие «разрешённые циклы»?

— Это для того, Миэл, чтобы не расплодить слишком много таких придурков, как ты! — Армисаэль рассмеялся. — Ангелы очень плодовиты по своей природе и очень ненасытны. Если не будет правил, сдерживающих их, Земля превратится в рассадник нефилимов, и равновесие миров рухнет. Кроме того, кровосмешение уничтожит и нефилимов тоже. Они выродятся как вид и уступят своё место примитивным Жерхам…