Солнечка рассмеялась.

— А твоей Маше, хочешь, я выкрашу волосы в любой цвет? Я все цвета знаю. И рожицу ей выкрашу белым, а щечки розовым. Краски есть? Мы с Ваней хотели сделать, чтобы Мальвина разговаривала как следует. Попробовали… Теперь она совсем молчит. Сколько ни дергай.

Солнечка опять засмеялась.

— А ты на каком поезде приехал?

— Я не на поезде приехал, а на паровозе. Вот страшно было! Но я ничего не боялся. У меня есть знакомый машинист, Беляков. А потом еще начальник станции знакомый, Николай Иваныч.

Травка все это рассказывал очень важно.

Но Солнечка ничему не удивлялась:

— У меня самой папа начальник станции. Я всегда здесь живу и знаю все поезда. Да, да! — вдруг она вскрикнула: — Папа! Папа! — и бросилась куда-то в сторону.

У Травки екнуло сердце. Он посмотрел туда, куда побежала Солнечка, но вместо своего папы он увидел двух лыжников в лыжных костюмах, с ремнями, биноклями на груди и полевыми сумками через плечо. Лыжники шли Солнечке навстречу. Она бросилась на шею сначала одному, потом другому и крикнула:

— Травка! Травка! Иди скорее сюда!

Оказывается, это был Солнечкин папа с товарищем. Дети рассказали им, как они встретились, и все Травкины приключения.

Солнечкин папа внимательно посмотрел на Травку и сказал:

— Так ты, значит, и есть тот мальчик, который потерялся? По линии была телеграмма. Родители о тебе беспокоятся.

— Нет, это не я потерялся, — ответил Травка, немного обидевшись. Это папа потерялся. А я — вот он.

И он, чтобы было понятней, ткнул себя пальцем в грудь.

Солнечка постаралась все объяснить:

— Ну да. Папа потерялся у него, а он — у папы.

Солнечкин папа раздумывал вслух:

— Как же мне с тобой быть? Поезд в Москву пойдет только в семь часов вечера… Измайловы ушли на Московскую гору, это ясно… А ты небось кушать хочешь?

— Пусть он идет к нам, — решительно сказала Солнечка.

Но Травка начал отказываться:

— Да что ты! Я вовсе не обедать шел к вам. Я на паровозе почти что пообедал.

Тут вмешался другой лыжник:

— Разговаривать больше не о чем. Идем все на Московскую гору. Разыщем там Измайловых. А оттуда до моей электростанции рукой подать. Пообедаем у меня. Забирайте, лейтенант, свою дочку, а я — этого мужичка.

Солнечкин папа взглянул на Травку и спросил:

— А вам не тяжело будет, капитан?

— Забыли, дорогой, как на фронте ходили: с винтовкой за плечами, с вещевым мешком, с запасом гранат, да еще, бывало, и пулемет на себе. По сорок километров делали, и никто не говорил, что тяжело! А теперь двое ребятишек для нас тяжелы? Да не за них ли мы и воевали?

— Есть, капитан! — сказал Солнечкин папа. — Ну, дочура, прячь свою Машку. Или ты с собой ее возьмешь?

— Пусть тут остается, — решила Солнечка. — Только бы не простудилась!

Она потеплее завернула Машку в одеяльце, засыпала ее вместе с санками снегом и нарисовала на снегу букву «М».

— А здесь ее никто не возьмет? — забеспокоился Травка.

— Нет, что ты! — убежденно сказала девочка. — Все же знают, что она у меня живет. Если нечаянно кто-нибудь ее найдет, сразу отвезет ко мне домой.

— Ну-с, занимайте места согласно взятым билетам! — весело сказал тот лыжник, которого Солнечкин папа называл капитаном.

Он схватил Травку, поднял его высоко над головой и посадил себе на плечи.

И они вышли в поход. Впереди — Солнечкин папа с дочкой на плечах. А за ним неизвестно чей папа; известно только, что капитан. А на плечах у него — Травка.

По дороге они остановились у забора Солнечкиного дома, чтобы сказать Солнечкиной маме, что они уходят. Вот тогда-то и напугали ее. И удивили и рассмешили. И пошли дальше, громко смеясь.

