Тимар, бог гномов, дал им усердие гномов, но сократил продолжительность жизни. Чтобы не обделить людей, он также дал им магию. Сольтар дал им душу, чтобы они могли достичь мудрости, хотя их продолжительность жизни была такой короткой.

Борон дал им честолюбие, а Янеас плодовитость. Так все боги способствовали созданию человека. Только Безымянный держался в стороне. Его спросили, что он хочет дать, но тот ответил, что ждёт, пока остальные закончат. Так всё и случилось.

Сильванус тоже долго колебался, но дал им ещё любовь к природе, чтобы они могли ценить творение. Затем все посмотрели на Безымянного. Тот улыбнулся и одарил людей отчаянием и страхом перед смертью. Тогда среди богов поднялось волнение, потому что они все пытались дать людям что-то хорошее или то, что считали хорошим. Некоторое вещи были палкой о двух концах, как изобретательность, но люди всё могли использовать во благо. Но отчаяние? Дав им его, Безымянный всё уничтожил. «Я ещё не закончил», — сказал он тогда. И добавил ненависть. «Так», — произнёс он. «Теперь я сделал свою часть, и человек покажет, что почитает меня больше всего. Он будет плодиться и размножаться, в отчаяние, полный ненависти и с изобретательностью бродить по земле и уничтожит другие расы вместе с их творчеством, а в самом конце и самого себя.» «Но ведь я дала людям любовь, чтобы защитить их от подобного», — крикнула Астарта. Однако Безымянный высмеял её: «Любой знает, что отчаяние сильнее любви. Мы создали поистине великое творение, и я с нетерпением жду их страдания!» «Но ты кое-что забыл» — сказал Нертон, отец богов. «Я решил, что в творении должны принять участие все боги.» «Да», — сказал с триумфом Безымянный. «И они приняли, каждый из них, даже Сильванус, о котором я знал, что он испортит моё произведение, если я не подожду до самого конца. Я был последним и завершил работу!» «Нет», — ответил Нертон. «Я удерживаю равновесие, и ты хочешь сказать, что я не бог?» Безымянный испуганно отпрянул, когда отец богов наклонился вперёд и вдохнул последний из даров: надежду.

Какое-то время мы стояли у павильона с колодцем.

Янош нарушил молчание.

— Я должен с вами согласиться, Хавльд. Надежда сильнее отчаяния. Я всё ещё считаю, что ваш план — это безумие, но, — он широко усмехнулся, показав свои зубы, — я надеюсь, что мы его переживём, — он ударил меня по плечу. — Хавальд, вы странный человек, но вы начинаете мне нравиться.

Затем он, насвистывая, ушёл. Он насвистывал балладу о сэре Родерике, хотя отлично знал, что я терпеть её не могу.

— Ты веришь в эту историю творения?

Я резко повернулся, моя курительная трубка упала в снег. Рука уже лежала на рукоятке меча, другая на груди, где сердце бешено стучало.

— Святые боги, Зокора! Вы не могли бы хоть раз, хоть один единственный раз, перестать так подкрадываться! Вы ещё загоните меня в могилу. Вам всегда нужно меня подслушивать?

— Таким образом можно многое узнать, — невозмутимо ответила Зокора. — Я всегда так хожу. Что я могу сделать, если люди настаивают на том, чтобы шуметь?

Я угрюмо на неё смотрел.

— Чего вы хотите?

— Может быть надежду? Думаешь, история правдива?

— Я не знаю. Что мы вообще можем знать о богах? Почему вы спрашиваете?

— Я не знала, что существует так много людей.

Я заморгал.

— Что?

— Я не знала, что существует так много людей, — повторила она.

— Я услышал вас ещё в первый раз, только не понял смысла ваших слов.

Она посмотрела на меня своими чёрными глазами.

— Я недавно поняла, что ни тёмные, ни светлые эльфы не могут делать вид, будто людей не существует. Нам придётся жить вместе с вами или же погибнуть. Вы чувствуете угрозу от Талака. Он тоже человек. Один из вас. Но в целом люди, в свою очередь, угрожают всем другим расам. Если вы боитесь Талака, как думаете, как сильно должны боятся вас другие расы?

Я с удивлением посмотрел на неё. Для Зокоры это была необычно длинная речь.

— Вы можете плодиться со всеми, любая раса годится вам в партнёры, — продолжила она. — Даже с орками и с нами, эльфами, — она положила руки на свой плоский живот. — Я ощущаю в них силу людей. Семя Ригварда изменит мой мир.

Я улыбнулся.

— Им всего лишь четыре недели.

— Но вы же слепы к магии. Уже сейчас это жизненные искры, которые я могу чувствовать. И они сияют. Однажды я уже была беременна. Тогда всё было совсем по-другому. Хаваль, я боюсь.

— Вы боитесь?

— Думал я не знаю, что это такое? Просто я не позволяю страху управлять собой. Если моя мать умрёт, я подниму меч, чтобы сразиться за её место. Впоследствии я буду вести мой народ. В отличие от мой матери или тех, кто правил перед ней, я знакомлюсь с людьми. Мне семьсот лет. Когда я была моложе, я видела, как к берегу причалило двадцать кораблей, и люди начали строить примитивные дома. Тогда я над этим смеялась. Там был основан твой город, место твоего рождения. А Лиандра сообщила, что этот город был взят несколько месяцев назад. Что в течение одной ночи все жители были убиты. Хавальд, в ту ночь там погибло людей больше, чем существует тёмных эльфов. За одну единственную ночь, — она посмотрела на меня. — История нашей расы насчитывает сто тысяч лет. Когда я буду управлять своим народом, одна ошибка может привести к тому, что и нас уничтожат за одну ночь. Это меня пугает. Прежде всего, потому что я поняла, что люди разрушают всё, чего боятся. А они боятся нас.

Я не задумываясь сделал шаг вперёд и обнял её.

Если бы я подумал, то не осмелился бы или ожидал кинжал в живот. Но она положила голову мне на грудь и тихо стояла.

— Зокора, — сказал я. — Вы предприняли кое-какие шаги. Вы знакомитесь с людьми, а они с вами. Вы отличаетесь от нас, это верно. Но большинству здесь вы нравитесь.

— Нравлюсь? — я едва мог её понять, так тихо она говорила.

— Да. Клянусь богами.

Она слегка шевельнулась, и я отпустил её.

— Хавальд, — сказала она. При этом смотрела мне прямо в глаза.

— Я приму участие в вашей миссии, буду сражаться рядом с вами, умру, если потребуется, за надежду Лиандры. Но если ты будешь управлять королевствами, Хавальд, не позволь людям уничтожить эльфов, будь то тёмные или светлые. Дай мне своё слово.

Я рассмеялся, и её лицо потемнело. Её глаза сузились до щёлочек, и она уже собиралась отвернуться.

— Нет, Зокора, я смеюсь не поэтому. Я бы с удовольствием дал вам это обещание, но я никогда не буду управлять королевствами. Я свинопас. Уже забыли?

— Ты был свинопасом. Так же, как твой город Келар когда-то состоял не более, чем из двадцать кораблей.

— Если я буду управлять королевствами, то не позволю людям уничтожить эльфов. Я клянусь. Довольна?

Она кивнула, развернулась и хотела уйти.

— Зокора.

Она остановилась и оглянулась.

— Вы хотели знать, что я думаю об истории творения, верно?

Она кивнула.

— Я думаю, что между нами почти нет разницы. Эльф, человек, гном или даже орк, мы все очень похожи. И можем размножаться друг с другом.

— Эльфы и орки! — вырвалось у неё. Она встряхнулась. — Никогда в жизни. Это ещё более отвратительно, чем с гномами!

— Необязательно, чтобы это случилось, но мы все одно. В природе спариваться друг с другом могут только себе подобные. Так и с нами. Мы похожи.

— Как ты можешь так говорить? Разве ты не видишь различий?

— У меня было две собаки, — сказал я. Она, ничего не понимая, посмотрела на меня. — Одна была чёрной и едва доставала мне до колен. Она постоянно бегала туда-сюда и гонялась за крысами. Другая была белой и доставала мне до бёдер. Она всегда только лежала и жрала. А в чём-либо другом была бесполезна, если только дело не касалось битвы. Но обе были собаками.

Зокора расхохоталась, так сильно, что пришлось вытирать слёзы.

— Что здесь смешного? — я был озадачен. Никак не мог понять юмор Зокоры.

Она всё ещё смеялась, но постепенно успокоилась, даже если веселье всё ещё читалось в её глазах, когда она дала мне ответ: