Мы примерно в тысяче метров от будки. У каждого из нас — по револьверу в руке и гранаты в карманах. Бравин положил за пазуху еще и свой старый кинжал. Наступила уже весна, стоит май, и ночь такая теплая, наполненная дурманящими вешними запахами. Темнота нам на руку. Лежа в высокой траве, мы следим за каждым движением врага. В 23 часа начинаем продвигаться — медленно, с большой осторожностью, пригнувшись к земле. Вот мы перебегаем через дорогу и снова залегаем в траве поблизости от будки. По правую руку от нас — автострада, время от времени ее освещают сильные фары немецких грузовиков, которые с шумом проносятся мимо. Перед будкой несут караул три карабинера. По ранее полученным данным и как накануне мы видели сами, еще шесть карабинеров должны быть внутри будки. Рядом с будкой станции вздымаются огромные радиомачты и антенны, разносящие в эфире лживую фашистскую пропаганду. Мы продолжаем в темноте ползти вперед. Вот останавливаемся и замираем, припав к земле. В нескольких метрах от нас происходит смена часовых. Мы слышим удаляющиеся шаги тех, что сменились. Время тянется нестерпимо медленно. Я смотрю на часы: пора начинать!

Почти два часа ночи. Сонные часовые молча ходят взад и вперед. Мы замерзли от длительного ожидания. Наконец, мы двинулись вперед: осторожно, шаг за шагом приближаемся почти вплотную к часовым и затем одним прыжком бросаемся на них. Обезоружив часовых, входим в будку, обезоруживаем остальных, закладываем взрывчатку прямо у основания радиомачт и антенн, поджигаем шнуры. Все это происходит в течение нескольких секунд, но мы успеваем сделать все, что требовалось. Затем я приказываю одному из гапистов отвести карабинеров подальше от места взрыва и отпустить их. Впоследствии мы раскаялись в своем добром поступке. Дело в том, что, когда наш гапист вел карабинеров, двое из них бросились бежать. Первое побуждение гаписта было открыть по ним огонь, но, к счастью, он удержался, иначе выстрелы привлекли бы внимание врага.

Мы быстро удаляемся, стараясь выйти из опасной зоны, чтобы нас не окружили в случае боя. Двое сбежавших карабинеров уже подняли тревогу. Начинается стрельба. В это время взрыв огромной силы сотрясает землю. Вся установка радиопередатчика взлетает на воздух, окутанная клубами дыма и пламенем. Пользуясь общим переполохом, мы продолжаем бежать через поля подальше от опасного места. Немцы словно взбесились. Они пускают в ход мощные прожекторы, которые метр за метром прощупывают своими лучами все вокруг, пытаясь обнаружить нас. Мы уже отошли примерно на два километра от места взрыва, но тут снова неожиданно сталкиваемся с противником.

Немцев и фашистов, наверно, не меньше, чем три сотни. Но наш арсенал револьверов и ручных гранат пополнился оружием, захваченным у карабинеров, и мы отвечаем врагу ожесточенным огнем. Вдруг очередь из автомата скашивает Ди Нанни. Я подбегаю к нему: он, лежа на боку, продолжает стрелять. Но ясно, что ему долго не продержаться — перебиты обе ноги. Я бросаю взгляд на Бравина и Валентино: ребята ни на минуту не прекращают яростный огонь по врагу. Вдруг Валентино падает, и в тот же миг я чувствую, как что-то ударяет и меня, и я падаю на землю. Оказывается, меня ранило в икру ноги, но не тяжело. Остался один Бравин. Он продолжает отчаянно отстреливаться, не обращая внимания на вражеские пули. Я ползком подбираюсь к нему и кричу:

— Продолжай отстреливаться, но постепенно отходи! А я постараюсь унести Ди Нанни.

В нескольких шагах от нас лежит бездыханный Валентино. И вдруг наступает тишина — сраженный Бравин падает рядом с Валентино. Враг прекратил огонь и приближается. Но все же мы уложили семнадцать фашистов и немцев и многих ранили.

Мне удается уйти и спасти Ди Нанни. Я прячу его в одном из крестьянских домов. Затем возвращаюсь в город и пытаюсь связаться с партийным руководством. В 8 часов утра мы отправляемся за Ди Нанни и переносим его в дом на улице Сан Бернардино, на окраине Сан Паоло. Он очень страдает, но старается не показывать вида. Я остаюсь с ним ждать доктора. Мы думаем о Бравине и Валентино, мы рады, что они не лопались живыми в руки фашистских зверей.

Ди Нанни спрашивает:

— А здесь есть оружие?

