Пунктом 7 статьи 847 Уголовного кодекса Флориды выдвигались следующие критерии:

«Согласно принятым общественным нормам, материал является непристойным в случае, если:

а) он взывает к низменным интересам, которыми являются постыдный или нездоровый интерес к обнажению, сексу или испражнениям;

б) он грубо попирает общественные нормы ценностей;

в) кроме того, он в значительной степени преступает традиционные границы обнаженности в демонстрации подобных сцен».

Подобное определение можно применить к двум третям обычных фильмов, демонстрирующихся в любом американском кинотеатре.

Вот почему Генри решил сделать ставку на рискованную карьеру продюсера порнографических, но высококлассных фильмов. Пусть сначала попробуют поймать его — а это будет нелегко, так как он хорошо замел все следы. Затем пусть предъявят ему обвинение, если до этого дойдет дело. А уж потом, если совсем не повезет, пусть попробуют доказать, что фильм был порнографическим.

Он набрал 1–212–555–1212 и узнал номер «Текно-Индастриэл Лэбз» в Нью-Йорке. Мысленно порепетировав минуты две, он набрал номер, который ему сообщили в справочной.

— «Текно», — ответил женский голос.

— Алло, это Харолд Гордон, бухгалтер «Прудент Компани» в Калузе, штат Флорида.

— Да, сэр?

— Могу я поговорить с кем-нибудь из ваших служащих?

— Минуточку.

Генри подождал.

— Алло? — сказал мужской голос.

— Это Харолд Гордон, — представился Генри, — бухгалтер «Прудент Компани» в Калузе, штат Флорида. С кем я разговариваю?

— Руди, — ответил мужчина.

— А как ваша фамилия?

— Холлман. Как, вы сказали, вас зовут?

— Харолд Гордон, бухгалтер «Прудент Компани».

— Слушаю вас, мистер Гордон.

— Я закрываю наши книги расходов за год, сейчас как раз занимаюсь чеками, которые Пруденс Энн Маркхэм выписала на вашу фирму.

— И что?

— И я решил, что именно вы сможете помочь мне разобраться с некоторыми из них.

— Каким образом?

— Я пытаюсь разобраться… У вас есть пара минут?

— Да, пожалуй.

— Миссис Маркхэм была немного рассеянна при указании того, за какие услуги выписывала чеки…

— Ну, — произнес Холлман.

— Например, я думаю, что большинство этих чеков были выписаны за обработку пленки и накладные расходы.

— Да, включая наши расходы на пересылку.

— Да, это, должно быть, те чеки, которые она выписывала в октябре и в начале ноября.

— Ага.

— Вы можете сказать мне, мистер Холлман, ей посылали готовые отпечатки?

— Не думаю, — ответил Холлман, — фильм еще не был закончен. Я знаю, что она еще продолжала работать над ним, когда затребовала назад негативы. А что? Она решила связаться с другой лабораторией?

— Извините, а что вы имеете в виду?

— Работу, которая понадобится ей в дальнейшем.

— Я пока не… она не была удовлетворена работой, которую вы…

— Да, когда затребовала назад непроявленные негативы.

— Что-что?

— Негативы.

— Она попросила вернуть их ей?

— Да, сэр.

— Назад во Флориду? И вы ей выслали?

— Негативы? Да, сэр. Я тоже удивился. Я думал, мы хорошо справляемся со своей работой. Я надеялся, что мы доведем этот фильм до конца. А она отвалила. И я спрашиваю себя: в чем дело? Негативы — вещь нежная, даже пылинка может их поцарапать. Я не знаю, почему она решила, что у нее они будут в большей сохранности, чем в лаборатории. У нас — помещение с искусственным климатом. Единственное, что я могу предположить, — это то, что она решила обратиться в другую лабораторию. Как бы то ни было, мы вернули ей негативы. Ничего себе клиентка, да?

— По почте?

— Нет, сэр, со специальным курьером. Мы серьезно относимся к негативам. Я хотел быть уверен, что она получила их в целости и сохранности.

— И сделали это?

— Да, сэр.

— Когда они были доставлены?

— Я могу уточнить, если это вам необходимо, — сказал Холлман.

— Да, пожалуйста.

— Подождите.

Генри ждал. Он слышал бумажный шорох на другом конце провода. Наконец услышал голос Холлмана.

— Они были отправлены со специальным курьером семнадцатого ноября. Мы представили счет за авиабилеты и прочее, у вас должен быть погашенный чек.