Но вот дачи кончились, и они вышли в чистое поле. Здесь был хорошо накатанный лыжный след. Солнечкин папа, лейтенант, быстро шагал, помогая себе палками. Капитан не отставал от него.

Ехать было весело, легко и совсем не страшно.

Солнечка то и дело оборачивалась, что-то кричала Травке и смеялась тоненьким голоском. Видно, она уже давно привыкла ездить на плечах у лыжников. Но и Травка смеялся тоже, хоть ему и приходилось держаться за наушники капитановой шапки, как Иванушке-дурачку за уши Конька-горбунка.

Вдруг лыжные дорожки разделились: одна пошла правее и скрылась в лесу, а другая шла все дальше и дальше, в чистое поле. Путешественники остановились в раздумье. Куда идти? Измайловы могли вернуться и по той и по этой лыжне. Было бы досадно разминуться с Измайловыми по дороге.

— Я пойду правой, — предложил капитан. — Здесь и подальше, но через лесок. А я люблю через лесок. Встреча на горе в пятнадцать ноль-ноль.

— А где именно? — спросил Солнечкин папа. — Гора велика.

— У старой трансформаторной будки. Знаете?

— Знаю. Сверим часы.

Лыжники посмотрели на часы, каждый на свои. Травка заметил, что на часах у капитана маленькая стрелка была между цифрами «1» и «2», а большая около цифры «8».

— Тринадцать сорок две, — сказал капитан.

— Точно, — подтвердил лейтенант. — Итак, до встречи.

— Травка! — крикнула Солнечка. — Ты смотри опять не потеряйся!

— Сама не потеряйся! — ответил Травка.

Он вспомнил, как папа шутил, когда они переезжали в Новые дома. Он вспомнил маму. Где-то она теперь? Ему стало немного грустно. Хорошо, что сейчас они встретят Измайловых, а с ними, наверно, и папу. Он побывает в гостях и привезет маме хоть не целую ветку, но все-таки настоящую сосновую лапочку. Лапочка — вот она. Колется даже сквозь варежку…

Капитан с Травкой на плечах шел теперь через лес, прямо по цельному снегу. Белые клубы снежной пыли вырывались из-под его лыж, словно пар из-под колес паровоза.

Иногда Травка задевал ветку головой, и их обоих осыпало холодным пушистым снегом. Но им было жарко, и снег их только веселил.

Деревья стали реже. Впереди открывалось синее небо.

— Вот мы, кажется, и у цели, — сказал капитан. — Слезай, приехали!

Травка слез и огляделся. Перед ним расстилалось ослепительное снежное поле. Во все стороны бежали дорожки лыжных следов.

— А где же Московская гора? — спросил Травка.

— А это она и есть. Смотри: видишь, что там делается?

Травка поглядел вдаль и увидел, что поле действительно будто поднимается в гору. А там, на краю, у самого неба, копошились крошечные фигурки людей, ростом чуть побольше муравьев. Они горохом катились по снежной скатерти поля, карабкались кверху, останавливались, перемешивались, словно играли в какую-то веселую игру.

— А ну-ка, возьми бинокль, — сказал капитан и достал из футляра на груди такой бинокль, какого Травка раньше никогда не видел.

Мамин бинокль, с которым она ходила в театр, был гораздо меньше, проще и легче. А этот едва-едва можно было удержать в руках.

Сначала Травка ничего не мог рассмотреть в бинокль. Он видел только какой-то белый круг и больше ничего. Но капитан что-то повертел, приладил, и вдруг в этом кругу появился лыжник в красной фуфайке, в синих штанах и с цифрой «16» на груди.

Лыжник остановился, оперся на палки, достал из кармана плитку шоколада, отломил кусок и начал жевать. Это было очень занятно: на таком громадном расстоянии видеть, как человек ест. Травке почему-то показалось, что он и раньше встречал этого человека.

Он опустил бинокль и засмеялся:

— Шоколад кушает!

— И правильно делает! — сказал капитан. — У опытного лыжника всегда должен быть в кармане запас шоколада.

Он достал из сумки плитку шоколада и с треском переломил ее, так что обертка лопнула. Половину — Травке, половину -себе.