Едва переводя дух от быстрого бега, я спрыгнул в траншею рядом с Сорокоумовым.

— Связь есть, — доложил он. — Шапку-то потеряли, товарищ лейтенант.

Я схватился за голову. Действительно шапки нет!

— Без телефона не ходите, — с легкой укоризной сказал Сорокоумов. — Можете без конца бегать по линиям, а прозвонить нечем… жизни это может стоить.

— Знаю, Сорокоумыч, — кивнул я, называя солдата так по примеру Пылаева, и попросил у него докурить.

Подошел Перфильев. Сдвинутая на затылок шапка придавала ему задорный вид.

— Работает? — спросил он, показав на телефон.

— Плохо, — ответил я, думая о линии.

— В бою всегда так. — Перфильев взял трубку и соединился с НП командира полка.

— Ну, как? — спросил он. — Отбиты? Чудесно!.. Сейчас я приду. — И поправил обеими руками шапку. — Чтобы не потерять, — пояснил, ни к кому не обращаясь, и хитровато посмотрел на меня: — Под пулями не ходи, как на пляже.

К нам подбежал Бильдин.

— Товарищ майор! — поспешно сказал он. — Немцы идут в атаку… за танками.

Я выглянул за бруствер. Около шоссе, далеко впереди, немцы бежали неровными шеренгами, а впереди них ползли неуклюжие угловатые танки. Наша артиллерия, до этого не выявлявшая себя, открыла огонь. Не умолкали и немецкие пушки. Даже в нашем окопе земля вздрагивала.

Линия связи рвалась вновь и вновь.

Сорокоумов, исправив очередной порыв, свалился в окоп. Его большой с залысинами лоб был в крупных каплях пота. Показывая свои передние, наискось срезанные зубы, он прокричал в трубку:

— Амур-р, Амур-р, проверяю!

А потом, повернувшись ко мне, сказал:

— Вас вызывает комбат на КП.

Я подошел к Перфильеву, молча наблюдавшему за противником. На бровке окопа около него лежали две толстые противотанковые гранаты.

— Товарищ майор, — строго по-уставному отрапортовал я, — разрешите остаться в роте… — и горячо зашептал, забыв субординацию: — Ефим, голубчик, что я там буду делать на КП?.. Тут атака, а комбат туда приказывает…

— Идите на КП! В бою у каждого свое место, — жестко отчеканил Перфильев и, не глядя на меня, сунул мне в руку коробку папирос.

— «Пушки», — машинально прочитал я и выскочил из траншеи.

Внезапно установилась тишина. Так бывает перед бурей.

И буря грянула. Снаряды рвались впереди, сбоку, сзади, пули визжали по сторонам, над головой.

Я бежал, связывал провод, падал, снова бежал. Мимо меня, брызжа пеной, проскакали кони артиллеристов — одни, без седоков, бренча передками. За ними галопом на тяжеловесном коне гнался молоденький солдат, цепко держась в седле с оторванным стременем.

На ЦТС было пусто. Я нажал кнопку зуммера и поочередно проверил все роты. Связь работала.

Вскоре появился Пылаев.

— В минроту бегал, — доложил он и подал мне мою шапку.

— Чуть не убило, — покосился Пылаев на след от пули на шапке.

Бой не утихал. Снова стреляли «катюши», их снаряды огнем полосовали небо, шурша и воя.

В сумерки Оверчук доложил в полк:

— Атаки отбиты.

Но с наступлением темноты немецкие пушки заговорили вновь.

Высоко в темном небе вспыхивали немецкие осветительные ракеты. Связь то и дело рвалась. Я разослал по линии всех солдат. Наконец после бомбежки бросился вдоль провода сам, придерживая рукой болтавшийся на плечевом ремне аппарат. Нашел порыв, исправил, проверил линию. Работает.

Заскочил в траншею, где находились Перфильев, Бильдин и Сорокоумов.

— Танки! — крикнул в это время Бильдин, выглянув за бруствер. Явственно донеслось железное рычанье. Я выхватил телефонную трубку у Сорокоумова:

— Амур!

— Амур слушает! — ответил Пылаев (он успел прибежать к комбату).

— Передай, — отчаянно выкрикнул я, — идут танки!..

Эта весть полетела по проводам дальше и достигла Ефремова.

— Отрезать пехоту! — приказал командир полка через Пылаева и меня Оверчуку.

Танки, гремя гусеницами, уже переваливали траншею слева от нас, утюжили ее; поворот в одну сторону, поворот в другую. Солдаты по траншее отбегали в сторону от танков, бросали гранаты в наступающих гитлеровцев и стреляли по ним.

Я выхватил автомат у убитого и, приникнув к бровке траншеи, стал строчить по едва приметным в темноте силуэтам. Наползая, выросла и вдруг дохнула на меня горячим бензинным угаром огромная тень — у траншеи появился танк. Я отскочил. Танк переполз траншею. Взрыв потряс землю, и огонь охватил стальное чудовище. Это Перфильев и Сорокоумов бросили разом две противотанковые гранаты под брюхо машины.

На танке, в дымном пламени, с дробным треском стали рваться снаряды, которые танкисты возят в ящиках на броне позади башни.

Лавина немецких танков, разбросав завал на шоссе и подавив противотанковые пушки, прорвалась через наш передний край и пошла дальше. Но мы остались на своих местах.

Подоспел подполковник Воробьев с резервом комдива. Дивизионные разведчики, солдаты учебной роты и саперы открыли огонь и окончательно отсекли немецкую пехоту от танков. Солдаты боепитания принесли запас ракет, и теперь местность периодически освещали наши ракетчики. В секунды, когда вспыхивали ракеты, я видел в поле у шоссе сожженные остовы танков, обгоревшие пни и пенечки и совсем близко от нашей траншеи — трупы немцев.

Я сидел рядом с Сорокоумовым, часто проверяя связь. В общем линии работали хорошо. Оверчук перебрался к нам в траншею. Минрота осталась на старом месте, и к ней шел осевой провод. Пылаев остался на ЦТС, отныне превращенной в контрольную станцию.

Оверчук послал меня к Пылаеву.

Держа наготове автомат, то и дело спотыкаясь в темноте, я побрел вдоль линии.

Впереди на горизонте неровное, с острыми клиньями, пламя рассекало густую темень неба. Горело село.

Я добрался до Пылаева и здесь почти столкнулся с высоким человеком. Вскинув автомат, я крикнул:

— Кто идет?

— Ефремов, а ты кто?

— Ольшанский, связист Оверчука.

— А! Где комбат?

— В траншеях.

— Перфильева не видел?

— Он там же.

— Связь с полком есть?

— Нет. С ротами есть.

— Так… — Ефремов помолчал и вдруг обернулся назад. Только сейчас я заметил, что он был не один, а с группой людей.

— Шамрай, — обратился он к рослому парню. — Доберись до комдива, он на КП у оврага, близ минроты Оверчука, и скажи ему: я буду здесь в батальоне. Скажи, что радисты у меня убиты, проводная связь нарушена, жду указаний.

Шамрай повторил приказание и исчез в темноте.

— А вы, голубчик, — обратился Ефремов ко мне, — найдите бывшее мое НП в доме лесника, отсюда метров пятьсот, — параллельно КП Оверчука, поищите там провод от дивизии, включитесь. Если есть связь, сообщите в штадив то же, что я сказал Шамраю. Если нет связи, с полчаса подождите… там линейный надсмотрщик — девушка провод исправляет. Появится — скажите, пусть идет в штадив… Комбату передам, что отослал тебя, — незаметно перешел он на «ты». — Будь поосторожней: там «тигр» прошел, стрелял в дом. Вон, видишь, горит?

Я шел торопливо, стараясь не упустить из виду багровое мигающее пятно. Дом, видимо, догорал.

Огонь впереди становился все тусклее. Надо спешить, иначе собьешься с пути. Я побежал. Упал, споткнувшись о телефонный провод. Нащупал его и, перебирая в руках, пошел дальше. Это был оборванный конец полковой линии, наверное в этом месте прошел танк и утащил на своих гусеницах второй конец. Провод привел в лесочек. Я осторожно стал пробираться меж кустами и деревьями. Со стороны догоравшего дома несло едкой гарью. Нужно было идти осторожно. Я шел, оглядываясь вокруг.

«А ведь всего каких-нибудь два часа назад здесь был наш тыл…» — думал я.

Наконец моему взору открылась полянка, освещенная слабым светом догорающего пожара. И прямо перед собой я увидел сидящего на корточках человека. Сомнения не было: кто-то возился с линией.

«Неужели немец?» — обожгла мысль. Пламя догорающего дома вспыхнуло с новой силой. Сидящий поднялся, я увидел девушку и сразу узнал ее.