— Да, я… да, конечно, есть, — заверил Генри, — на какой адрес вы их отправили?

— Помпано-Уэй, 1143, — ответил Холлман, — Калуза, Флорида.

Это ее дом, подумал Генри.

— Мистер Холлман, — сказал он, — когда вы говорите, что она могла обратиться в другую лабораторию…

— Да, только это мне и могло прийти в голову. Люди обычно предпочитают хранить свои негативы здесь, после того как получат отпечатки. А она внезапно потребовала их вернуть. Я сразу подумал о другой лаборатории, а что еще? Магнитофонные записи тоже. Она их тоже потребовала вернуть.

— Что вы имеете в виду?

— Звукозаписи. Она потребовала, чтобы и их вернули.

— И вы вернули?

— Конечно.

— С курьером?

— Да, в той же упаковке.

— На тот же адрес?

— Да, сэр.

— Тогда у вас ничего не осталось?

— Ни хрена, — ответил Холлман, — все в ее теплых ручках.

— А вы не представляете, что это может быть за лаборатория? В которую она могла обратиться?

— Нет.

— Понятно, — сказал Генри, — понятно.

Он замолчал, не зная, что сказать. Он чувствовал себя так, словно ему нанесли удар под дых.

— Ну… — наконец произнес он, — тогда эти чеки, которые здесь у меня, они полностью оплачены? Больше задолженности нет?

— Все в порядке, — ответил Холлман.

— Ну, хорошо, большое спасибо, сэр, — сказал Генри.

— Когда вы увидите ее, передайте, что, по-моему, она совершила большую ошибку, — сказал Холлман и повесил трубку.

— Мать твою! — выругался Генри и, швырнув трубку, снова стал рыться в чеках.

В тот понедельник Тик и Моуз получили первую настоящую наводку на Джейка Барнза.

Вечером в субботу Ким — девица в черном нижнем белье из «Голой правды» — сказала им, что его настоящее имя Джейк Делани, в чем они сразу же усомнились, потому что «Делани» ирландская фамилия, а «их» Джейк был черным как ночь. Более того, он жил не в Ньютауне, как большинство калузских чернокожих, а на Фэтбэк-Кей, где проживали в основном белые.

Тик начал думать, что спустил пять сотен в сортир.

Ким продолжала объяснять, что тетка Джейка замужем за белым по имени Фред Делани и что они воспитали Джейка, после того как его мамаша кинулась в Нью-Йорк на поиски человека, бросившего ее с пузом. Но не того, что бросил ее с Джейком, а другого человека. Джейку было в то время десять лет, он был симпатичным мальчиком и никогда больше не увидел своей матери. Никогда он также не узнал, кого мать носила в своем чреве, когда сбежала. Тетка со своим белым мужем взяли его к себе и дали свою фамилию — Делани. Ким не могла вспомнить его настоящей фамилии или как его назвали при рождении, потому что люди обычно считают, что только имя, данное при рождении, — подлинное, даже если они сменили его в законном порядке в двенадцать лет, а сейчас им все восемьдесят.

В Америке так просто сменить имя, сказала Ким, явно довольная собой, потому что сама сменила свое имя на Ким Арден два года назад, хотя люди продолжали называть ее Мэри Андроссини, как она была названа при рождении. Но теперь оно не считалось ее подлинным именем, и у нее было решение суда, подтверждающее это. Впрочем, все это сплошная фигня, сказала она.

Тик с еще большей уверенностью подумал, что его пять сотен баксов не принесут ничего, кроме долгого пустого трепа.

Как бы то ни было…

Дело было в том, что…

Джейк жил в доме на Фэтбэк-Кей, потому что служил шофером у богатой пары, наезжающей сюда из Чикаго в период с января по май, а остальное время он присматривал за домом, а заодно и за множеством похотливых белых девочек, которых он раскладывал на королевской постели в спальне на втором этаже с видом на залив, и проделывал с ними такое, о чем они даже и мечтать не могли, потому что он был зверски сексуален, этот Джейк Делани. Он мог заполучить любую девушку на пляже — белую, черную, серо-буро-малиновую, он был чертовски талантливым! Ким, потупив глазки, призналась, что и сама поддалась на чары Джейка, вот почему она так много о нем знает. Джейк был не только великолепным любовником, но и вообще очень общительным и разговорчивым парнем.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: