Командир полка еще раз поздравил меня.

— Снимай скорее парашют, Захар Артемович, сейчас митинг начнется, выступишь, — сказал он.

Признаться, я сильно смутился. Какой я оратор?! Но отказаться от выступления было нельзя.

Митинг открыл командир полка гвардии подполковник Маренко. Он напомнил о сафоновских традициях нашего Краснознаменного гвардейского полка, о боевых делах истребителей. Потом слово взял наш комиссар. Он выразил уверенность, что мои боевые полеты будут продолжаться.

Наконец я, как мог, рассказал боевым друзьям о своих мыслях и волновавших меня радостных чувствах.

Мне вручили поздравительные телеграммы от командующего Северным флотом, начальника военно-воздушных сил Северного флота генерал-лейтенанта Андреева А. X. и от политуправления Северного флота.

На следующий день на своем самолете я вылетел в штаб ВВС. Здесь собрались летчики Северного флота, недавно удостоенные звания Героя Советского Союза. Командование сердечно, по-отечески поздравило нас и предложило нам отдых. Все мы решительно отказались: не время отдыхать!

Осенью 1944 года по состоянию здоровья мне пришлось поехать лечиться в Кисловодск.

— Подлечитесь, отдохнете. Вам это необходимо, — говорил мне подполковник Маренко.

— Война ведь еще не кончилась, — возражал я.

— Знаю, знаю! Но командование тоже знает, что делает. Раз посылают, значит, надо ехать, заодно побываете у матери. Расскажите там, как мы на Севере воюем, — дружески напутствовал Маренко.

Из Кисловодска поехал в Тихорецк. От вокзала до дома километра три. Это расстояние я решил пройти пешком. Здесь все было родное и близкое: окраины, улицы, пустыри, дома — места моего детства, юности. Вот и наша улица, вижу свой дом. У ворот, опершись на палку, стоит старушка.

— Мама! — дрогнуло сердце.

Мать сразу узнала меня, вскрикнула и пошатнулась. Я успел подбежать к ней. Что может быть дороже теплых материнских объятий.

Мы зашли в дом. Мать то и дело дотрагивалась до меня рукой, словно не веря, что это я.

— Нынче всю ночь я не спала, — сказала она, — чувствовала, что ты приедешь. Видишь — не ошиблась. А почему ты не известил?

— Хотелось неожиданно…

— Насовсем вернулся, Захарушка?

— Нет, мама… Рано еще насовсем. Погостить приехал. А потом поеду фашистов добивать.

— Другие вон дома сидят…

— Так они ведь тоже для фронта работают. Без них мы бы не смогли воевать. Каждому свое место. Я — летчик…

— Что ж, — тяжело вздохнула мать, — коль надо, воюй, — и тихо заплакала.

Вечером к нам пришли и знакомые, и незнакомые. В доме стало людно и тесно. До поздней ночи я рассказывал своим землякам о суровом Заполярье, о любимом герое-командире Сафонове, о боевых друзьях, об их подвигах.

Мать сидела рядом со мной, в ее глазах, полных любви, блестели слезы.

В эти незабываемые и счастливые для меня дни я выступал перед пионерами, комсомольцами, перед рабочими и служащими. Они внимательно слушали мои порой нескладные, порой неумелые рассказы о боевых делах летчиков-сафоновдев.

Однажды под вечер к нам пришли секретари райкома партии Ерошенко и Бородин. Они сообщили, что молодежь района собирает средства для постройки самолета «Тихорецкий комсомолец». На этом самолете я буду бить фашистов.

Взволнованный, я горячо поблагодарил земляков за доверие.

На следующий день поехал на паровозоремонтный завод, на котором работал до армии. Побывал в нескольких цехах, выслушал рассказы рабочих об их трудовых делах, о помощи завода фронту. В обеденный перерыв в сборочном — самом большом цехе завода — собрались рабочие.

Мы задушевно беседовали. И еще раз я убедился, как безгранична любовь народа к своему детищу — армии. И мы, воины, и работники тыла — это одна крепкая семья, готовая на любые жертвы во имя победы.