Я с удивлением смотрю на него и отвечаю утвердительно. Быть может, он бредит от этой адской боли? Но взгляд у него ясный и спокойный. Он хочет убедиться, что его автомат рядом с ним, и проверяет предохранитель. В этот момент приходит Инес с доктором. Раны у Ди Нанни очень серьезные. Семь пуль попало в ноги, одна — в голову. Когда ему обмывают раны спиртом, он вскрикивает от боли. Но Ди Нанни корчится и до крови кусает губы, чтобы сдержаться и не кричать. После перевязки ему, кажется, стало легче, он даже улыбнулся. Говорю ему:

— Ничего, скоро поправишься.

Но он не отвечает, а только смотрит на свой автомат, который лежит тут же сбоку.

Быть может, он уже предчувствовал скорую смерть. Доктор уходит вместе с Инес, я немного задерживаюсь, затем тоже собираюсь уходить. Через некоторое время я должен вернуться с санитарной машиной: врач посоветовал положить Ди Нанни в больницу, где ему будет обеспечен необходимый уход. Наконец, я ухожу, пожав ему на прощание руку:

— Крепись, через месяц ты опять будешь на ногах, и мы еще повоюем.

В тот момент я не мог знать, что прощаюсь с ним в последний раз.

Спускаюсь по лестнице и слышу, что на улице у подъезда остановилась машина. Раздается шум шагов нескольких человек, подымающихся вверх по лестнице. Это — фашисты! Я едва успеваю спрятаться в нише одной из дверей, на лестничной площадке. Они проходят мимо, не заметив меня. Не имея возможности что-либо предпринять, я с ужасом вижу, что они останавливаются у двери квартиры, где лежит Ди Нанни, и начинают стучать. Я выхожу на улицу и останавливаюсь неподалеку. Мне не остается ничего другого, как только наблюдать за тем, что происходит. На улице стоят в ожидании еще несколько фашистов. Ди Нанни, ноги у которого были перебиты, на четвереньках добирается до дверей и спрашивает:

— Кто там?

Фашисты отвечают. Тогда, сделав неимоверное усилие подняться на ноги, Ди Нанни, открыв дверь, бросает гранату. Двое фашистов убиты, остальные тяжело ранены.

Услышав взрыв гранаты, фашисты, находящиеся внизу, подымают тревогу. Вскоре к дому прибывают около двухсот немцев и фашистов и два танка. Однако никто из этих трусов не решается войти в дом. Они стреляют по окнам. Они думают, что весь дом переполнен гапистами. Но там только Ди Нанни, он один дает им достойный отпор.

Ди Нанни держится добрых три с половиной часа, пока у него не кончаются патроны и гранаты. Не желая отдаться врагу живым, он выходит на балкон. Немцы и фашисты невольно прекращают огонь. Весь забинтованный, истекающий кровью, Ди Нанни, собравшись с последними силами, подымает в знак приветствия сжатый кулак и с криком «Да здравствует Италия!» бросается с балкона.

Потери немцев и фашистов составляют более 30 убитых, не считая раненых. Во время боя немецкое командование вызвало пожарных с пожарными лестницами. Несколько пожарных приблизились к двери. Ди Нанни, заметив их, крикнул:

— Уходите отсюда, я не сумасшедший, я — партизан, я дерусь не с вами, а с фашистами и немцами!

Пожарные отступили. Тогда немцы вне себя от бешенства подтянули к дому два танка и снова начали бессмысленный обстрел. Так, 18 мая 1944 года погиб смертью героя Данте Ди Нанни. Жители этого района города, следившие за боем, почтили глубоким молчанием смерть доблестного бойца.

Прославляя подвиг национального героя Данте Ди Нанни, Главное командование гарибальдийских бригад через несколько дней после его гибели писало: «Пройдут года и десятилетия, и тяжелые, но славные дни, в которые мы ныне живем, отойдут в прошлое. Но целые поколения молодых сынов Италии будут воспитывать в себе любовь к родине, любовь к свободе, дух безграничной преданности делу освобождения человечества на примере доблестных гарибальдийцев, которые своей алой кровью вписывают ныне самые славные страницы в историю Италии. Улицы и площади, села и целые города, мраморные и бронзовые памятники, общественные здания и крупные предприятия будут носить имена гарибальдийцев и сохранят о них память. Их имена и героические подвиги будут служить примером и предупреждением для всех граждан свободной и прекрасной Италии будущего. Но ни один монумент никогда не сможет сравниться с тем памятником, который каждый из нас воздвиг в своем сердце, в своем уме нашим братьям, отдавшим свою жизнь во имя того, чтобы жила Италия!»