«Подземелье» располагалось в древнем на вид здании, отделанном иерусалимским камнем. Но, как сказал Алекс, вся ценность его была в подвале, потому что подвал сохранился со времен тамплиеров и тогда он еще не был подвалом, потому что строения от времени опускаются под землю. Из открытой двери веяло банным запахом. И мы начали спускаться по рыжевато-белым ступеням, высеченным давным-давно и истертым до зеркального блеска. Весь старый Яффо был истерт до блеска, выложенный точно такими же камнями, как и эта лестница. Поэтому я ухватился за чугунные перила, ощущая их неприятно холодными. Я вдыхал душный влажный воздух, и не мог понять, почему воздух здесь такой тяжелый и горячий, а мне холодно. Холодно до озноба. Я посмотрел на Лену. Она двигалась по бесконечному спуску словно бестелесный призрак. Такой бледной я ее еще не видел. 

– Что? – спросил я шепотом. 

– Что-то будет не так. Плохо будет, – ответила она также тихо.

Алекс уже был внизу, и я слышал, как он на иврите говорит с кем-то у двери. Еще один виток и мы увидели его. Увидели, что он покупает входные билеты. 

– Он уже был здесь, – сказала Лена. – Я это чувствую.

Я перевел взгляд на Алекса, он и вправду говорил с билетером, как со старым знакомым. 

– Успокойся, – сказал я. – Здесь все со всеми знакомы. Страна такая. Замечала, как незнакомые люди вдруг начинают говорить и даже делиться проблемами в автобусе?

Лена неопределенно хмыкнула, но напряженное выражение с ее лица не сошло. Я подумал, что в таком состоянии она уже пребывает долгие месяцы, если не годы. Подвал оказался весьма обширным. Необработанные стены были украшены нишами, в которых недвусмысленно чернели проржавевшие цепи и что-то, вроде наручников. Черные металлические кольца для рук и ног. Может быть, эти украшения были созданы гораздо позже самой постройки. Но фантазия не знает удержу. Я был склонен поверить, что это – древняя камера пыток. Подлинная.

По верху всего зала проходила галерея, украшенная чугунными перилами с навязчивым рисунком. Я пошарил глазами по полутемному помещению, и у видел чугунную винтовую лестницу, которая вела на эту галерею. На перилах ее была небрежно брошена кожаная плеть и ее черные концы, отбрасывали тень на стену, словно раздражающий мазок кистью. В тот вечер я почему-то был склонен к раздражению. Хотя сейчас вижу закономерность. Любые сообщества вызывают во мне раздражение. Под лестницей я обнаружил стеклянную ступеньку, или просто некий аквариум в виде ступеньки. В красном освещении там существовала какая-то змея. Возможно ядовитая. Лена деловито потыкала в стекло носком башмака и голосом профессора сообщила: – Щитомордник. Возможно, так оно и было. Я не разбираюсь в змеях. И тут кто-то сзади сказал: 

– Его зовут Йонатан.

Я обернулся. Незнакомый человек марроканского типа, щедрый на улыбки. 

– Простите? – переспросил я. 

– Змею зовут Йонатан, – повторил он. – Он здесь живет. 

– А…, – ответил я и пошел дальше, исследовать пространство.

За баром, мы с Леной обнаружили комнату. В ящиках в беспорядке были свалены плетки, цепи и прочие аксессуары. 

– Наверное, костюмерная, – шепнула Лена. Я потрогал пальцем какой-то ремень, покрутил в руках плетку. Никто не появился с криками – «Не трогать!!!». И я постепенно начал убеждаться в том, что посетители этого клуба – одна семья, а гости – исключительно их друзья. Тот же «мужской клуб», только интересы иные. Мы поднялись по винтовой лестнице и уселись на галерее, откуда хорошо был виден помост для представлений и вообще все. Подобрался к нам и Алекс, с тремя стаканами в руках. 

– Текила санрайз, – провозгласил он.

Зал постепенно наполнялся. Я обратил внимание на то, что все посетители были одеты в черное. Внизу, прямо под нами возлежала дебелая особа на бархатной кушетке, возле ее ног ползал какой-то мужичонка в ошейнике. Услышав за спиной шум, я обернулся. Прямо за моей спиной в нише, озверевшая мадам охаживала плеткой какого-то несчастного, а пять-шесть человек с интересом наблюдали за этим действием. 

– Народ развлекается, – шепнул Алекс. – Погоди, вот сейчас представление начнется…

И оно началось, это представление. Описывать его здесь не стану, каждый может посмотреть картинки в интернете или в журналах. Все эти представления похожи одно на другое. Фантазия человеческая даже в извращениях имеет свои границы. Через пятнадцать минут я начал скучать. Через полчаса, мне уже хотелось бежать, не оглядываясь. Но сделать этого я не мог, Алекс собирался сидеть до конца, Лена не желала оставлять его одного и при этом крепко держала меня за руку, словно боясь, что если я уйду, то она потеряет поддержку. Поэтому я мужественно продолжал сидеть на месте и исподволь рассматривать помещение. В конце галереи я, например, заприметил зубоврачебное кресло, внизу, задвинутый в угол, стоял настоящий трон, ручки которого были вырезаны в форме черепов.

В конце концов, все нелепости были закончены. Завсегдатаи разбрелись по нишам, заниматься своими делами. Включили какую-то громкую музыку, видимо для того, чтобы заглушать вопли истязаемых. Хотя вопли эти больше напоминали кокетливую реакцию на щекотку. И здесь, даже здесь я видел эти самодовольные лица, несущие отпечаток причастности к чему-то великому. Везде одно и то же. Только уровни величия – разные. Постепенно разошлись все, но Алекс уходить не собирался. Он о чем-то договаривался с неизвестным человеком. Мы с Леной смотрели, как эти двое покивали друг другу и направились к помосту.

И тогда стало происходить что-то странное. Незнакомец накинулся на Алекса как паук, и принялся спеленывать его синими и алыми шнурами. Лена смотрела на это действо как завороженная. Через несколько минут Алекс уже висел вниз головой, привязанный к перекладине над помостом. Его левая нога была согнута в колене, и образовала угол. Белые волосы мели пол. Что-то смутно знакомое было в этой висящей фигуре, что-то до боли знакомое, но я никак не мог вспомнить, что же это. Мы подошли к помосту. Лицо Лены оказалось на одном уровне с лицом висящего Алекса. 

– Как ты? – спросила она шепотом. 

– Великолепно, – так же шепотом ответил он. – Я всегда хотел это попробовать.

Я молча вынул фотоаппарат и сделал несколько снимков. Фотографировать посетителей запрещалось, равно как и представления. Но своего было можно. Он не возражал. Наоборот, сделал приятное выражение лица.

Вот так я и запомнил этот момент – Алекс, несчастная муха, висящая на паутине и Лена, выражение лица которой я не мог понять. Вот так они и сохранились на этих снимках. А потом стало происходить и вовсе что-то странное. Сначала нахлынуло чувство, словно все это уже было. Висящий вниз головой Алекс потерял очертания и превратился в некую отстраненную иллюстрацию в старой книге. Вообще все стало плоским и очерченным по краям. Зато стенка ниши, которая находилась как раз напротив помоста, вдруг оказалась прозрачной. Исчезла. И в образовавшемся проеме, я увидел металлическое чудище. Большую железную бочку с дверцей, которую венчала голова девы. И я понял, что это «железная дева». Ничего странного в этом, конечно, не было, такое сооружение вполне могло оказаться в этом клубе. Стояла же тут «кроватка» для пыток. Неплохо украшала помещение. Но…. В какое-то мгновение все вдруг вернулось на свои места, а каменная кладка «заросла», словно и не было ни дыры, ни железной девы. Не знаю, сколько прошло времени, пока длилось видение. Но, Алекс, уже развязанный и улыбающийся, говорил что-то своему пауку о «бондаже». А Лена стояла у выхода и нетерпеливо ждала нас. Видно было, что она очень хочет поскорее убежать отсюда.

Когда мы вышли, уже светало. Небо было густо синим, от моря шел жар.

Материал о клубе я все-таки сдал Вайнтраубу. Плоский, урезанный вариант, специально созданный для пенсионеров. Назывался он пышно «Философия шелкового шнура», но, по сути, читать в нем было нечего. Это был такой специальный безликий материал, который ничуть не выбивался из ритма газеты, а поэтому его сразу приняли и отправили в номер. И на другой день он вышел, заняв, целую полосу, но не вызвав ни единого отклика. Точно так же в свое время прошли статьи о хосписе и о дискотеках. Это была рутина. Рутинной была и сама русскоязычная газета – маленький островок, среди моря местных газет. Радости мне эта публикация не доставила, и, поэтому, я с новыми силами ринулся рассматривать чужое житье-бытье.