Тихорецкая районная газета через несколько дней сообщила, что на постройку самолета «Тихорецкий комсомолец» уже собрано 147 тысяч рублей.

Вскоре земляки торжественно передали мне новенький истребитель с надписью на борту «Тихорецкий комсомолец».

Трудно выразить словами чувства, которые охватили меня в тот момент, когда я любовался этой прекрасной машиной.

— Спасибо, сердечное спасибо за подарок! — растроганно благодарил я своих земляков.

— Самолет осмотрен и готов к выполнению боевого задания, — доложил техник.

Я сел в кабину, опробовал работу мотора и, получив разрешение на взлет, взвился в воздух. Сначала проверил самолет на большой высоте, потом снизился до бреющего полета, на полной скорости прошел над аэродромом, а потом «горкой» снова взмыл вверх. На прощание дал салют из боевого оружия.

В Н-скую эскадрилью прибыл долгожданный эшелон с новыми самолетами. На разгрузку поспешили все, кто был свободен от дежурства и полетов, — техники, инженеры, летчики. Работали с охотой, весело, споро.

Командир эскадрильи майор Валуйко, опытный, бывалый летчик, с посеребренными ранней сединой висками обрадовался новым самолетам и в то же время забеспокоился: в последние дни налеты на аэродром участились. Фашистские бомбардировщики с авиационной базы в Северной Норвегии прилетали и утром, и днем, и вечером. И если они обнаружат не собранные машины… Страшно подумать! Выход был один — рассредоточить ящики, в которых находились аккуратно упакованные части самолетов, чтобы они не оказались объектом для бомбежки. А сейчас предстояла самая трудная задача: срочно собрать машины.

«Поручу Токмачеву, — решил майор Валуйко. — Токмачев — лучший в эскадрильи летчик, отличный организатор».

Высокий, худощавый капитан с живым, сильно обветренным лицом вошел в землянку командира.

— Явился по вашему приказанию, — отрапортовал он.

— Капитан Токмачев, немедленно займитесь сборкой самолетов. Один самолет соберете для себя.

В глазах Токмачева промелькнула радость и тут же исчезла, когда Валуйко уточнил:

— Как только освоите новую материальную часть, слетаете в разведку.

«Опять в разведку, когда же наконец в бой?» — огорченно думал Токмачев.

— Все машины должны быть собраны в кратчайший срок, — закончил командир.

Срубленные низкорослые сосны, молодые березы и вороха зеленых веток лежали около каждой площадки, на которых поспешно собирали новые самолеты.

Николай Иванович Токмачев, проверив, как идут дела, пришел на свою площадку, где работали два техника, и принялся им помогать. Один из техников, пожилой уже человек, хорошо разбирался в новой материальной части. Токмачев настойчиво расспрашивал его о всех тонкостях эксплуатации материальной части. Капитан уже познакомился с формуляром, где были записаны тактические свойства новой машины, и сейчас старался на практике вникнуть во все «тайны», начиная от смазки шарниров, системы бензопитания и кончая электрооборудованием.

Он увлеченно слушал объяснения техника и, когда сигнал боевой тревоги прервал «урок», сказал с досадой:

— И работать мешают, и учиться спокойно не дают!.. — Николай Иванович, сердито махнув рукой, принялся вместе с техниками укрывать зеленью наполовину собранную машину. Теперь фашистские летчики увидят сверху негустой смешанный лес — и только.

Сборка закончилась благополучно. Личный состав эскадрильи все время был начеку. Стоило раздаться сигналу тревоги, как все площадки, на которых работали авиаторы, ловко и быстро маскировались зелеными деревцами.

Теперь истребители готовы к взлету; летчики, теоретически изучившие материальную часть, начали проверять свои машины в воздухе.

Первым освоил новый самолет капитан Токмачев. «Хорошая боевая машина», — дал он восторженную оценку.

Николай Иванович шел по вызову командира эскадрильи на командный пункт, и в его сердце теплилась надежда: может быть, разрешат ему принять участие в воздушных боях с противником.